Особенности толкования договора в российском гражданском праве
Скачать 2.88 Mb.
|
| §2. Установление буквального значения условий договора. Рассмотрение предпосылок возникновения спора о толковании договора не было бы полным без обращения к вопросу о том, возможно ли выделить сферу случаев из договорной практики, когда толкование является избыточным, то есть условия договора являются ясными и определенными. С точки зрения разрешения договорных споров во многих случаях смысл условий, о которых спорят стороны, суду ясен уже после первого прочтения текста договора. Однако обе либо одна из сторон могут настаивать на ином, отличном от буквального, значении спорного условия. При этом обоснование сторонами специального значения условия не всегда означает, что сторона злоупотребляет своими процессуальными правами: значение, отклоняющееся от буквального, может основываться на таких обстоятельствах взаимоотношений сторон, которые не могут быть установлены только путем исследования текста договора. Такие ситуации требуют решения ряда взаимосвязанных вопросов, имеющих непосредственное значение для рассматриваемой нами темы. Во-первых, каким образом соотносятся установление буквального смысла слов и выражений, содержащихся в договоре (условно назовем этот акт «чтением» договора), и собственно процесс его толкования, который предполагает применение специальных правил? Во-вторых, является ли толкование договора избыточным, когда после установления буквального значения спорное условие является для суда ясным? Данным вопросам уделено значительное внимание в судебной практике западных правовых систем, чрезвычайно актуальны они и для российской практики применения ст. 431 ГК РФ. Критический анализ основных подходов, сложившихся в зарубежном праве, может помочь не только продемонстрировать масштаб проблемы, но избежать ошибок при ее решении с точки зрения российского права. Как было правильно подмечено проф. A. Lüderitz, история толкования договора исполнена стремлением избежать толкования35. Уже в римских источниках упоминается об избыточности толкования в случае наличия ясного буквального значения. Так, согласно классической римской максиме, «когда слова не возбуждают никаких разногласий, не следует допускать (постановки) вопроса о воле» (Cum in verbis nulla ambiguitas est, non debet admitti voluntatis quaestio)36. На более поздних этапах развития римской правовой мысли данная максима подверглась пересмотру. Недопустимость постановки вопроса о значении воли в процитированном высказывании римского юриста Павла по существу представляет собой ограничение толкования буквальным значением слов. При этом нельзя утверждать, что это правило - лишь исторический рудимент строгих форм заключения сделок в римском праве, дальнейшее развитие показало, что ограничение толкования договора в разных формах оказалось востребованным и современными правовыми системами. Наиболее ярко эта тенденция проявилась в странах общего права, которые традиционно основывались на объективной теории договора, в рамках которой предпочтение отдается, прежде всего, самому тексту договора. В практике английских судов сложилось так называемое «золотое правило» толкования (golden rule), согласно которому «слова договора должны быть истолкованы в их буквальном и обычном смысле, исключая случаи, когда отклонение необходимо для того, чтобы избежать абсурда, противоречия либо непоследовательности»37. Ввиду простоты применения и значительной процессуальной экономии английские судьи до последнего времени придерживаются при толковании условий договора данного правила, несмотря на то, что оно неоднократно подвергалось критике38. В 1835 г. Эдвард и Джеймс Маллан согласились консультировать Леона Мэйя по вопросам организации врачебного бизнеса с условием о том, что Мэй не будет без их согласия практиковать в качестве дантиста в пределах Лондона. После истечения срока договора Мэй начал работать зубным врачом по адресу Грейт Рассел Стрит (во время заключения договора данный район находился в миле от исторического центра Лондона, являясь его ближайшими окрестностями). Разрешая дела по иску о взыскании убытков к Мэйю, суд, применяя рассматриваемое правило, в частности, указал на то, что слово «Лондон» надо понимать в буквальном смысле, то есть как исторический центр города (the City of London), а не в широком смысле, который включает также его окрестности39. Применяя «золотое правило» и всецело полагаясь на буквальное значение, суд, что самое важное, не учел, что по адресу Грейт Рассел Стрит располагались сами истцы. Очевидно, что включение такой оговорки в договор было направлено на то, чтобы избежать конкуренции в том месте, где истцы уже ведут аналогичный бизнес, поэтому имеются обоснованные сомнения в том, что буквальное значение слова «Лондон» отражало волю сторон. В американских судах аналогичное значение имеет правило очевидного значения (plain meaning rule)40. Данное правило выполняет ограничительную функцию в процессе доказывания смыслового содержания договора, представляя собой по существу запрет сторонам ссылаться в подтверждение значения, отклоняющегося от буквального, на обстоятельства, которые прямо не следуют из текста договора (extrinsic evidences). Как отмечается в литературе, «в случае отсутствия неопределенности суды делают вывод о том, что документ является «ясным» и буквальное значение становится значением договора»41. Согласно проф. R. Zimmerman данные правила восходят к уже процитированной выше максиме Павла42. С учетом той роли, которая им отведена в общем праве, в английской доктрине сложилось целое научное направление – литерализм (от англ. – literal, «буквальный»). Как иронично отмечают американские юристы, приверженцы литерализма при толковании договора словно мантру повторяют один и тот же тезис: «когда язык договора является однозначным и ясным, суд должен придерживаться буквального значения, несмотря на утверждения стороны о том, что она понимала договор как-то иначе»43. В качестве противопоставления литерализму в Англии и США сложилась доктрина приоритета контекстуального значения (contextual meaning), основной задачей которой стал отказ (полный либо частичный) от ограничения толкования буквальным значением. Как итог, необходимость применения рассматриваемых правил при разрешении договорных споров была пересмотрена: в США после утверждения Второй кодификации договорного права (Restatement Second of the Law of the Contracts); в Англии после рассмотрения Палатой лордов в 1997 г. ключевого дела Investors Compensation Scheme (подробнее см. главу вторую работы). В отличие от традиций английского и американского права по замыслу разработчиков гражданских кодексов Германии и Франции, основанных на классической (консенсуальной) модели договора (подробнее см. также главу вторую работы), при толковании договора суды должны были полностью отказаться от приоритета буквального значения. Согласно ст. 1156 Французского гражданского кодекса (далее – ФГК) при рассмотрении соглашений нужно исследовать, в первую очередь, каково было обоюдное намерение договаривающихся сторон, а не останавливаться на буквальном смысле выражений. В соответствии с § 133 Германского гражданского уложения (далее – ГГУ) при толковании волеизъявлений необходимо следовать действительной воле, не придерживаясь буквального смысла выражений. Тем не менее, в судебной практике были сформулированы подходы, которые отклоняются от данных требований закона. В особенности это касается французского права, где Кассационным судом Франции (Cour de Cassation) было разработано правило «ясных и точных условий» (clauses claires et précises), смысл которого состоит в том, что «ясные и точные» условия договора не нуждаются в истолковании, поскольку если их смысл очевиден, то необходимость в установлении общей воли сторон в соответствии со ст. 1156 ФГК отсутствует. Несмотря на ряд обоснованных возражений со стороны французской доктрины, связанных, прежде всего с тем, что вывод о «ясности» условий также является результатом толкования, данное правило применяется до настоящего момента44. Сохранение данного правила в современной практике связано с тем, что оно позволяет Кассационному суду Франции осуществлять судебный контроль за теми выводами, к которым могут прийти нижестоящие суды, разрешая дела по существу посредством толкования договора. По обстоятельствам дела, рассмотренного Кассационным судом Франции, истец (покупатель) с ответчиком (продавец) заключили договор на продажу трески, согласовав условие о том, что продавец может в одностороннем порядке уменьшить количество поставляемого товара в случае принятия решения об уменьшении поставок ассоциацией рыботорговцев. Указанное решение было принято, вместе с тем объективные показатели улова в спорный период не уменьшались. Поскольку продавец поставил только половину согласованного количества товара, покупатель обратился с иском о расторжении договора и взыскании убытков, ссылаясь на наличие у продавца необходимого для исполнения договора количества товара на складе и объективного увеличения улова в том году, когда должна была быть произведена поставка. Нижестоящие суды удовлетворили иск, основываясь на том, что при включении спорного условия стороны исходили из того, что решение о снижении поставок будет принято названной ассоциацией только в случае объективного снижения улова. Отменяя указанное решение, Кассационный суд Франции указал, что спорное условие является ясным и не требует толкования, а суды нижестоящих инстанций были не вправе устанавливать обоснование решения названной ассоциации, ограничивая право продавца на снижение количества поставляемого товара. Как видно, основная цель правила не допустить искажения смысла договора (dénaturations) при «ясных и точных» условиях, когда суд может «переписать» договор при его толковании, нарушив автономию воли сторон. «Французские юристы, таким образом, рассматривают доктрину «ясных и точных условий» преимущественно как способ сдерживания избыточного толкования нижестоящими судами путем ограничения суверенного права juges du fond на оценку, которое <…> следует из рассмотрения французским правом вопросов толкования договора как выводов о факте»45 (подробнее о квалификации результатов толкования договора см. параграф третий главы третьей настоящей работы). Между тем, хотя решение Кассационного суда Франции полностью соответствует буквальному смыслу спорного условия, которое не содержало никаких дополнительных указаний на основания принятия ассоциацией рыботорговцев соответствующего решения, его нельзя признать в полной мере соответствующим воле сторон договора. Что самое важное, разрешая дело в пользу продавца, Кассационный суд Франции не принял во внимание в качестве доказательства письмо продавца торговому представителю, из которого следовало, что решение ассоциации могло быть принято только в случае объективного дефицита рыбы. Очевидно, что покупатель рассчитывал на то, что право на одностороннее уменьшение поставки обусловлено реальным снижением показателей улова, а не произвольным принятием ассоциацией соответствующего решения, хотя договор не содержал таких уточнений. При решении проблемы избыточности толкования так же видно, что при применении рассматриваемого правила французские суды исходят из «неопровергаемой презумпции того, что ясное условие является правильным и полным выражением намерений сторон»46. Тем не менее, действие данной презумпции в настоящее время значительно «смягчено», как отмечает проф. S. Vogenauer, отклонение от буквального значения допустимо в случае, когда такое значение является малообоснованным47. Можно говорить о частичном отказе от правила «ясных и точных условий» во французском праве в пользу более широкого рассмотрения всех обстоятельств, влияющих на контекст спорного условия. Заметно отличается от указанных подходов решение проблемы соотношения толкования и установления буквального значения условий, предложенное немецкими юристами. Немецким судам также знакомо правило однозначности (Eindeutigkeitsregel), которое было сформулировано Верховным судом Германии для того, чтобы при толковании договора не допустить искажения его смысла путем исключения не относящихся к разрешению спора интерпретаций. Однако данное правило, в отличие от английского и французского подходов, не запрещает толкование в случае вывода об определенности и ясности условий, а наоборот ставит его необходимым условием для формулирования судом такого вывода48. В Германии правило однозначности также играет важную роль в процессе доказывания сторонами значений спорного условия. Однако в отличие от французского и английского подходов, где соответствующие правила ограничивают круг доказательств текстом договора, в немецком праве данное правило служит цели распределения между сторонами бремени доказывания значения спорного условия. Согласно позиции Верховного суда Германии тот, кто ссылается на значение, отклоняющееся от буквального, несет бремя доказывания. Стороне договора, опирающейся на однозначный смысл слова, достаточно сослаться на текст, в то время как от стороны, настаивающей на особом значении, требуется доказывание дополнительных фактов, которые его обусловливают49. В свою очередь в российской судебной практике явно прослеживается тенденция к ограничению толкования спорных условий в пользу установления буквального значения слов и выражений, содержащихся в договоре, чему в немалой степени способствует редакция ст. 431 Гражданского Кодекса РФ (ГК РФ). Согласно первому абзацу указанной статьи при толковании условий договора судом принимается во внимание буквальное значение содержащихся в нем слов и выражений. Буквальное значение условия договора в случае его неясности устанавливается путем сопоставления с другими условиями и смыслом договора в целом. В соответствии со вторым абзацем, если правила, содержащиеся в части первой настоящей статьи, не позволяют определить содержание договора, должна быть выяснена действительная общая воля сторон с учетом цели договора и всех иных обстоятельств. Такая структура ст. 431 ГК РФ явилась поводом для того, чтобы в российской доктрине укрепилось мнение о наличии «двухступенчатой системы толкования, где приоритет отдается буквальному толкованию, а действительная воля выясняется лишь при невозможности буквального и систематического толкования»50. Данное мнение возобладало и в судебной практике применения ст. 431 ГК РФ, согласно выводам которой действительная общая воля сторон выясняется судом только в случае неясности буквального значения текста договора51. Следует отметить, что советское законодательство не содержало каких-либо правил о толковании договоров. Впервые такие правила появились только в ст. 59 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик52 и почти дословно были перенесены в ст. 431 ГК РФ. Вместе с тем, в российском дореволюционном праве могут быть найдены нормы, которые также закрепляют приоритет буквального толкования договора. Так, согласно ч. 1 ст. 1538 Свода Законов Российской Империи при исполнении договоры должны быть изъясняемы по словесному их смыслу. Если словесный смысл представляет важные сомнения, тогда договоры должны быть изъясняемы по намерению их и доброй совести. Как отмечается в комментариях, приоритет «словесного смысла» был заимствован из австрийского кодекса53. При этом в Своде содержалось немало правил, заимствованных из ФГК, которые в части толкования договоров основаны на приоритете воли сторон. Для современной российской практики вывод о неясности содержания договора является обязательным условием для толкования с привлечением всех обстоятельств, перечисленных в ст. 431 ГК, что было подтверждено на уровне определения Высшего Арбитражного Суда РФ (ВАС РФ) об отказе в передаче дела в президиум для проверки в порядке надзора. Иск о возврате денежных средств, уплаченных по договору возмездного оказания услуг по продвижению Интернет-сайта, был подан заказчиком ввиду расторжения договора письмом, которое исполнитель направил в ответ на претензию заказчика. Суды нижестоящих инстанций пришли к мнению, что буквальный текст указанного письма не позволяет сделать вывод о намерении исполнителя уведомить истца о расторжении. Отказывая в пересмотре дела в порядке надзора, ВАС РФ прямо указал, что «ссылка заявителя на необходимость применения судами общего, а не буквального толкования содержания письма несостоятельна. Согласно ст. 431 ГК РФ суд выясняет действительную общую волю сторон только если буквальное толкование слов и выражений не позволяет определить содержание (курсив наш – А.Б.)»54. При этом в российской практике могут быть найдены редкие примеры иного применения предписания ст. 431 ГК РФ. Так, согласно мнению одного из судов кассационной инстанции, «при установлении действительной воли сторон суд может абстрагироваться от буквального значения отдельных условий договора (курсив наш – А.Б.) и на основании иных документов, представленных сторонами (переписка, переговоры, установившаяся практика во взаимоотношениях), а также их последующего поведения, установить, на что было направлено действительное волеизъявление каждого из участников сделки»55. Тем не менее, доминирующей является позиция, ограничивающая толкование буквальным значением текста, что во многом напоминает французский и английский подход. Вопрос состоит в том, можно ли признать такой подход правильным? Для ответа следует, прежде всего, понять, почему суды ограничиваются буквальным значением в ущерб исследованию воли сторон. Представленный выше обзор позволяет сделать вывод о том, что главная цель рассмотренных выше правил – не допустить искажения смысла договора, который является очевидным и ясным. Такой подход, как отмечается в американской литературе, «необходим, поскольку обеспечивает договаривающимся сторонам уверенность в том, что их договор будет истолкован в случае судебного спора согласно тому, что в нем написано, а не тому, что может быть представлено, что в нем написано, судье либо присяжным, возможно, введенным в заблуждение показаниями одной из заинтересованных сторон»56. Полагаясь на буквальное значение текста договора и делая вывод о его ясности, суды отстаивают принцип защиты доверия другой стороны и всех третьих лиц, который играет важную роль в учении о толковании договора (см. подробнее главу вторую настоящей работы). В то же время защита доверия стороны, рассчитывающей на буквальное значение слов, содержащихся в договоре, может обеспечиваться посредством распределения бремени доказывания, которое положено в основу немецкого правила однозначности (Eindeutigkeitsregel). На примерах английского и французского права нетрудно заметить, что в случае установления буквального значения спорного условия суд ограничивает доказательства, которые могут быть представлены сторонами, ссылкой лишь на текст договора. К данным подходам тяготеет и российская судебная практика, которая предполагает возможность ограничения установления воли сторон буквальным значением без исследования всех иных доказательств, которые могут быть представлены сторонами. На наш взгляд, ограничение права сторон представлять доказательства в процессе толкования для подтверждения обосновываемого ими значения спорного условия, должно быть подвергнуто критике, исходя из следующих тезисов. Во-первых, во всех рассматриваемых правопорядках, исключая немецкое право, предпосылкой для применения указанных правил является вывод суда о том, что язык договора является ясным, не вызывает сомнений и поэтому не требует толкования, поскольку спорное условие может иметь лишь одно допустимое значение, которое является буквальным. Между тем, в юридической литературе уже не раз обращалось внимание на то, что вывод суда об определенности и ясности условий договора также является результатом толкования. Как отмечают C.-W. Canaris и H.C. Grigoleit, «в сущности каждый акт понимания договора предполагает и – хотя об этом часто не говорится – основывается на толковании. Фактически само утверждение, что договор не требует или не допускает толкования представляет собой акт толкования и результат такого толкования»57. К этому стоит добавить, что суд, формулируя вывод о ясности условий договора на основе его буквального значения, одновременно констатирует отсутствие в спорном условии неопределенности в смысле объективной предпосылки для обращения к правилам толкования (см. предыдущий параграф). В то же время, как мы указывали ранее, на практике неопределенность договора обнаруживается только после применения его условий к конкретным отношениям сторон, то есть неопределенность в большинстве случаев является скрытой. По этой причине суд может отказать в толковании условий договора, неопределенность которых может проявиться только в процессе толкования. Следует согласиться с проф. A. Farnsworth в том, что «если признать, что язык как целое пронизан неопределенностью, то даже слова, которые, казалось бы, при внешнем ознакомлении имеют только одно возможное значение, в действительности могут получать различный смысл после того, как станут известными все обстоятельства дела»58. Ограничив возможность сторон ссылаться на внешние по отношению к тексту договора обстоятельства, велика вероятность того, что значение спорного условия, которое отражает действительную волю сторон, будет отклонено судом без исследования всех необходимых фактов, составляющих контекст данного значения (переговоры, переписка, практика, установившаяся во взаимоотношениях сторон и т.д.). В этой связи основная претензия к применению рассматриваемых правил сводится даже не к тому, что за основу судом принимается буквальное значение условия, а к тому, что при установлении в процессе толкования данного значения суд не принимает во внимание все обстоятельства спора, которые важны для его правильного разрешения. Во-вторых, значительным недостатком применения рассматриваемых правил является то обстоятельство, что для понятия «ясность условий договора» с практической точки зрения невозможно предложить универсальное определение с целью его последующего использования в качестве ограничения толкования. Представление о ясности договора как о возможности установления буквального значения его условий в результате «простого прочтения» также нельзя признать полезным для практики, что связано с объективной многозначностью слов и их сочетаний, о чем мы уже упоминали в предыдущем параграфе. При этом для постановки вопроса о том, что следует понимать под буквальным значением слова, необходимо исходить из зависимости значения слов в языке от контекста их употребления. Наиболее глубоко проблема контекста словоупотребления в западной философии была исследована австро-английским философом Л. Витгенштейном. В своей работе «Философские исследования» автор представил развернутую критику картины языка, в которой «каждое слово имеет какое-то значение» и «это значение соотнесено с данным словом»59. Называя такую картину языка примитивной, Л. Витгенштейн обращает пристальное внимание на способы употребления слов в обыденном языке. Для него значение слова есть «конвенционально или стихийно сообща установленная способность обозначать определенные объекты»60. Отсюда следует основной тезис его работы, который сам автор формулирует так: «Для большого класса случаев хотя и не для всех, где употребляется слово «значение», можно дать следующее его определение: значение слова это его употребление в языке (курсив наш – А.Б.)»61. Буквальное значение слова, как правило, рассматривается в качестве обычного либо общеупотребительного значения. Если следовать этому, то такое значение может быть установлено посредством обращения к авторитетному толковому словарю того языка, на котором составлен договор. Между тем, как справедливо было указано в английском судебном решении Charter Reinsurance Co Ltd v Fagan (1996 г.), «представление о том, что слова имеют обычное значение, является малополезным. Поскольку значение слов зависит от синтаксиса и контекста, обычное значение слов в одном предложении может быть совершенно необычным в другом. Вследствие этого утверждение о том, что слова имеют определенное обычное значение может означать лишь то, что во многих контекстах они могут иметь это значение. В других контекстах их значение будет иным, не менее обычным (курсив наш – А.Б.)»62. Хотя, как образно пишет проф. A. Lüderitz, юридическая практика, «тоскует по раю, в котором каждое слово имеет четкое значение»63, как мы видим, сама природа языка, как инструмента коммуникации сторон договора, не может обеспечить данной потребности права. Учитывая высокую степень чувствительности слов, как языковых знаков, к контексту их употребления, а также конвенциальную природу их значений, «буквальное значение» едва ли может служить границей (условием) для перехода суда к собственному процессу толкования договора после оценки текста договора на предмет ясности его содержания. Эта точка зрения нашла отражение в немецкой доктрине: по утверждению проф. K. Larenz, буквальный смысл (Wortlaut) не всегда однозначен, в этой связи он не является единственной отправной точкой для толкования и не является его границей64. С сравнительно-правовой точки зрения не является случайным то, что правила, ограничивающие толкование, долгое время играли большую роль именно в общем праве (golden rule и plain meaning rule), где традиционно при установлении необходимости толкования договора, как было показано в предыдущем параграфе, опираются на объективные предпосылки (неопределенность как многозначность условия договора). Однако при учете субъективных предпосылок (различие в понимании условия сторонами), на что ориентирует нас немецкая доктрина и практика, грань между ясностью и неясностью условий договора во многом обусловлена не столько самим языком условия, сколько горизонтом понимания языка стороной договора. Поэтому мы согласны с мнением Степанюк Н.В. о том, что «запрет на толкование ясных условий договора приведет к недооценке того факта, что <…> необходимо различать ясность выражения того или иного условия, и ясность его понимания (курсив наш – А.Б.)»65. Коль скоро «ясность» договорного условия, с одной стороны, является выводом суда, сделанным по итогам толкования договора, а с другой, такой вывод основывается лишь на тексте договора без учета всех значимых для толкования обстоятельств, справедливо утверждать, что установление буквального значения представляет собой «усеченный», ограниченный вариант толкования договора. При этом представляется сложным и нецелесообразным разделять указанные два процесса, утверждая о самостоятельном характере процесса «чтения» (установления буквального значения), в рамках которого судом решается «пред-интерпретационный» вопрос: имеется ли необходимость в толковании договора или нет. Любое «чтение» является актом уяснения значения, передаваемого средствами языка, на что указывал, в частности, немецкий философ Х-.Г. Гадамер в своей работе «Истина и метод»: «всякое чтение с пониманием - это всегда разновидность исполнения и интерпретации»66. Сообразно этому выводу сложно представить, что возможно установление судом значения условия договора, в рассматриваемом случае – буквального, без истолкования текста и применения выводов к конкретным обстоятельствам: «не существует читателя, который, держа свой текст перед глазами, просто читал бы то, что там написано. Напротив, во всяком чтении уже совершается аппликация, так что тот, кто читает, сам находится как бы внутри воспринимаемого им смысла»67. С другой стороны, по тем же причинам, нельзя говорить о «текстуальном, буквальном либо очевидном толковании: на всех уровнях установление значения договора в той или иной мере должно включать в себя контекстуальное толкование»68. В рассматриваемых случаях очевидно, что при установлении буквального значения суды обращаются к контексту спорного условия, хотя бы для того, чтобы оценить существо спора, поэтому сам термин «буквальное толкование» может применяться лишь в смысле ограниченного варианта толкования, не учитывающего всего объема обстоятельств, на которые могут ссылаться стороны. Представленные выше суждения показывают, что применение правил, ограничивающих толкование буквальным значением договора, не учитывают «то, что на первый взгляд документ представляется имеющим очевидное значение, не препятствует и, конечно, не освобождает суд от необходимости исследовать факты»69. Учитывая это, а также полный или частичный отказ от применения правил о приоритете буквального значения договора в западных правопорядках, тенденцию российских судов к ограничению толкования при применении ст. 431 ГК РФ нельзя признать соответствующей тем целям, которые ставятся перед указанным гражданско-правовым институтом, прежде всего, это касается установления воли сторон, на что направлено большинство правил толкования договора (см. главу третью настоящей работы). Какое решение может быть предложено для того, чтобы привести практику применения ст. 431 ГК РФ в соответствии с современными тенденциями развития учения о толковании договора? В своем диссертационном исследовании, посвященном проблеме толкования гражданско-правового договора, Степанюк Н.В. предлагает радикальные законодательные нововведения вплоть до отмены ст. 431 ГК РФ и включения новых правил толкования, в том числе правила о том, что «условия договора толкуются в контексте всего договора»70. Мы не видим, в отличие от данного автора, необходимости вводить аналогичные нормы и полагаем, что скорректировать практику применения данной статьи возможно на уровне разъяснений высших судебных инстанций с учетом предлагаемого нами далее подхода. Выше мы отметили, что при всех недостатках рассматриваемые нами правила позволяют предотвратить искажения договора, обеспечив необходимый уровень защиты правовой определенности в отношениях сторон. В этой связи при формулировании нового для практики применения ст. 431 ГК РФ также необходимо учитывать эти цели. Наиболее сбалансированным в этом отношении представляется подход немецких судов к решению проблемы соотношения установления буквального значения договора и его толкования. В немецком праве ограничения на доказывание значения, отклоняющегося от буквального, отсутствуют, поэтому основной упрек, предъявляемый к английскому и французскому подходам, перестает быть актуальным. На наш взгляд, правило однозначности (Eindeutigkeitsregel) является основанием для распределения бремени доказывания между сторонами - можно говорить о презумпции буквального значения спорного условия, которая, что необходимо особо отметить, может быть опровергнута всеми допустимыми доказательствами. Закрепление в российском праве на уровне разъяснений высших судебных инстанций опровержимой презумпции в пользу буквального значения условий договора могло бы, с одной стороны, предоставить сторонам договора возможность ссылаться без ограничений на любые обстоятельства для подтверждения отстаиваемого ими значения спорного условия, а, с другой, предотвратить искажение смысла договора в результате толкования, в том числе в случае злоупотребления сторонами своих процессуальных прав при толковании договора. Предлагаемое разъяснение судебной практики возможно сформулировать следующим образом: При толковании договора согласно ст. 431 ГК РФ судам следует учитывать, что буквальное значение содержащихся в договоре слов и выражений предполагается соответствующим действительной воли сторон, пока обратное не будет доказано заинтересованной стороной. Такое решение представляется логичным: буквальное (общеупотребительное) значение слов и выражений при толковании договора не может оставаться без внимания при разрешении спора, поскольку на него, как правило, полагается не только суд, но и стороны договора. При этом, если сторона, настаивающая на ином (специальном) значении договорного условия, представит доказательства того, что другая сторона знала и не могла не знать о таком значении, то суд должен принять его. В таком случае буквальное значение договора перестает быть ограничением для толкования и рассматривается в качестве одного из обстоятельств, влияющих на распределение бремени доказывания между сторонами спора. |
Похожие:
 | Тема: Изучение особенностей института наследования в Российском гражданском праве | | Федеральное государственное образовательное бюджетное учреждение высшего профессионального образования |
 | Понятие, значение, правовая природа и классификации сроков в гражданском праве РФ | | Российской Федерации в трех томах / Под ред. А. П. Сергеева" (Кодекс, 2010, 2011 (в соавторстве)); учебных пособий "Правовое регулирование... |
| Расторжение договора аренды нежилого помещения и ответственность сторон | | Законодательная база, определяющая предпринимательскую деятельность в России 18 |
| Общая характеристика категории «добросовестность» в гражданском праве россии 7 | | Методические рекомендации для преподавателей, ведущих семинарские и практические занятия |
| Условные завещания как разновидность особого завещательного распоряжения в российском праве | | Иванова, 2, на участке с кадастровым номером 55: 36: 120500: 111 который принадлежит на праве собственности, что подтверждается свидетельством... |