Издательство саратовского университета
Скачать 4.67 Mb.
|
«Записки» М. Н. Муравьева-Виленского: литературное наследие событий польского восстания 1863–1864 ГОДОВ Михаил Николаевич Муравьев (1796–1866) известен в истории под титулами «Виленский» и «Вешатель» (которые он получил за подавление Польского восстания 1863 г. в Северо-Западном крае). Это крупная политическая фигура времени царствования Александра II, неординарная личность, вызывающая неоднозначные оценки в историографии. В отличие от своих однофамильцев он получил широкую известность не только из-за участия в движении декабристов. М. Н. Муравьев, прежде всего, запомнился как жесткий проводник правительственного курса и приобрел репутацию крайнего реакционера и крепостника, карателя и непримиримого борца с освободительными движениями. При Николае I он зарекомендовал себя одним из самых одиозных и принципиальных политиков, а в годы правления Александра II и вовсе стал крупной политической фигурой. Исследователи не вдавались в подробности разносторонней деятельности этого человека, а судили о нем практически только по его политике подавления Польских восстаний 1830 и 1863 гг. и не признавали в нем каких-либо других «талантов». Муравьев оставил воспоминания о событиях Польского восстания 1863–1864 гг., где показал свое видение на происходившее в Северо-Западном крае, а также представил анализ своей деятельности на посту генерал-губернатора края, дал оценку крупнейшим политикам своего времени. Не признавая в наместнике края выдающегося мемуариста, следует отметить, что его «Записки» являются важным источником при исследовании событий польского мятежа. В январе 1863 г. после объявления правительством проведения рекрутского набора в Польше началось национально-освободительное восстание, которое незамедлительно распространилось и на губернии Северо-Западного края. Это восстание, по сравнению с предыдущим, носило более радикальный и демократический характер. Мятежники стремились придать ему межнациональный и конфессиональный характер, особую остроту возымел аграрный вопрос. В первый период восстания наместником Северо-Западного края оставался В. И. Назимов («человек глупый и слабый, но пользующийся доверием государя» – так охарактеризовал его М. Н. Муравьев)183. Он даже не препятствовал нелегальному провозу оружия в край, а его меры по отношению к отдельным лицам и высылка их в другие города ни к чему не приводили. Новое восстание быстро распространялось по территории края, повсюду формировались отряды инсургентов. Муравьев в своих воспоминаниях, рассматривая события января – апреля 1863 г., критикует и без того слабую местную власть. Польское восстание 1863–1864 гг., безусловно, приобрело национальный характер, этот факт отмечается Муравьевым в его воспоминаниях. Он отмечает наличие грабежей и насилия по отношению к русскому населению края, религиозной пропаганды и манифестаций со стороны ксендзов, террор со стороны жандармов-вешателей. Автор воспоминаний в данном случае намеренно обнажает проблемы, вставшие перед царской администрацией края, всю их сложность и нерешенность, при этом критикуя действия генерал-губернатора Назимова. Назначение М. Н. Муравьева виленским генерал-губернатором произошло в самый разгар Польского восстания 1863 г., когда определялась судьба западных губерний России. Тем временем ситуация в Северо-Западном крае накалялась. Существовала опасность возобновления войны против европейских держав. В этих непростых условиях политика нового генерал-губернатора должна была быть чрезвычайной и жесткой, помимо этого, он получал множество полномочий. Михаил Николаевич указывает на негативную реакцию поляков на его назначение наместником (Муравьев участвовал в подавлении Польского восстания 1830–1831 гг., где впервые выработал и применил свойственные по тем временам только ему меры. – С. А.). По его словам, он почти ежедневно получал ругательные письма с угрозами убийства (ему присылали карикатуры с эшафотами, виселицами и т.п.) из Европы в свой адрес: «Некоторые увещевали именем религии оставить поляков в покое, другие как бы по дружбе просили о том же, некоторые вызывали на поединок, угрожали смертью от тайных агентов… Это возбудило еще большую во мне энергию и сочувствие нашей православной России»184. В отличие от либерального Назимова, Муравьев признавал только необходимость жестких мер: «Знаю народ польский и уверен, что уступчивостью и послаблениями мы только ухудшим дело, а единственно мерами строгой справедливости и преследования крамолы мы можем восстановить спокойствие в крае»185. Царское правительство осознало всю сложность ситуации и форсировало политику террора в Западном крае (в данном случае кстати оказалась фигура Муравьева. – С. А.). От Муравьева требовалось «слепить» собирательный образ мятежников. Новый генерал-губернатор отождествлял мятеж с болезнью, которая дана в наказание за небрежность и беззаботность властей. Он отрицал национальный характер повстанческих действий в крае, национальную мотивацию и героизм, а на мятежников смотрел как на «ослепленных» неверной идеей. Муравьев был убежден, что в крае народ – русский; шляхта – «ополяченная»; католическая вера – знамя в борьбе186. Новая администрация края не придавала значения мятежным отрядам, а корень проблемы видела в необходимости устранения первопричин восстания. Велась борьба с дезертирами, которые подлежали преданию военного суда. Муравьев писал военному министру Д. А. Милютину: «…высылать в отдаленные места Сибири, хоть это и позволит им достичь цели в избавлении от службы, но зато эта мера принесет больше толку, очистив нашу армию от людей, не расположенных к правительству и могущих вредно действовать на своих сотоварищей»187. Он показал свое видение успеха борьбы с восстанием: «Поляка надобно смирить страхом и копейкой»188. Генерал-губернатор был искренне убежден, что видно из его «Записок», в «поджигательной» роли польских женщин в восстании, при этом образ Польши-католички им сильно «демонизировался». Это представление он переносил в циркуляры, что вылилось в жесткие меры по отношению к польскому населению края. Что касается мер морального устрашения, то здесь проводились показательные казни. К другим видам репрессий с непокорным населением можно отнести конфискацию, секвестр имущества, поземельный сбор и пр. Оправдывая террор по отношению к католическому населению Западного края, наместник в своих воспоминаниях приводит примеры жестокости мятежников по отношению к русскоязычному, православному населению. Муравьев иногда так обосновывал наказание повстанцев: «Все они виноваты более или менее, и самое малое наказание – если кто посидит в каменном мешке. Нам надобно вырвать им зубы до весны, а иначе опять придется начинать сызнова»189. Следует отметить, что со стороны русской администрации и армии доселе не было подобных жестких мер. Этому способствовал сам генерал-губернатор, он говорил: «Если человек, несомненно, стоит веревки, так вздернуть его поскорей; оно и короче и назидательнее для подражателей»190. «Я повешу несколько десятков повстанцев, но зато спасу от разорения сотни тысяч народа», – говорил Муравьев191. В марте 1864 г. он написал А. А. Зеленому: «Надобно везде срамить поляков и их безмозглое восстание»192. По словам Н. В. Берга, Муравьев однажды сказал о повстанцах так: «Я не позволю устраивать им Кавказа (имея в виду Кавказскую войну 1817–1864 гг. – С. А.) в Западных губерниях»193. К осени 1863 г., когда вооруженное восстание было практически подавлено, Муравьев пришел к выводу, что в крае назрела необходимость коренных преобразований, которые гарантировали бы устранение любой возможности повторения событий 1863 г. Он отмечал: «Хотя мятеж в Северо-Западном крае окончательно и подавлен, но огонь тлеет еще под пеплом… Поэтому, зная польскую самонадеянность и безумие, можно ли допустить, как некоторые полагают, примирение с польским элементом в Северо-Западном крае и, приняв обманчивую личину польской покорности за чистосердечное чувство раскаяния и моления о помиловании, обратиться к прежней системе уступчивого управления?»194. Интересный факт: масштабные военные действия против мятежников в большей мере закончились еще в период управления краем Назимовым, но Муравьев (а также его последователи, сторонники политики русификации края) эту заслугу приписал себе. Довольно жесткой была политика генерал-губернатора по отношению к помещикам польского происхождения. По отношению к дворянству у него было особое мнение. В целом на всех этапах своей службы Муравьев смотрел на дворянское сословие как на разрозненное по своей сути, которое утратило осознание своего настоящего призвания выполнять исторический долг перед государством. Муравьев форсировал политику по наложению секвестра195 на имения лиц польского происхождения. В январе 1864 г. он писал министру МГИ А. А. Зеленому: «На имущество помещиков и иных лиц, которые присягали мятежникам или же каким-либо другим образом им способствовали – налагать немедленно секвестр на основании высочайше утвержденных правил»196. Муравьев тщательно следил за помещиками польского происхождения и проявлял излишнюю подозрительность по отношению именно к ним. Иным было отношение наместника к крестьянам Северо-Западного края. Муравьев констатировал: «Верность свою государю здешний народ доказал на самом деле, не поддаваясь заманчивым для него обещаниям»197. Генерал-губернатор, ставя задачи по проведению крестьянской реформы в крае, отмечал: «Главная опора наша в здешнем крае есть сельское население: надобно скорее его устроить»198. В период управления краем Муравьев произвел корректировку аграрной реформы в положительном для крестьян отношении. Муравьев считал, что единственно прочною связью с Россией может и должно быть крестьянство199. Он отмечал, что наделение землей крестьян будет залогом спокойствия Северо-Западного края. Он писал шефу жандармов В. А. Долгорукову: «Настоящее положение края оправдывает вполне мои распоряжения и дает возможность удобно приводить их в исполнение»200. Крепостнические воззрения генерал-губернатора (с 1861 г. по 1865 г. он резко меняет курс по этому вопросу) не помешали ему стать главным руководителем в деле освобождения русских и литовских крестьян от произвола польских помещиков. На всем протяжении «Записок» сугубо негативно говорится о главном враге царской администрации края – католической вере. Возможно, в проводимой им политике Муравьев учел особенности русского патриотизма и самосознания. Русский человек, прежде всего, должен был быть православным. Поляк – католиком. Принимая к сведению такое положение, генерал-губернатор поставил борьбу с поляками на религиозную основу. Муравьев отмечал: «Католическая вера того края не вера, а политическая ересь; римско-католические епископы, ксендзы и монахи не составляют духовенства, а политических эмиссаров, проповедующих вражду к русскому правительству и ко всему, что только носит название русского и православного… Все политические страсти положительно разжигаются римско-католическим духовенством»201. Далее мы читаем: «Правительство должно убедиться, что первый враг русской народности в том крае есть полонизм и в связи с ним католичество, ибо католик и поляк одномысленны в понятиях народа, и потому ослабление влияния католицизма в крае есть одна из главных мер, на которые должно обращать внимание правительство»202. По глубокому убеждению Муравьева, католическая церковь являлась одним из самых главных организаторов восстания 1863 г. Официально было выявлено 183 случая участия лиц католического духовенства прямо или косвенно в восстании 1863 г. Это послужило основанием к репрессиям по отношению к ним. Важной задачей проводимой политики генерал-губернатор считал русификацию края. Понимая важность идеологической составляющей в этой борьбе, он писал В. А. Долгорукову: «Надобно решиться окончательно объявить край этот русским… Мы должны всеми средствами, не жалея ни трудов, ни издержек, усиливать и возвышать русскую в здешнем крае народность… Нужна система твердая и единообразная во всех Западных губерниях, неподверженная… колебаниям»203. Муравьев прозорливо полагал, что русская школа сделает в крае больше, чем русская армия. Он громогласно заявлял: «Крестьяне везде с охотой изучают русскую грамоту, и сами просят о назначении русских учителей. Они принимают уже радушное участие в устройстве православных церквей и гордятся званием русских»204. Русификаторская политика Муравьева исходила из представления о Литве и Белоруссии, как исконном русском крае, впоследствии ополяченном. Таким образом, борьба с полонизмом и его носителями – панами и ксендзами – должна была, по его мысли, восстановить «историческую справедливость». В апреле 1865 г. Муравьев писал Александру II: «Я знаю, что многие осуждают принятые меры для подавления в крае польского элемента, но это единственное средство к удержанию края…»205 Основной же целью администрации Муравьева была русификация и унификация края, а подавление восстания, вероятно, являлось второстепенной задачей. Остро стоял вопрос по выдворению из Западного края лиц, принимавших участие в восстании. Муравьев писал: «Первое средство: скорее уничтожить самые элементы пожара, т.е. мятежа, а именно очистить край от лиц вредных и неспокойных»206. Об этом наместник писал военному министру Д. А. Милютину: «Если их возвратить, они без сомнения возбудят вновь политические смуты, как это достаточно доказано на опыте. Прощенные и возвращенные в край политические преступники почти все принимали в 1863 году деятельное участие в мятеже, и даже многие были во главе оного»207. Муравьев предлагал такие районы империи, как Печорский край, Север европейской части России, Тобольскую, Томскую и Якутскую губернии. Он считал, что эти неблагоприятные для земледелия территории не могут стать помехой для высылаемых лиц, так как «эти люди не хлебопашцы, им не нужен плодородный грунт; они могут прожить свой век и в Якутской обл., и в Туруханском крае, и в северных частях Томской губернии с небольшим пособием от казны, они не будут вредны для тамошнего населения»208. Высылку повстанцев во внутренние губернии генерал-губернатор края считал вредной по возможным последствиями и был против ее проведения в больших масштабах, принимал некоторые меры по уменьшению числа высылаемых. Муравьев считал необходимым лишение выселенцев возможности сношения с населенными частями России. Однако это решение не удовлетворило Муравьева, он писал: «переселенцы скоро свыкнутся с краем, как свыкаются во всех других странах лица, высылаемые из оных в отдаленные пустыни за политические преступления. Здесь надо иметь, прежде всего, в виду Россию и ограждение ее от опасности заразы польской пропагандой; гуманность же может быть соблюдена и в Печерском, и в другом крае, когда переселенцам будут доставлены все средства к жизни, кроме способов вредить России»209. В «Записках» Муравьев писал о своих политических противниках (каждому из них он дал характеристику), которые ему мешали осуществлять избранный в Северо-Западном крае курс. Примечательно, что его суждения о людях всегда были меткие и резкие по своему характеру. Естественно, воспоминания Михаила Николаевича отличались субъективностью. «Записки» в данном случае представляют собой самооценку автора как политического деятеля и сравнение в некоторой степени с другими крупными сановниками его времени, анализ его деятельности. Генерал-губернатор писал о том, что его политика в крае была правильной. Противодействие, по его словам, оказывали вел. князь Константин Николаевич, министр внутренних дел П. А. Валуев, шеф жандармов В. А. Долгоруков, генерал-губернатор Петербурга А. А. Суворов, министр финансов М. Х. Рейтерн, министр императорского двора и уделов В. Ф. Адлерберг, министр почт и телеграфов И. М. Толстой, министр иностранных дел А. М. Горчаков, министр народного просвещения А. В. Головнин210. Напротив, к своим союзникам Муравьев относил министра государственных имуществ А. А. Зеленого, военного министра Д. А. Милютина, министра юстиции Д. Н. Замятнина, главноуправляющего путями сообщения и публичными зданиями П. П. Мельникова211, председателя департамента государственной экономии К. В. Чевкина. Генерал-губернатор резко высказывался в адрес петербургских властей. Муравьев делит правительственные круги Петербурга на две группы: своих союзников и противников – «партию космополитов и внутренних врагов России»212. Он писал А. А. Зеленому в марте 1864 г. об этом так: «Когда вся Литва была объята мятежом, все трусили и молчали, а теперь начали заступаться за мятежников. Никто из государственных крикунов тогда не решился сам отправиться в Литву для укрощения мятежа, а теперь начали умничать, как будто бы дело знают…»213 Муравьев не был беспристрастен в оценках людей (особенно современных ему отечественных политиков), их нравственных качеств. Он дал обидные характеристики высшим чиновникам России тех лет: «Долгоруков – честный и добрый, но в высшей степени бездарный… увлечен идеями космополитизма; Горчаков – в полном смысле слова пустомеля, но имеющий, однако же, желание быть русским, он уступал Европе в то время, когда должен был действовать; Головин – человек хитрый, бездушный, подлый слуга великого князя Константина Николаевича; Рейтерн – бездарный, упрямый, не оказывал содействие русскому делу; Толстой – бездарность, но имеет расположение государя; Адлерберг – за Валуева, но не по убеждению, а по слабости к женщинам и преимущественно к полькам; П. П. Гагарин – человек двусмысленный и неверный в своем направлении, но за русское дело; В. Н. Панин – способный, но колеблющийся, держится европейской и немецкой партий. К русскому делу холоден, ищет лишь милости у государя; я не говорю о Суворове, как о человеке совершенно пустом… постоянно вредил русскому делу»214. Из своих сторонников Муравьев особенно выделял Зеленого и Милютина. Чевкин, Мельников, Замятнин, по его мнению, «люди благородные, но малоспособные производить что-либо полезное»215. Михаил Николаевич прямо писал Зеленому о том, что пока в Польше находится наместником великий князь, даже в Северо-Западном крае еще долго будет продолжаться мятеж216. Свое негативное отношение к великому князю Муравьев продемонстрировал 13 августа 1863 г., когда не встретил его на железной дороге. Начальник края так прокомментировал реакцию Константина Николаевича на этот случай: «Он вышел из вагона взбешенный, наговорил много грубостей присутствующим и, не поздоровавшись с караулом, сел опять в вагон и отправился в дальнейший путь… Его ненависть ко мне – это одна из лучших наград верной моей службы России и государю»217. На страницах своих воспоминаний Муравьев неоднократно негативным образом отзывался о таких политиках, как П. А. Валуев и А. А. Суворов. Начальник Северо-Западного края, оправдывая свою социальную политику, которая стала одним из наиболее спорных моментов его наместничества, обосновывал так: «мера справедливая (возвращение крестьянам земли. – С. А.) и необходимая, на которую сами землевладельцы не вправе роптать, ибо они в продолжение столь долгого времени обирали крестьян, угнетали их и употребляли на невыносимые работы; притом… многие из помещиков поляков недавно сами даже обещали возвратить крестьянам безвозмездно все прежние их земли с тем условием, чтобы крестьяне приняли участие в мятеже»218. Во время увольнения с поста генерал-губернатора Западного края Муравьеву был пожалован орден Андрея Первозванного. Он счел такую награду «двусмысленной». Михаил Николаевич словно предчувствовал свою отставку, когда писал В. А. Долгорукову: «Я сам знаю, что высказанный взгляд мой многими не будет принят и одобрен, а в особенности теперь, когда мятеж уже подавлен…»219 Вероятно, он понимал тот факт, что партия противников его политики в крае на этот раз взяла верх, так как после подавления восстания и расправы над оппозицией жесткие меры уже были неуместны. Михаил Николаевич приехал в Петербург в марте 1865 г., где Александр II принял его довольно сухо и, как показалось Муравьеву, просьбу об отставке «принял без затруднения и даже с некоторым удовольствием»220. Муравьев в своих воспоминаниях так обозначил главное свое предназначение в управлении краем: «Все манифестации и заявления русского чувства составляют для меня высшую из всех наград, которые я мог получить в своей жизни. Это выше всего, что могло бы дать мне правительство, ибо ленты и звезды суть награды рядовые, которые даются весьма часто по искательству и интригам, без настоящих заслуг… Бог благословил меня этим счастьем, которое, еще раз скажу, превыше всех правительственных наград: их никто не может ни дать, ни взять»221. Эта отставка вызвала одобрение в стане противников виленского наместника. Муравьев считал, что восстание 1863 г. должно убедить правительство в несостоятельности проводимой до этого политики полумер, снисхождений и уступок, а любые реформы воспринимались польским дворянством как слабость, что усиливало мятежные настроения222. Муравьев считал, что попытка смирить поляков милостью и восстановлением границ 1772 г. возымеет отрицательные последствия для России223. Поэтому, по его мнению, в интересах правительства лучше опираться на крестьянство края, подавить «польский элемент» и усилить там влияние «русской народности»224. В письме А. А. Зеленому Муравьев утверждал: «Здесь я с поляками справлюсь, лишь бы мне не мешали, но кажется, что хотят вмешиваться в военно-судное дело… Ежели они хотят распоряжаться из Петербурга, то мне здесь нечего делать, пускай присылают другого на мое место…»225 Размышляя о перспективах взявшей верх партии его политических оппонентов, он написал министру государственных имуществ: «Мы пропадаем от болтунов»226. Муравьев писал: «Более всего грустно для всякого русского это то, что в самом Петербурге лица высокопоставленные сочувствовали и отчасти даже поддерживали происки и возгласы польских революционеров»227. Муравьев считал, что поляки и большая часть Европы «постепенно стремились отторгнуть Западный край от России и отодвинуть нас к пределам Азии, обратить, как они презрительно выражаются, в прежнюю Московию или Монголию», так как «они хорошо знают, что с лишением Западных губерний мы должны будем потерять и значение наше в Европе»228. Своих политических оппонентов он обвинял в космополитизме. По его словам, они только «носят личину русских» и «популярность в Европе ставят выше интересов России»229. Муравьев критиковал русскую аристократию, воспитанную на европейских идеях: «Для них России и православия нет, они космополиты, бесцветные и бесчувственные для пользы государства, и первое место у них занимают их собственные выгоды и своя личность»230. Он усматривал в притязаниях повстанцев на Западные губернии вызов единству империи, но предвещал, что рано или поздно этот край может отсоединиться от России231. По его мнению, эти события должны были стать уроком для России. В связи с этим он отмечал: «Уроки эти, обходившиеся России так дорого, стоившие стольких жертв и столько русской крови, надо сделать, наконец, справедливое сознание – досель пропадали для нас даром, без всякой пользы, по нашей собственной же оплошности и снисходительной уступчивости»232. Муравьев, пытаясь оправдать жесткость своей политики, отмечал, что в условиях Польского восстания 1863 г. гуманность и законность были бы неуместны, «ибо с законностью нас вынесли бы из края, как выносят сонных детей»233. Таким образом, следует отметить: «Записки» М. Н. Муравьева являются важным источником как литературный жанр, воспоминания крупного политика эпохи правления Александра II. Воспоминания Муравьева прежде всего затронули события Польского восстания 1863–1864 гг. в Северо-Западном крае. В них автор дает свое видение наболевшему к тому времени для России вопросу – взаимоотношения с поляками в составе Российской империи, решение которого он видит только в бескомпромиссной борьбе (которая имела национальную, социальную и религиозную окраску. – С. А.) за первенство в славянском мире. В своих «Записках» автор показал наличие политической борьбы в царском правительстве среди крупнейших сановников того времени применительно к польскому вопросу, в которой он потерпел поражение. Однако четкое видение проблемы, серьезный и скрупулезный подход к любой проблеме, умение привлечь читателя на свою сторону делает воспоминания М. Н. Муравьева ценным литературным источником событий периода правления Александра II. Л. П. Краснопёрова |
Похожие:
 | Для преподавателей, научных работников и студентов, обучающихся по специальности «Социально-культурный сервис и туризм» | | Для преподавателей, научных работников и студентов, обучающихся по специальности «Социально-культурный сервис и туризм» |
| Лингвометодические проблемы преподавания иностранных языков в высшей школе: Межвуз сб науч тр. / Под ред. Л. И. Со | | Лингвометодические проблемы преподавания иностранных языков в высшей школе: Межвуз сб науч тр. / Под ред. Л. И. Со |
| К38 Неправомерные действия должностных лиц налоговых органов. Саратов: Изд-во Сарат ун-та, 2008 376 с.: ил. 978-5-292-03835-1 |  | Франции и Англии xvii–xix вв до нынешних проблем культурного сотрудничества в Западной Польше. Особое внимание уделяется практике... |
| Решением Президиума вак министерства образования и науки РФ издание включено в Перечень ведущих рецензируемых изданий, в которых | | Решением Президиума вак министерства образования и науки РФ издание включено в Перечень ведущих рецензируемых изданий, в которых |
| Кафедра "Промышленное и гражданское строительство" Саратовского государственного технического университета | | Рекомендовано к изданию Учебно-методическим советом Балашовского филиала Саратовского государственного университета |