Методологические пояснения и обзор дискуссии
Дискуссия по проблеме политического участия в России сегодня разворачивается преимущественно с позиций институциональной парадигмы. Предлагаемые участниками дискуссии способы интерпретации низкого уровня политического участия на фоне высокого уровня недовольства можно условно разделить на три группы: рациональный подход, социологический подход, исторический подход.
В рамках рационального подхода фокус исследовательского внимания концентрируется на интерпретации фиксированных преференций как инструментально рациональных. Политическая пассивность здесь рассматривается как оптимальная стратегия поведения в заданных институциональных условиях. Устойчивость режима объясняется восприятием его как эффективного при решении социально-экономических проблем10.
Выбор рационального подхода к анализу проблем политического участия в России зачастую обосновывается тем, что россияне действительно руководствуются логикой инструментальной рациональности в политическом поведении. Например, Алексей Макаркин объясняет высокий уровень поддержки власти в 2000-х социальным контрактом, в рамках которого власть гарантирует населению приемлемый уровень благосостояния и определенность в планах на будущее в обмен на отказ от любых форм политической борьбы. Заключенный контракт, по мнению Макаркина, носит прагматичный социально-экономический, а не политический характер. Политика появляется только тогда, когда условия социального контракта не выполняются11. Макаркин отмечает, что политика (и политическая демократия) понимается большинством населения сугубо утилитарно, как средство достижения конкретных социально-экономических результатов. Утилитаризм россиян объясняется Макаркиным отсутствием долговременного политического опыта отстаивания своих интересов12.
В схожей логике рассуждает С. Грин. Грин диагностирует агрессивную неподвижность российского общества, противопоставляя её политической пассивности. Агрессивной неподвижностью Грин называет противодействие любым переменам и защиту статус-кво при любом качестве его состояния. По Грину, состояние агрессивной неподвижности обусловлено отсутствием социальных и политических институтов. В условиях деинституционализации высоко ценится определенность, приобретает значимость разделение людей на наших и чужих, отсюда – неподвижность как оптимальная стратегия поведения13.
Социологический подход фокусирует внимания на нормах поведения, на основании которых действуют граждане. Политическое действие в рамках данного подхода интерпретируется в контексте установленных в обществе правил поведения. Социологический взгляд на проблему диагностирует отсутствие полноценной трансформации общества в постсоветский период. Несмотря на масштабность политических и экономических преобразований, они не разрушали, а только укрепляли неформальные практики, лежащих в основе советского общества14. Унаследованное от советского общества неприятие формальных институтов обусловило выражение недовольства посредством отказа от участия, вместо голосования15.
В рамках социологического подхода зачастую утверждается, что к анализу проблем российского общества неприменим теоретический инструментарий, разработанный для анализа западных обществ. Например, Антон Олейник утверждает, что на постсоветском пространстве сформировался принципиально новый тип общества – общество неопределенности. Спецификой общества неопределенности, согласно А. Олейнику, является особая роль государства в установлении правил игры: вместо диверсификации правил игры, обеспечивающих функционирование автономных подсистем общества государство транслирует правила игры из одной подсистемы (политика) в другие, тем самым производя их унификацию. Ввиду высокой степени персонификации и непрозрачности правил игры в политике, все общество оказывается в состоянии неопределенности. Отсюда – к анализу этого типа обществ не применим инструментарий, разработанный для классических модерных обществ16.
Исторический подход предполагает, что для понимания действий граждан необходимо проследить и понять логику развития (становления) соответствующих институтов, культурные условия их возникновения и проблемы, обусловившие их возникновение17. В данном подходе отсутствие политического участия рассматривается в логике развития политических институтов постсоветской России. В качестве главной причины отсутствия механизмов канализирования недовольства рассматриваются специфики создания системы партийного представительства. В условиях априорной второстепенности политического представительства в системе государственной власти в России, обозначенной в Конституции 1993 года, парламентаризм не смог стать институциональной основой демократии, отсюда – недоверие к партиям, отсутствие механизмов институционализации политического плюрализма.
Существенным недостатком представленных подходов является их ограниченность при понимании институциональных изменений. Институциональное действие, понимаемое как следование правилу, будь то логика целерациональной калькуляции, логика следования социальной норме, логика эффекта колеи, неоправданно уменьшает роль agency в институциональном изменении18. В противовес представленным подходам, дискурсивный (конструктивистский) институционализм фокусирует внимание не на равновесной институциональной конфигурации, а, напротив, ориентирован на фиксацию институционального дисбаланса как предмета для изучения19.
Дискурсивный подход предоставляет инструментарий для определения возможности тех или иных институциональных изменений. В основании дискурсивного подхода лежит тезис о том, что институциональное действие подчиняется не абстрактной логике, а производно от социальных конструктов. Желания и преференции не заданы контекстуально, сам контекст условен и имеет значение постольку, поскольку воспринимается таковым действующими акторами. Находясь в пределах заданного дискурса, агенты могут как воспроизводить существующие институты и отношения, так и изменять их20.
Использование такого подхода позволяет дать содержательную интерпретацию обозначенным в литературе противоречиям, лежащим в основе политической пассивности россиян. Например, в литературе неоднократно высказывался тезис о том, что специфическая поддержка В. Путина сочетается с недоверием к режиму и политическим институтам в целом21. Использование дискурсивного подхода позволит проследить это противоречие на дискурсивном уровне и зафиксировать возможности его разрешения.
В рамках дискурсивного подхода институциональное изменение происходит на основании столкновения дискурсов, в ходе которого генерируются новые смыслы и конституируются субъекты, обновляющие институциональный контекст22. Существующие институты канализируют эти столкновения, тем самым способствуя собственному постоянному изменению и самообновлению. Политическое изменение в этой логике понимается в зависимости от подхода к определению понятия политического и его соотношения с понятием института.
Под политическим действием, на наш взгляд, целесообразно понимать публичное, то есть морально-универсальное, коллективное действие, ориентированное на изменение институционального статус-кво (понимаемый как воспринимаемый агентами контекст) в той ситуации, когда институты оказываются неспособны отвечать потребностям агентов и перестают восприниматься как предмет всеобщего консенсуса. В рамках данного определения мы привносим в предлагаемое в рамках дискурсивного институционализма В. Шмидт понимание политического критические аргументы со стороны постструктуралистской теории дискурса. Шмидт понимала политическое как институционально опосредованную делиберацию. Такое понимание, на наш взгляд, не учитывает специфики институционального устройства недемократических режимов, к которым относится Россия. Ф. Паницца и Р. Миорелли критикуют В. Шмидт за то, что в рамках дискурсивного подхода не учитывается фундаментальная природа политического, проявляющаяся в первую очередь в сопротивлении существующей институциональной структуре23. Такой подход не сводит формы существования политического к институтам, политическое может принимать иные формы, может подавляться институциональной структурой и, напротив, противостоять ей, создавая альтернативную институциональную структуру.
Поиск семантических оснований отсутствия политического участия в осуществлялся на основании метода глубинного интервью. Респондентами интервью были «российские обыватели» - категория граждан, соответствующая признакам, определенным экспертами Левада-центра Л. Гудковым, Б. Дубиным и А. Левинсоном. В первую очередь, «обыватель» характеризуется отсутствием промежуточного между коллективным и личным ценностного уровня, связанного с публичностью и дифференциированными интересами24. Для выявления такого респондента задавались вопросы: «Можете ли Вы доверять большинству людей?», «На что из перечисленного Вы можете оказывать влияние?», «Вы принимали участие в деятельности общественных организаций или инициативных групп за последние полгода?».
Другая важная черта российского «обывателя» - недоверие к государственным институтам и высокий уровень патернализма25. Вопросы, задаваемые на стадии отбора респондентов:
Доверяете ли Вы следующим государственным органам? Список вариантов ответа содержал названия федеральных и региональных органов исполнительной и законодательной власти).
Что из перечисленного, на Ваш взгляд, является функцией государства? Варианты: охрана общественного порядка, регулирование экономической деятельности, создание рабочих мест, выплата достойных зарплат, социальная помощь населению, руководство общественной жизнью. Искомый респондент должен был выбрать все предлагаемые варианты.
Третьим признаком «обывателя» является его социально-экономическое положение26. Доход респондента не превышал средний уровень дохода по Архангельской области – региону, в котором проводилось исследование (22 тысячи рублей)27.
На основании предварительного анкетирования было отобрано 15 респондентов, удовлетворявших «обывательским» требованиям. Данные о респондентах приведены в таблице:
Номер респондента
|
Краткое описание (пол, возраст, доход, профессия)
|
Респондент 1
|
Мужчина, 44 года, 21000 рублей, охранник
|
Респондент 2
|
Мужчина, 47 лет, 13000 рублей, продавец
|
Респондент 3
|
Мужчина, 53 года, 8000 рублей, дворник
|
Респондент 4
|
Женщина, 27 лет, 21000 рублей, тренер в ДЮСШ
|
Респондент 5
|
Мужчина, 57 лет, 15000 рублей, мусорщик
|
Респондент 6
|
Женщина, 48 лет, 13000 рублей, продавец
|
Респондент 7
|
Женщина, 59 лет, 18000 рублей, продавец
|
Респондент 8
|
Женщина, 54 года, 13000 рублей, модельер
|
Респондент 9
|
Женщина, 59 лет, 20000 рублей, бюджетник
|
Респондент 10
|
Женщина, 65 лет, 18000 рублей, пенсионерка
|
Респондент 11
|
Женщина, 47 лет, 12000 рублей, продавец
|
Респондент 12
|
Женщина, 38 лет, 20000 рублей, бухгалтер
|
Респондент 13
|
Женщина, 56 лет, 14000 рублей, подрабатывающая пенсионерка
|
Респондент 14
|
Женщина, 33 года, 19000 рублей, менеджер
|
Респондент 15
|
Женщина, 36 лет, 22000 рублей, бухгалтер
|
Вопросы в ходе интервью носили как закрытый, так и открытый характер. В ходе интервью с респондентами обсуждались три темы:
Доверие к государственным институтам.
Отношение респондента к окружающим людям.
Политическое участие граждан.
Продолжительность каждого интервью: 40-60 минут.
Техникой анализа собранных нарративов является теория дискурса Лакло и Муфф. Этот подход, в отличие от критического дискурс-анализа и дискурсивной психологии, позволяет решить сразу две задачи: анализ текста и содержательная интерпретация полученных результатов28.
|
