Государство: Свой или/и Другой?
Обыватели разделяют консенсус по поводу нормативных функций государства. От государства ожидаются высокие социальные гарантии, выполнение регулирующих функций. Все респонденты считали, что государство обязано заботиться о пенсионерах, детях, в разной степени опосредовать социальные отношения.
Респондент 12: я считаю, что политика и люди, которые политики, они прежде всего [должны - НС] работать для общества, улучшать отношения в обществе, какую-то, ну, в принципе, может я не права, они должны отвечать абсолютно за все, начиная от социальной сферы какой-то и заканчивая развлечениями народа и досугами, всем остальным, вот не знаю почему, я думаю.
Дуалистичность государства проявляется в сознании обывателей отсутствием дифференциации подсистем общества. Респондент, работающая 15 лет в частном секторе, считала, что в её профессиональной болезни виновато государство, которое должно компенсировать недуг в виде большой пенсии:
Респондент 7: Вот вы разбирайтесь, почему такая зарплата низкая. Вот целый день человек стоит на ногах работает. Ну я опять же по своей это, знаешь чего. Вот мне обидно, что я лишусь ног в своё время, я от государства это заработаю, потому что я на него работала. Вот так же.
При этом респондент позитивно относится к предпринимательской деятельности и хорошо отзывается о своих работодателях.
Высокие ожидания от государства не оказываются производными от правовых норм, гарантирующих населению социальные и другие права. В своей критике государства респонденты ни разу не сослались на Конституцию, иные правовые акты. Ожидания от государства заложены в нормативном поле агентов, противопоставленному всему экзогенному. Конституция рассматривается как компонент сегодняшнего аморального государства. Респонденты, достигшие совершеннолетия в советское время, при обсуждении функций государства, выбирали в качестве нормативного референта советское государство. Респонденты моложе, высказывая те же тезисы, ссылались на примеры европейских стран – Германии, Швеции, Норвегии.
Отношение респондентов к государству нельзя однозначно определить как патерналистское. Ожидая от государства значительного участия в жизни людей, респонденты трактовали его как инструмент производства коллективных благ. Противопоставляемое нормативному государству (здесь под этим понимается образ того, каким должно быть государство) сегодняшнее государство в сознании респондентов выступает как совокупность сетевых структур, действующих исключительно в своих интересах.
Респондент 12: Потому что я считаю, что у нас процентов наверное 80 людей, которые идут в политику, идут туда для бизнеса. Они никак не идут туда для того, чтобы заботиться непосредственно… И мне кажется тем, чем они занимаются, это… не все, я не могу сказать обо всех, но большинство, наверное, они лоббируют свои интересы, интересы тех людей, которые их привели во власть.
Респондент 14: Они [«простые люди» - НС] знают, что вот это вот кучка, у которых власть, у которых деньги, они найдут рычаги, для того чтобы все это дело подавить
Властные сетевые структуры, в отличие от народа, обладают двумя ресурсами – властью и деньгами. Власть воспринимается обывателями именно как ресурс, говоря о власти респонденты преимущественно говорят «у власти», «к власти», «власть-имущие», реже – «во власть». Человек у власти сразу выносится в категорию Они, он перестаёт быть «простым человеком», а значит – не разделяет этическую установку об аморальности экзогенного. При этом источником негативной маркировки является не власть сама по себе, а богатство. Богатство, а тем более демонстрация роскоши, считаются аморальными в условиях наличия других общих для всех социальных проблем.
Респондент 1: Ну, во первых, большинство богатых это воры… Иногда богатство такое, что… вот не нужно столько денег. Правда не нужно. Если у тебя так много, почему ты не можешь поделиться со стариками с нашими…
Негативное отношение к богатству обусловлено не только нормативной неприемлемостью имущественного неравенства. Обыватели ощущают стирание границ между подсистемами общества, маркетизацию общества и государства. Зачастую, именно превращение денег в унифицированный регулятор общественных отношений респонденты приводили в качестве примера несправедливости.
Респондент 8: Ну так что, а так вот дальше мы дойдем до того, что можно и кого-то обмануть, убить зато главное мы деньги заработаем! Кого-то и в тюрьму можно запрятать, главное деньги заработать! Поэтому тебе и говорю, я не пойду [на митинги - НС], я не верю если сейчас соберется, и они, которые там сидят на своих сладких местах, имея такие зарплаты, имея плюс к тому, что у них и бизнес свой, и они могут его потерять, неужели они позволят?
Остро ощущаемое переплетение власти и богатства приводит к их неразрывной связи в сознании обывателей.
Отрывок из интервью с Респондентом 8:
Ответ: даже вот в эту власть когда я говорю, ну ты же идёшь во власть, в администрацию, ну, не в администрацию города, а в мэрию, ты же понимаешь, что ты должен там работать, чтобы твоим гражданам, твоего города, было хорошо, а не зарабатывать деньги. И мне говорят, что я дура.
Вопрос: Почему?
Ответ: Ну потому что сейчас какие горожане?! Это зарабатывание денег!
Респондент 14: Как я оцениваю в целом ситуацию в стране… В целом я оцениваю ситуацию таким образом, что в нашей стране в данный момент господство денег – у кого есть деньги, тот и правит, у кого их нет – тот просто сидит и выживает.
Деятельность в своих интересах в ущерб общему благу обыватели обозначают словом «коррупция». Все респонденты назвали причиной своего недовольства государством коррупцию. Вопросы о коррупции вызывали эмоциональную реакцию, сама коррупция однозначно осуждалась респондентами. На вопросы о бытовой коррупции, включающие пример со взяткой гаишнику и подарком госслужащему для решение своего вопроса в обход установленных процедур, респонденты не были единодушны. При примере с государственным служащим, респонденты сразу начинали объяснять, что описанная ситуация не имеет ничего общего с коррупцией. В случае с гаишником, респонденты затруднялись сразу дать оценку. Гаишник воспринимался как «простой человек», разделяющий этическую установку об аморальности экзогенного. В то же время гаишник рассматривался как представитель государства, действующий в своих интересах в ущерб коллективному благу – порядку на дорогах.
Дуализм отношений к силовым структурам, в том числе, к ГАИ, проявлялся не только в вопросах о коррупции. Как уже было обозначено выше, обыватели опасаются нарушения прав со стороны полиции. В разговорах о власти армия и полиция зачастую выносились в категорию Они и противопоставлялись народу. В то же время сами полицейские и военнослужащие морально не осуждались за кооптацию с властью ввиду аморальности условий.
Отрывок из интервью с Респондентом 1:
Вопрос: Как вы думаете, почему большинство людей голосует за Путина?
Ответ: Большинство, это вы имеете ввиду армия, КГБ и толстосумы?
Вопрос: Ну вот были результаты выборов последние, на которых путин набрал больше 50%
Ответ: Ну вот я и считаю, что голосуют только те, кому хорошо живется. Армию купили, это понятно, милицию купили – то же самое. Богатых людей у нас очень много, им на самом деле хорошо живется, конечно они будут голосовать за путина. Поэтому я думаю, что так
Вопрос: Ну вот смотрите, армия и милиция, КГБ – это от силы два миллиона человек. В стране 148 миллионов. Почему все остальные голосуют, на ваш взгляд?
Ответ: Ну богатых же много. Я думаю, что только эти люди голосуют. Ну или кому ну может не за кого больше голосовать я думаю. Я думаю имею ввиду простой народ
На примере с силовыми структурами видна имплицитность идентичности народ. С одной стороны народ конституируется через противопоставление властным сетевым структурам, люди могут вообразить себя как сообщество, осознают общие интересы как универсальные (забота о пенсионерах и детях), идентифицируют (хоть и в имплицитной форме) Другого. С другой стороны, установка на экзогенное недоверие на даёт возможности «простым людям» ощутить себя группой, способной на политическое действие. Сами обыватели рефлексируют свою недостаточную организованность, негативно маркируя всеобщую пассивность, в том числе, свою собственную. На абстрактном уровне респонденты одобряли гражданскую кооперацию для решения проблем. Отвечая на вопросы об общем одобрении/неодобрении, респонденты уверенно отвечали «да!», «конечно!», часто сопровождали ответ комментариями, не дожидаясь открытого вопроса. Зачастую респонденты выражали готовность тут же принять участие (пассивное) в деятельности общественной группы в случае непосредственного к ним обращения.
Непосредственное обращение становится необходимым условием при деформации публичности. Как уже было сказано, федеральные телеканалы не выполняют функции медиа (и, соответственно, функцию генерирования публичности). Несмотря на однозначное осознание и осуждение предвзятости федеральных телеканалов, обыватели не демонстрируют спроса на публичность. Знак политика оказывается семантически ближе к государству, отсюда – под политической борьбой обыватели понимают преимущественно административные методы достижения своих целей, а не публичную борьбу.
Отрывок из интервью с Респондентом 4:
Вопрос: Что нужно делать, чтобы не быть политически пассивным?
Ответ: Свои недовольства какие-то высказывать, там, жалобы писать, можно сказать, какие-то прецеденты рассказывать.
Несмотря на семантическую близость политики к государству, обыватели вовсе не поддерживают только лишь административные методы управления. Само значение слова государство расширяется и включает в себя ряд сем, составляющих значение публичности. Не будучи эксплицированным в виде отдельного знака, публичное сливается с государственным.
В сознании обывателей государство начинается там, где кончается частное. Вопросы о гражданской активности и самоорганизации респонденты зачастую воспринимали как вопросы о готовности выступить против власти.
Отождествление государственного и публичного вместе с осознанием своей пассивности приводит к тому, что респонденты сетуют отсутствие представительства в государстве.
Респондент 2: все равно какая-то информация идет и от народа, значит народ что-то и они должны услышать, верх, правительство, и уже из этих, из этого принимать решения. Естественно, все что сказал народ, все сделать невозможно и нельзя делать этого.
В условиях незначимости медиа и структур гражданского общества значимыми для обывателей становятся лишь непосредственные контакты с представителями государства.
Респондент 10: Он [Путин - НС] в Северодвинск приехал, собрал бы в театре то, день бы один бы, рассказал бы всё людям, как что жить, смотрите, у нас вот Тралфлот погиб, и все заводы у нас не работают, а ведь у всех семьи, всем детей надо поднимать, кормить, так как люди не будут воровать то и убивать то?!
Респондент 8: если можно обойтись без этих митингов, если меня услышат, я бы, знаешь, с удовольствием бы пошла бы и поговорила бы и сказала нашему Павленку [мэр г. Архангельска - НС], что нужно как-то изменить.
Особая значимость прямых контактов обусловила интерес обывателей к прямой линии с В. Путиным. Большинство респондентов смотрели прямую линию, но предметом рефлексии становились не ответы президента, а степень аутентичности мероприятия. Все смотревшие прямую линию выражали возмущение увиденным.
Отрывок из интервью с Респондентом 8:
Вопрос: Линии прямые проводятся, как недавняя, пятичасовая…
Ответ: Никита! Ну ты же видел, как всё срежиссировано! Ты же видишь какая ерунда!
В условиях деформации публичности и отождествления государственного и общественного актуальными становится вопросы о значении ключевых знаков демократического участия и возможных формах канализирования недовольства, перспективах существующих механизмов.
|
