Издательство саратовского университета
Скачать 4.67 Mb.
|
Путешествия полек в Россию в XVIII веке Историки польской культуры Нового времени нечасто затрагивают тему путешествий полек за границу, считая, что интересы большинства тогдашних женщин были сконцентрированы только на делах, связанных с семейной жизнью, домом, отношениями с ближайшими соседями. Польки, однако, были не настолько домоседками, чтобы не совершать путешествия за границы страны, хотя их мобильность была значительно меньшей, чем мужчин74. О польках, совершивших далекие заграничные вояжи, сообщают источники уже с XVI в.75 К выездам их чаще всего побуждали религиозные или семейные причины. В XVII в. к выездам по этим причинам добавились поездки в целях укрепления здоровья на известных заграничных курортах или для получения консультаций знаменитых врачей76. В XVIII в. все больше женщин выезжало за границу в образовательных, туристских целях, для развлечения, наконец, для решения различных дел, в том числе политических77. Главной целью путешественников из шляхетской Речи Посполитой был Запад, хотя достаточно следов их пребывания и в восточном от Польши направлении. Одна из первых полек, которая в XVIII в. совершила путешествие в Россию и оставила обширные мемуарные свидетельства, была Регина Саломея Пильштын (урожденная Русецкая), представлявшаяся титулом «доктор медицины и окулист»78. Она родилась в 1718 г. в новогрудской земле в семье мелкого шляхтича. В возрасте 14 лет вышла замуж за Якуба Хальпира, врача и окулиста. Он практиковал в Стамбуле, по причине чего супруги сразу после заключения брака выехали на Босфор. Хальпир был отличным врачом, и, находясь около него, молоденькая жена познала основы врачебной теории и практики, в том числе врача-окулиста. Она использовала также знания некоего итальянца с Мальты, который научил ее писать рецепты по-латински и также подарил несколько книг по медицине. Совместная жизнь с Хальпиром у Регины была недолгой. Сначала муж ушел от нее, а вскоре умер. Тогда молодая вдова начала путешествовать по Балканам, Австрии, Польше и России, официально содержа себя врачебной практикой. Важно добавить, что она занималась лечением, прежде всего, аристократии, пользуясь хорошей репутацией и получая высокие гонорары, позволявшие ей вести подвижный, независимый образ жизни79. В ходе этих путешествий она вступила в брак в 1739 г. с пленным офицером австрийской армии Юзефом Пильштыном, которого за два года до этого выкупила из турецкого плена. Молодожены поселились в Несвиже, во владениях князя Михала Казимежа Радзивилла, который принял офицера на военную службу. Этот союз не был, однако, удачным. Регина написала в своем дневнике: «Уж как это говорится: как женился, так переменился. Уже новый муж меня не уважает, как до того»80. Несмотря на это, тратила на его содержание довольно большие суммы, покупая дорогую одежду, самых лучших лошадей, прекрасное оружие, часы, золотые перстни. Муж платил ей неблагодарностью, изменами и скандалами. От супружеских проблем она решила отвлечься, выехав в 1739 г. в Петербург, чтобы выкупить из России знакомых турков. В 1735–1739 гг. велась война между Россией и Турцией, закончившаяся поражением последней. Россия завоевала Азов и территории по обоим берегам нижнего Днепра, много турков было взято в плен и вывезено в глубь страны81. Их выкуп «доктор медицины и окулист» трактовала как своего рода прибыльное вложение капиталов. От запланированной поездки Пильштын отговаривал князь Радзивилл, убеждая, что, «будучи урожденной полькой, без каких бы то ни было заслуг перед российским двором», она не сможет достичь цели, «прося за турков, неприятелей Москвы»82. Упорная врачевательница об изменении своих планов даже не хотела слышать. Простившись с семьей и друзьями, исповедовавшись и приняв причастие, она двинулась в дорогу. Маршрут от Несвижа до Петербурга пролегал через Вильно, Бирже, Ригу и Нарву. Как молодая женщина, которая предприняла далекое и небезопасное путешествие в обществе всего двух человек, она вызывала удивление и часто сенсацию. Для нее же самой в этом не было ничего чрезвычайного – экипажем она постранствовала уже по немалой части Европы, обычно в обществе двух слуг. Следует признать, что небывалое мужество соединялось в ней с умением приспособиться к самым трудным в XVIII в. условиям путешествия. Петербург произвел на Пильштын неизгладимое впечатление. Она была восхищена городом, который считала самым красивым и наиболее гармонично отстроенным, по сравнению с известными ей Веной или Стамбулом. Ее удивление вызывали великолепные, окруженные зеленью дворцы, широкие улицы, господствующая в городе чистота, дешевизна продуктов питания и, прежде всего, гостеприимство жителей83. Благодаря своему умению врачевать, а также врожденной ловкости, протекции разных чиновников, рекомендательным письмам, униженным паданием на колени, временами и хитрости, наконец, неуступчивости, она быстро получила доступ ко двору Анны Иоанновны (1693–1740, императрица с 1730 г.). Снискав себе ее милость, Регина благополучно решила свои дела. Анна Иоанновна не только подарила ей четырех турков, но и осыпала дорогостоящими сувенирами, обеспечив на обратную дорогу вооруженное сопровождение вплоть до польско-российской границы. Во время пребывания при петербургском дворе Регина Саломея Пильштын узнала много слухов и анекдотов, сенсационных историй и запутанных интриг, которые позже перенесла на страницы дневника. Временами она даже записывала фамилии лиц, от которых услышала какую-то историю. Ее пристальное внимание привлекали, прежде всего, самые важные особы придворного мира: Эрнест Бирон, Герман Кейсерлинг, Генрих Остерман, Алексей Разумовский или князья Долгорукие. За пределом этого круга лиц она также собрала некоторые наблюдения об обычаях и жизни петербургского общества, интересовала ее история города, в том числе реформы Петра Великого. Естественно, не было недостатка упоминаний в дневнике польки о ее медицинских успехах над Невой. После возвращения в Несвиж ее брак постепенно распался. Периоды близости чувств прерывались новыми скандалами, во время которых муж желал ей смерти. Поэтому нет ничего удивительного в том, что она решила уйти от него. В этой ситуации Регина вновь направилась в путешествие, в этот раз на Запад, в Германию. В 1744–1756 гг. она находилась в Польше, чтобы позднее переехать на постоянное жительство в Стамбул. Там она была пользующимся успехом лекарем, опекая, в частности, гарем султана. В столице Турции жила постоянно и там, скорее всего, умерла. Последняя точная дата ее жизни – 1760 г., когда она написала свой дневник84. Его обширные фрагменты, касающиеся путешествия в Россию, несомненно, заслуживают отдельного анализа. После вступления на польский трон Станислава Августа Понятовского (1732–1798, король польский в 1764–1795 гг.) в 1764 г., который nota bene стал королем по милости Екатерины II (1729–1796, императрица с 1762 г.), увеличилось количество путешествий полек в Россию. Они устремились туда в обществе мужей, отцов и братьев, чтобы быть представленными двору, поклониться наисветлейшей императрице, снискать себе ее «дружбу», а при случае просить о протекции. О путешествиях полек в Россию во времена Станислава Августа подробно расписывали варшавские рукописные газетки, которые из-за недостаточного развития печатной прессы играли важную роль в сфере информации. Чтобы обеспечить себе регулярное поступление свежих новостей, почти все польские магнаты, жившие в провинции или пребывавшие за границей, оплачивали в Варшаве хорошо осведомленных корреспондентов, которые высылали им раз или два раза в неделю политические новости, секреты жизни общества, интересные сведения из жизни света85. Так, в 1782 г. варшавские газетки сообщали о подготовке к путешествию в Россию племянницы короля Уршулы (урожденной Замойской) и ее мужа Михала Ежи Мнишха. 14 марта читателям сообщалось: «Любезность, которую они в своем доме для семьи российского князя [наследника престола Павла, сына Екатерины II. – М. Э. К.] оказали, снискала им тем у Царицы уважение, что она хочет лично им засвидетельствовать свою милость»86. Осенью 1781 г. Мнишхи принимали в своей резиденции наследника российского трона, великого князя Павла, который под именем Князя дю Нор проезжал вместе с женой через Польшу, направляясь на Запад. Мнишхи выехали в столицу Российской империи в начале мая 1782 г. «Три повозки с ними идут в сопровождении, – сообщали читателям газетки, – никого, кроме пана Чарнака, не беря. За 19 дней они ожидают прибыть на место»87. По дороге в России они попали в неприятную ситуацию. Некий пан Гавловский, который упросил их забрать его с собой, поскольку хотел навестить живущего в Москве брата, совершил самоубийство, перерезав себе горло88. Над Невой решали Мнишхи частные и, вероятно, также общественные дела, при случае принимали участие в полных роскоши пиршествах, развлечениях, балах, концертах при дворе, а также в приватных встречах в домах российской аристократии – Долгоруких, Голицыных, Куракиных, Строгановых, Вяземских или Нарышкиных. В страну они вернулись в августе, после двух месяцев пребывания в России, как сообщалось в газетке, «оставив тамошним обывателям милую память о своем пребывании»89. Несколько ранее, в июне 1782 г., вернулась из Петербурга искавшая там протекции Людвика (урожденная Зиберг), вдова Яна Борха90, о чем также поспешили сообщить газетки91. Пятью годами позже польские дамы толпами ринулись в Киев на встречу с российской императрицей, которая в январе 1787 г. выехала из Петербурга с целью посетить новые провинции на юге и встретиться с австрийским императором Иосифом II в Херсоне. По дороге к черноморскому порту Екатерина II со свитой остановилась надолго в Киеве, куда съехались представители европейской аристократии и проходили самые великолепные приемы, балы, представления, удивлявшие даже людей, привыкших к пышности Версаля. В Киев приехали также польские дамы, в частности, Уршула Мнишх (урожденная Замойская), Юзефина Потоцкая (урожденная Мнишх), Теофила Любомирская (урожденная Жевуская). В дальнейшей дороге в Херсон в малом польском приграничном городке Канев 6 мая 1787 г. состоялась встреча Екатерины II с польским королем Станиславом Августом Понятовским. Польские дамы не преминули почтить ее своим присутствием92. Щедрый дар от императрицы в виде алмазного ордена Св. Екатерины получила тогда Уршула Мнишх (урожденная Замойская)93. Много полек выехало в Россию после поражения восстания под предводительством Т. Костюшко (1794 г.) и после третьего раздела Польши (1795 г.). Одни искали там радостей жизни, другие устремились за любимыми мужчинами, а иные просить возврата конфискованных имений. Екатерина II уже после первого и второго разделов Польши (1772 и 1793 гг.) конфисковала имения поляков, которые в назначенный срок не принесли ей присягу на верность. Конфискации огромного масштаба начались после третьего раздела Польши, когда имущество отбиралось как за участие в восстании, так и за непринесение верноподданнической присяги94. По этой причине польки устремились на Неву, как Щенсна Дзялыньская (урожденная Воронич), которая добралась до Петербурга через Москву, чтобы хлопотать о возврате конфискованного имения, а также об освобождении ее мужа Игнацы, участника восстания Костюшко. Дзялыньский именным указом Екатерины II от 20 июня 1794 г. был причислен к наиболее виновным и осужден на поселение в Сибири. Освобожден он был, как и много других повстанцев, лишь после вступления на трон Павла I (1754–1801, император с 1796 г.)95. Прежде чем это произошло, в Петербург приехала Анна Барбара (урожденная Радзивилл), жена Тадеуша Мостовского, члена руководства восстания, арестованного и содержавшегося в тяжелых условиях в Петропавловской крепости. В феврале 1795 г. решительная жена «только усиленными хлопотами добилась, что его перевели в город в удобное и большое жилище»96. Самым верным способом обретения конфискованного имущества или получения новых земель или владений был брак с русскими. Всем полякам, цепеневшим от страха за судьбы своих богатств на кресах, это дала понять императрица. В польках и поляках, желающих по разным причинам вступить в брак с русскими, недостатка не было. Например, Хонората Залуская (урожденная Стемповская) вышла за Осипа Игельстрёма, российского посла в Варшаве, главнокомандующего российскими войсками в Польше в 1794 г., Теофила Радзивилл (урожденная Моравская) – за Александра Чернышёва, генерала, а позже адъютанта царя Александра I, Марианна Потоцкая (урожденная Любомирская) вступила в брак с известным красавцем генералом Валерианом Зубовым, братом последнего фаворита Екатерины II Платона, а Мария Четвертыньская – с Дмитрием Нарышкиным97. Последняя была привезена в Петербург вместе с сестрой и братом матерью, вдовой Антони Четвертыньского, предателя, повешенного во время восстания Костюшко 28 июня 1794 г. Екатерина II умела ценить то, что кто-то за нее пошел на смерть, что был ей услужлив и верен. Вдове Четвертыньского она подарила имение в Гродненской губернии, сына Бориса поместила в кадетский корпус, а двух необычайно красивых дочерей Иоанну и Марию сделала фрейлинами. Уже в год прибытия в Петербург прекрасная Мария вышла замуж за камергера двора Дмитрия Нарышкина. Перед красотой Марии не устоял великий князь Александр, с марта 1801 г. – император Александр I. Их роман продолжался с перерывами до смерти Александра, около 25 лет, и результатом его стало рождение трех дочерей и сына98. Фрейлиной, к тому же первой почетной, императорского двора стала в 1795 г. девятнадцатилетняя Кристина Радзивилл, дочь Хелены (урожденной Пшездзецкой) и Михала Херонима Радзивилла. Обязанности первой фрейлины были многочисленными, монотонными и скучными. В письме к варшавским приятельницам Кристина жаловалась: «Эти вечера, эти приемы! По кругу одно и то же. Приходишь, говоришь, смеешься, скучаешь, потом съедаешь ужин и едешь домой. Особенным в этом всем есть только то, что именно я почетная фрейлина, которая постоянно пребывает при дворе и должна нести всю тяжесть всех представлений, всегда первой ведомая к столу и на самом первом усаженная месте. На концерт или на зрелище всегда мне достается самое лучшее место, даже перед матерью, и было бы большой промашкой защищаться от этого или уступать. Тем не менее, начинаю привыкать»99. К придворной жизни Кристина, однако, не сумела привыкнуть. После смерти Екатерины II, когда похоронные церемонии длились долгие недели, она, обязанная принимать в них участие как первая почетная фрейлина, простудилась. Не помогли самые лучшие петербургские врачи и заботливая опека матери. Кристина умерла на Неве еще в 1796 г. Неоднородным был веер мотиваций, по которым в XVIII в. польки предпринимали далекую и нелегкую дорогу в Россию. Представленные выше аспекты не исчерпывают всего богатства знаний по этой теме, указывая лишь на наиболее важные проблемы. Н. Д. Крючкова «Однажды морем я плыла…»: женская эмиграция и вызовы викторианской респектабельности В XIX в. эмиграция являлась для Великобритании важным инструментом регулирования социальных отношений и решения социальных проблем. Она помогала избавиться от всего «ненужного». К австралийским берегам направлялись корабли, груженные каторжниками, голодные ирландцы сотнями тысяч устремлялись в Северную Америку, а разорившиеся английские фермеры искали применения своим силам в Канаде. Женская эмиграция изначально также рассматривалась исключительно как экспорт «излишков», оказавшихся не в состоянии исполнить «главное женское предназначение» в качестве жен и матерей. Словом, эмигрировали те, кто не сумел найти свое место в обществе и чаще всего не считался респектабельным членом общества. Эмиграция первой половины XIX в. ассоциировалась по большей части с пьянством, драками и разгулом. Из колоний постоянно доносились упреки в том, что корабли привозят на их берега «орды диких ирландцев и беспутных молодых дам»100. Примерно с 40-х гг. XIX в. возникает стремление сделать эмиграцию высокоморальным предприятием, что было связано с общим усилением интереса к морали и в политике, и в экономике, и в повседневной жизни. Соблюдение моральных норм в викторианской культуре определяло респектабельность, причем эта категория не ограничивалась имущими классами и, по крайней мере в теории, распространялась и на низшие социальные слои – так называемую респектабельную бедноту, непьющую, трудолюбивую и бережливую. Поскольку мораль в викторианском сознании связывалась прежде всего с сексуальным воздержанием, особенно в отношении женщин, именно этому аспекту женской эмиграции уделялось особое внимание. В целом же борьба за респектабельность эмиграции шла в общем русле кампаний по борьбе с пороком. Интерес к моральным аспектам женской эмиграции существенно усилился к концу XIX в., с распространением новой концепции консолидации империи, признававшей цивилизаторскую и материнскую миссию женщин как «строителей империи». Благодаря своей способности к моральному и религиозному влиянию, к филантропии женщины должны были помочь сделать будущее мест, где «годами безраздельно властвовали полуварварство, регресс и невежество», «эрой Цивилизации, Прогресса и Света»101. Женщины рожали белых детей и воспитывали их как достойных британцев, способных стать солдатами и новыми матерями. Таким образом, женщины-эмигрантки становились «агентами» культурного влияния метрополии, распространявшими британский жизненный уклад и британские ценности в колониях, поэтому от них требовалась особая нравственная чистота102. Интересы Великобритании совпадали с потребностями колоний, нуждавшихся в девушках, которых без опасения можно было бы нанять в качестве служанки в респектабельный дом. Ряд колоний предоставлял не состоящей в браке домашней прислуге женского пола, соответствующей определенным критериям, помощь в организации переезда103. Как правило, искали женщин, физически способных вынести тяжелую колониальную жизнь и обладающих высокими моральными качествами, помогающими им преодолеть все искушения, подстерегающие их в мужском окружении колоний. Британские эмиграционные агенты и комиссары по иммиграции из колоний осуществляли проверку женщин, обратившихся к ним за помощью. Она включала изучение рекомендательных писем и индивидуальное собеседование. Личное общение было необходимо для того, чтобы проверить мотивацию потенциальных эмигранток и особенности характера. Эмиграционные организации, как правило, не допускали к эмиграции женщин из работных домов, сиротских приютов и исправительных заведений. Женщинам с незаконнорожденными детьми отказывали сразу же. Но какими бы строгими ни были критерии отбора эмигранток, они не могли дать гарантии того, что в колонии попадут женщины с незапятнанной репутацией. Еще одной моральной проверкой для женщин становилась процедура переезда. Серьезные опасения вызывали железнодорожные поездки, во время которых одинокие женщины становились объектом пристального, иногда нездорового, внимания, пересадки и пребывание на железнодорожных вокзалах, уже давно воспринимавшихся как «гнезда порока». Но наибольшую озабоченность вызывало пересечение океана, которое угрожало и личной безопасности, и респектабельности путешественницы. Мария Рай, возглавлявшая «Общество эмиграции женщин из среднего класса», отмечала, что у женщин было более всего искушений на кораблях104. Корабль, пересекающий океан, представлял собой особое пространство, в котором явственно ощущалось переходное состояние – «между двумя мирами и двумя жизнями»105. В этом пространстве неизбежно ослабевало действие правил и законов, регулирующих социальную жизнь на материке. Общественное мнение теряло значение основного инструмента социального контроля и регулятора поведения, поскольку «общество» могло существовать лишь ограниченный промежуток времени, а вероятность встречи этих людей на новой родине была невелика. Вынужденная длительная праздность, скука, отсутствие событий порождали острое желание разнообразить жизнь и знакомства на борту корабля. К этому нужно прибавить обретенное эмигрантками пьянящее чувство свободы, повышенную эмоциональность, связанную и с тоской по дому, и с возбуждением от приближения к новой жизни, которой и ждали, и страшились. Близость жилых помещений для мужчин и женщин осложняла ситуацию, нередки были случаи, когда «мужчины и женщины, которые не были знакомы друг с другом [и которые были] … занимали спальные места вместе на пространстве только в ярд шириной»106. Часто эмигрантов перевозили на кораблях, нагруженных спиртными напитками, по преимуществу виски и бренди, и не имеющих при этом надлежащей охраны. Словом, основания считать корабль «небезопасным» публичным пространством у викторианцев были. «Страшные истории рассказываются об аморальности, совершаемой на борту эмигрантских кораблей. Я полагаю, что эти рассказы являются правдой», – писала Мария Рай107. В письмах, отправляемых из колоний в метрополию, рассказывалось о шокирующих случаях соблазнения девушек матросами или офицерами, о любовных историях, вследствие которых девушки не прибывали к своим нанимателям, оплатившим их проезд, случаях беременности, обнаружившейся уже во время работы у нанимателя108. До 80-х гг. XIX в. общественное внимание было привлечено к проблеме женского «падения» и проституции, при этом в центре внимания были опасности, исходящие от отдельных соблазнителей – пассажиров или членов экипажа. В последней четверти XIX – начале ХХ в. всеобщее внимание привлекали уже не отдельные личности, а сети торговцев, наживавшихся на продаже женщин в заморские публичные дома. В обществе циркулировали слухи о том, что «с помощью наркотиков, лживых сообщений, притворной болезни, предложений или просьб о помощи девушек похищали, и никто никогда больше о них не слышал; что эти пропавшие девушки, часто совсем юные, перевозились в квартиры и дома с плохой репутацией, где их оскорбляли и били и, в конце концов, транспортировали за границу в иностранные бордели, под контроль обширных синдикатов порока»109. Опасность, хотя и имевшая под собой основания, раздувалась до размеров национального бедствия. По проблеме «белого рабства» в разных городах мира, в том числе и в Лондоне, проводились конференции, разрабатывались поправки к законам. Параллельно муссировалась угроза мормонов, интерес к которой подхлестнул вышедший в 1887 г. бестселлер А. Конан Дойля «Этюд в багровых тонах». Газеты публиковали сообщения о сотнях «обращенных», направляемых в гаремы Юты, многие из которых попадали под влияние мормонов именно на борту корабля. Эти женщины, как отмечалось, погибали не только для Британской империи, так как не исполняли своего предназначения стать «женами и матерями британской расы», но и как христианки, обманутые ложными идеями110. Все это приводило к тому, что самостоятельная эмиграция, осуществляемая женщинами, стала рассматриваться как абсурдное предприятие, приводящее к страшным последствиям: «Выслать одинокую и незащищенную женщину на смешанном корабле – настоящий грех. Все шансы за то, что она погибнет»111. Даже если девушка благополучно добиралась до места назначения, в случае самостоятельной миграции ее репутация могла пострадать и к ней определенно относились с большим подозрением, чем в случае групповой, организованной эмиграции. Только последняя могла дать гарантию респектабельности эмигрантки. На этом делала акцент эмиграционная пропаганда второй половины XIX в. Тиражировались однотипные истории о том, как юная девушка отваживалась в поисках новой жизни отправиться через океан. В пути ее неизменно подстерегали опасности и искушения. Несмотря на то что эмигрантки в реальности отличались и по возрасту, и по социальному положению, и по характеру, в текстах образы эмигранток поразительно однообразны. Главная героиня всегда была неопытна и наивна, никогда не слышала о пороках окружающего мира и, конечно, не была способна позаботиться о себе и нуждалась в поддержке и защите. Окружающие ее мужчины в силу халатности или неумелости мало чем могли помочь, и только профессиональные организаторы эмиграции были способны защитить ее от злодеев. Мудрые, опытные, хорошо знающие жизнь, они сразу же определяли потенциального негодяя, под какой бы маской он ни был. Они были информированы о методах торговцев женщинами и знали, как им помешать112. К 1880-м гг., когда возродился общественный энтузиазм к обсуждению проблем морали, такого рода литература оформилась в узнаваемый жанр, который Лиза Чилтон называет литературой «безопасного переезда»113. Эти истории одновременно служили и целям рекламы, и целям предупреждения, обучения девушек. Во второй половине XIX в. издавалось много руководств для эмигранток, в том числе и для тех, кто рискнул самостоятельно отправиться в плавание. Помимо разнообразной практической информации, они содержали советы, как должна вести себя на борту корабля женщина, путешествующая в одиночку, чтобы не попасть в «скверную ситуацию». Рекомендации заключались в следующем. Строжайший кодекс поведения – лучший способ помочь себе. Необходимо следить за каждым своим шагом и жестом. Чем более закрыто женщина будет вести себя, тем лучше. Ей не следует вступать в разговоры о себе и своих планах с любыми незнакомцами, мужчиной или женщиной, не следует принимать подарков или угощений. В ее внешнем виде не должно быть ничего такого, что может привлечь внимание окружающих. Это касается и одежды, и выражения лица, и манер. На борту корабля действовал принцип – «чем больше свобода действий, тем меньше свобода манер»114. Подчеркивалось, что «падшие» во время путешествия женщины не обязательно были плохими и склонными к распутству. Скорее всего, они были плохо подготовлены, чтобы решить, какой компании следует придерживаться. Таким неопытным девушкам давались советы, наподобие следующего: «Предположим, молодой человек уделяет вам внимание и хочет, чтобы вы составили ему компанию. Вы, возможно, склонны сделать это, но подождите немного и остерегитесь! Если он настаивает, в то время, как он знает и вы знаете, что вам следует помнить о своем долге, вы можете быть вполне уверены, что он небезопасен для вас и что он не тот человек, который мог бы составить вам компанию [курсив автора советов. – Н. К.]»115. Самое серьезное беспокойство вызывали девушки из так называемого класса прислуги, в особенности из сельской местности. Им недоставало образования, знания общества, здравого смысла и сдержанных манер, которые помогали девушками из вышестоящих классов оградить себя от нежелательных контактов. Они были главным адресатом предупреждений. Благовоспитанные, хотя и обедневшие, леди вызывали меньше беспокойства, но и их подстерегали опасности, которые общественное мнение чаще всего связывало с потерей социального статуса вследствие тесного смешения классов на борту корабля. Леди, которым помогали эмигрировать, по финансовым причинам были вынуждены разделять путешествие с работницами из второго класса или даже нищими палубными пассажирами. Соблюдение дистанции в отношениях считалось лучшей профилактикой против угрозы116. Проблема обеспечения «безопасного переезда» стала одной из центральных в процессе организации эмиграции. В середине века правительство предложило новую систему перевозки пассажиров на особых эмигрантских кораблях, оснащенных целым штатом людей, обеспечивающих комфорт и безопасность вояжа. Всю жизнь эмигрантов на корабле во время переезда через океан регулировал начальник медицинской службы (surgeon-superintendent), отвечавший не только за медицинское обслуживание и гигиену, но и за обеспечение эмигрантов едой и питьем, меблировку, развлечения и порядок на корабле. В конечном итоге, он отвечал и за обеспечение женской безопасности на территории судна. «Начальник медицинской службы должен иметь в виду, что одной из его самых главных обязанностей является забота о нравственности и защита одиноких женщин, и он должен препятствовать объединению одиноких мужчин и женщин, которые не являются членами одной семьи», – говорится в «Предписаниях для начальников медицинской службы на правительственных эмигрантских кораблях»117. Непосредственный надзор за одинокими женщинами осуществляла смотрительница (matron). Она сообщала девушкам все необходимые правила поведения на корабле и следила за их исполнением. В ее функции входило также наблюдение за окружающими, включая других пассажиров и членов команды, пресечение общения, которое казалось нежелательным. Иногда у смотрительниц были помощницы, но не всегда. Поведение членов экипажа контролировали капитан корабля и его помощники. Непосредственную помощь в наведении порядка как среди пассажиров, так и среди членов экипажа оказывали присутствующие на корабле констебли. На корабле должна была поддерживаться строгая дисциплина, подчеркивалось, что, учитывая особое состояние людей в это время, дисциплина должна была быть более жесткой, чем на суше. Были категорически запрещены азартные игры, пари, курение в определенных частях корабля. Общение между членами экипажа и эмигрантками должно было быть сведено к минимуму. Смотрительницы могли запирать на ночь женские каюты. Физическое передвижение женщин, таким образом, становилось крайне ограниченным. Подвергались контролю их манеры поведения, слова, жесты. Меры дисциплинарного воздействия предполагали широкий спектр, вплоть до штрафов и тюремного заключения на срок до 1 месяца (на эмигрантских кораблях часто имелись помещения, оборудованные под тюремные, с минимумом удобств, иногда даже без лавок или стульев). Не позволялись лишь физические наказания и лишение пищи118. Принимались меры, чтобы заполнить бедную событиями жизнь на борту корабля. Развлечения вполне соответствовали викторианской идеологии «рационального» досуга, то есть должны были приносить пользу разуму и телу. Прогулки на свежем воздухе, музыкальные представления и танцы (на которых, кстати, офицерам и матросам было запрещено танцевать с незамужними женщинами) полагались полезными «средствами развития бодрости и предотвращения утомленности и апатии среди эмигрантов»119. На корабле присутствовали нанятые эмиграционной комиссией учитель и / или священник, следящие за умственным и духовным развитием эмигрантов. Они давали необходимые эмигрантам сведения, религиозные наставления, проводили службы. Имелись небольшие библиотеки, где хранились книги, дающие «полезные знания»120, часто организовывались классы чтения, где эмигранты читали эти книги вслух. Велось обучение «женским» занятиям, таким, например, как шитье. За это отвечали смотрительницы, снабжавшие девушек всеми необходимыми материалами. Словом, использовались все возможные способы, чтобы развеять скуку эмигрантов, «дать полезное направление их занятиям и развлечениям»121 и отвлечь от «аморальных» мыслей и действий. В целом предложенная правительством система женской эмиграции в обществе оценивалась позитивно. В середине века многие были согласны с мнением, высказанным много путешествующим кембриджским преподавателем Б. Хейвудом, что «при правительственной системе женской эмиграции, в которой начальник медицинской службы облечен диктаторскими полномочиями, поддерживается надлежащий порядок и строгая дисциплина»122. Руководства для эмигранток убеждали женщин, что данная система, с «приличным обеспечением духовных потребностей пассажиров в лице добросовестного капеллана и в лице респектабельной смотрительницы – некоторая гарантия против тех ленивых и беспорядочных привычек, приобретаемых во время вояжа, которые могут привести к вашей погибели к моменту его завершения»123. Впрочем, в реальности данная система была далека от совершенства, поскольку ее нормальное функционирование напрямую зависело от взаимопонимания и согласованности действий организаторов эмиграции и капитана и членов экипажа и, конечно, от настроений самих эмигранток. В 1858 г. «Sydney Morning Herald» опубликовала отчет Иммиграционного комитета о беспорядках на корабле «Stebonheath», перевозящем эмигранток из Англии в Австралию. В ходе слушаний выяснилось, что, несмотря на все усилия начальника медицинской службы и смотрительницы, обеспечить респектабельность переезда не удалось, поскольку капитан корабля и его помощники не считали нужным контролировать поведение экипажа. Из всего офицерского состава только старший помощник корабля пытался обуздать команду, вследствие чего был вынужден во время дежурств носить при себе пистолет. Остальные офицеры либо просто игнорировали правила, касающиеся взаимоотношений с эмигрантками, либо сами их нарушали вместе с другими членами экипажа. Зачастую эмигрантки вступали в переписку с моряками, тайно встречались. В суматохе во время шторма, в который корабль попал вскоре после отплытия, множество матросов и некоторые офицеры вместо того, чтобы спасать корабль, отправились прямиком в женские отделения. Начальнику медицинской службы и смотрительнице приходилось обращаться к наручникам и к тюремному заключению, правда, применять эти меры они могли только в отношении «провинившихся» женщин, но не членов команды124. Идея несовершенства правительственной системы женской эмиграции обыгрывалась женскими эмиграционными организациями. Эти организации начали распространяться в Великобритании со второй половины XIX в., а к концу XIX – началу ХХ в. стали более многочисленными и разнообразными. Они включали как общества, деятельность которых концентрировалась исключительно на эмиграции («Общество эмиграции женщин из среднего класса», «Ассоциация эмиграции женщин Британии», «Общество колонизации Южной Африки»), так и организации, занимающиеся проблемами эмиграции параллельно с решением других задач, связанных с помощью женщинам («Дружественное общество девушек», «Общество помощи путешественницам», «Ассоциация молодых христианок»). Женские общества подчеркивали важность организации эмиграции «женщинами для женщин». Они утверждали, что только женщины могут понять все сложности, с которыми сталкиваются одинокие эмигрантки во время переезда. Неспособные осознать степень риска мужчины часто подводят, нарушают договоренности, забывают встретить женщин на месте прибытия или опаздывают, тем самым подвергая их дополнительной опасности. В 1860 г. Мария Рай критиковала эгоизм мужчин во власти, возмущалась их нежеланием оплачивать расходы, связанные с обеспечением безопасности женщин, в частности тем, что они хотели нанять высококвалифицированных смотрительниц за плату, меньшую, чем у младшего юнги125. В принципе, женские организации декларировали своей целью то же, что и правительственные схемы, – комфорт и безопасность при переезде. Их представительницы заботились о выборе судна для эмигранток, оговаривая особые потребности одиноких молодых женщин. Они договаривались о том, чтобы женские помещения располагались дальше от мужских. Оценивались качество жилья, питания и аспекты, связанные с обеспечением безопасности. Только с теми компаниями, которые были признаны достойными, заключались договоры. Девушкам помогали избежать ненужной суеты и беспорядка, обычно сопровождающих отъезд эмигрантов. Их организованно проводили в предназначенные для них помещения, как правило, хорошо обустроенные. Часто сотрудники эмиграционных организаций договаривались с внушающими им доверие семьями эмигрантов о присмотре за девушками. Такая практика была широко распространена в середине и третьей четверти XIX в. На пассажирских кораблях распространялись предупреждения об опасностях, подстерегающих молодых женщин, с советами, как этого избежать, распределялись объявления с адресами филиалов эмиграционных обществ в колониях и адресами одобренных обществами гостиниц. «Общество помощи путешественницам», установившее сотрудничество с первым туроператором, Томасом Куком, в одном из ежегодных отчетов выражало ему благодарность «за разрешение переводчикам компании… выдавать карточки с адресами двух домов для молодых женщин… девушкам или молодым женщинам, путешествующим в одиночку»126. Несмотря на то что многие женские эмиграционные организации разделяли феминистские идеи защиты женских прав, они в то же самое время были весьма консервативны, когда дело касалось вопросов морали. Их руководители разделяли широко распространенное мнение, что надзор является лучшим средством защиты нравственности, и необходимость личного сопровождения девушек при пересечении океана сомнений у них не вызывала. Мария Рай полагала, что от компетентности смотрительницы на корабле в большей степени, чем от чего-либо другого, зависит надлежащий порядок и моральное состояние пассажирок127. В то время как при переезде по правительственным схемам смотрительницы иногда назначались членами эмиграционной комиссии, а иногда выбирались начальником медицинской службы из самих эмигранток, женские эмиграционные организации гарантировали профессионализм сопровождающих дам. Они проходили строжайший отбор при поступлении на работу, проверялись их характер и профпригодность. При принятии решений эмиграционные общества полагались прежде всего на устные рекомендации через сети личных контактов, а в случаях отсутствия рекомендаций проводилось собеседование128. Общества предпочитали нанимать образованных пожилых респектабельных леди из среднего класса, чей возраст и социальное положение давали им вес и уважение. В отличие от работающих на добровольных началах организаторов эмиграции, смотрительницы получали заработную плату. Иногда в качестве сопровождающих могли выступать сами леди, руководящие деятельностью обществ. Работа смотрительниц тщательным образом исследовалась и обсуждалась. Они обязаны были предоставлять подробные отчеты о поездке, о работе с мигрантками, обо всех происшествиях, так или иначе связанных с их подопечными. Эмиграционные организации стремились наделить сопровождающих как можно большей властью, они пытались убедить правительство признать их работу, старались укрепить их статус на корабле. Некоторые организации требовали, чтобы женщины, которые путешествуют под их покровительством, подписывали формы, обязывающие их выполнять все требования сопровождающей, другие организации давали устные указания относительно полномочий смотрительниц и взаимоотношений с ними еще до того, как эмигрантки садились на корабль. Это было важно, поскольку никаких официальных помощников у смотрительниц из неправительственных эмиграционных организаций не было. Действия, предпринимаемые по отношению к буйным пассажирам, полагались на поддержку окружающих. Рычагов влияния на девушек тоже было немного. Основным являлась угроза сообщения будущим нанимателям о поведении девушки. Тем не менее смотрительницы редко встречали препятствия для эффективного исполнения своей работы. Они представляли респектабельные общественные организации, олицетворяли нравственность и порядок, достоинство и компетентность, поэтому и пассажиры, и экипаж чаще всего относились к ним должным образом. Кроме того, позиционируя себя как матерей, заботящихся о своих приемных детях, смотрительницы приобретали особый статус и особое уважение на корабле129. В заключение еще раз отметим значение системы защиты эмигранток для всех вовлеченных сторон. Женским эмиграционным организациям она давала возможность исполнять традиционно мужскую функцию защитника и тем самым меняла статус организаций, давала дополнительное влияние и авторитет. Не менее важна эта система была для британского правительства, поскольку от того, насколько респектабельными были прибывающие на новую родину эмигрантки, в значительной мере зависел успех имперского проекта. Для колоний защита нравственности означала прежде всего преимущества для среднего класса. Чиновники и наниматели старались охранить женщин от присутствия предполагаемо хищных мужчин для того, чтобы гарантировать годность к работе новых партий домашней прислуги. Система защиты эмигранток сказывалась и на тех, для кого, собственно говоря, и была предназначена. С одной стороны, она помогала одиноким женщинам, обеспечивала их необходимой степенью комфорта, надежности, давала гарантию респектабельности. Но, с другой стороны, чрезвычайно ограничивала женщин, заставляя их чувствовать себя детьми, находившимися под неусыпным родительским контролем и страшившимися родительского наказания. Неудивительно, что далеко не все женщины соглашались на переезд при таких условиях. Многие продолжали эмигрировать самостоятельно. С течением времени число таких женщин лишь увеличивалось. Идея охраны женщин доминировала в дискурсе женской эмиграции до Первой мировой войны. В послевоенный период, когда самостоятельность и уверенность женщин значительно выросли, она сменилась бόльшим упором на социальные и финансовые преимущества организованной эмиграции. О. В. Королёва |
Похожие:
 | Для преподавателей, научных работников и студентов, обучающихся по специальности «Социально-культурный сервис и туризм» | | Для преподавателей, научных работников и студентов, обучающихся по специальности «Социально-культурный сервис и туризм» |
| Лингвометодические проблемы преподавания иностранных языков в высшей школе: Межвуз сб науч тр. / Под ред. Л. И. Со | | Лингвометодические проблемы преподавания иностранных языков в высшей школе: Межвуз сб науч тр. / Под ред. Л. И. Со |
| К38 Неправомерные действия должностных лиц налоговых органов. Саратов: Изд-во Сарат ун-та, 2008 376 с.: ил. 978-5-292-03835-1 |  | Франции и Англии xvii–xix вв до нынешних проблем культурного сотрудничества в Западной Польше. Особое внимание уделяется практике... |
| Решением Президиума вак министерства образования и науки РФ издание включено в Перечень ведущих рецензируемых изданий, в которых | | Решением Президиума вак министерства образования и науки РФ издание включено в Перечень ведущих рецензируемых изданий, в которых |
| Кафедра "Промышленное и гражданское строительство" Саратовского государственного технического университета | | Рекомендовано к изданию Учебно-методическим советом Балашовского филиала Саратовского государственного университета |