В основе этой истории лежат реальные события. Тем не менее, автор заклинает читателей от попыток разыскать сокровища Эгиби. Во-первых, это было бы неразумно, а
Скачать 2.97 Mb.
|
| Глава VIII. Агния Лоб у неё – слоновой кости пир, Её глаза – сапфир, Ланиты – красных яблочек обилье, А губы – вишни, искушать весь мир, Грудь – словно чаши сливками налили, Соски – бутоны лилий. Эдмунд Спенсер, «Эпиталамион», пер. А.Лукьянова Прохладная вода струилась между тонкими, изящными пальцами. Пробивавшиеся сквозь листву лучи заходящего солнца тепло ласкали перламутровую девичью кожу и посылали прощальный привет устилавшей берег сочной зеленой траве. Агния с закрытыми глазами сидела на созданном природой мягком ковре. Ветерок пролетел над лежащей чуть в стороне от водной глади туникой девушки и поднялся к ее золотистым, с медным отливом локонам. Наступали сумерки. Она любила это краткое время суток. Дневные звуки умолкали. Затих печальный, похожий на флейту свист дрозда. Замерли трескучие крики озерной чайки. Завершили свои переговоры о чем–то, безусловно, важном малиновки. Над самым ухом пронесся в сторону ивовых зарослей суетливый шелкопряд. Важный шмель, сделав вираж над поляной, торопливо уносил свои перепончатые крылья туда, где припозднившегося собирателя нектара ждала его огромная семья. Хищница–стрекоза, непредсказуемо–нервно маневрируя, готовилась к последнему броску в сторону неподвижно висящего над ручьем роя мошкары. Издавая громкие фыркающие звуки, с дерева неуклюже спланировал жук–олень. Ранний сверчок приступил к репетиции своей монотонной арии. Негромко пощелкивая, лопались спелые стручки сезама. Потрескивали стволы мрачных темно–зеленых кипарисов. С согнутых веток ивы изредка падали капли. Влажные, цвета лепестков анемона губки Агнии бесшумно шевелились. Она молилась. Обращалась к живущим в реке наядам, просила принять ее жертву и исполнить желание. Недавно девушке исполнилось шестнадцать11. Матери своей она не помнила. Она умерла при родах. Элай – отец боготворил своего ребенка. Он мечтал о сыне и поэтому, когда родилась дочь, пошел против традиций. Агния, как и ее сверстники мужского пола, обучалась чтению, письму, счету, музыке, гимнастике и танцам. Сообразительной от природы, ей легко давались риторика и диалектика. Два года назад она вынуждена была бросить едва начавшиеся занятия в палестре12 и уехать вместе с родителем из дорогой сердцу Киликии13. Занятия продолжались, но уже дома, вдалеке от любопытных глаз и, что самое печальное, в одиночестве. Агния со слезами на глазах вспоминала своих друзей, ставших, наверное, уже совсем взрослыми и подруг, большинство из которых вот–вот должны переселиться в дома своих мужей. Нельзя сказать, что она вела замкнутый образ жизни. За два года она освоилась на новом месте, но ее отец занимался опаснейшим делом, и это накладывало на девушку строгие ограничения. Гости не появлялись в ее доме. Не было никого, с кем можно было бы пооткровенничать, поделиться своими мыслями и переживаниями. По ночам, особенно при полной луне на юную гречанку наваливалась такая тоска, что хотелось бежать без оглядки куда угодно, лишь бы только подальше от этого огромного, красивого, но все же чужого Вавилона. Разве могла протекающая здесь полноводная, всегда неспешная, оливково–песочная река заменить собой море? Да, здесь жила многотысячная община, говорившая с Агнией на одном языке, но девушка все равно ощущала себя на чужбине. А главное, что не давало ей, уже повзрослевшей покоя, – это сжимавшее сердце ощущение, что она лишена чего–то важного. Агния вела переписку с подругами. Ее ровесницы, как и положено, в пятнадцать лет все принесли на алтарь свои локоны14. А что оставалось ей? Что ждало впереди её? Одинокая старость? Неужели она так и умрет девственницей и не встретит того единственного, кому можно было бы доверить распустить ее пояс?15 С одной стороны, отец не мешал ее знакомству с молодыми людьми и, наверное, был бы не против этого, но где найти их при её–то образе жизни? Дни сливались в недели, недели в месяцы. Время шло, а ничего не менялось. Она ждала любви и просила о ней речных нимф, дочерей Зевса. «Пусть это будет чувство подобное эросу, – шептала Агния, – сильное, страстное, всепожирающее, то, которому невозможно противостоять, которое притягивает двух людей, бросает их в объятия друг другу. Пусть вспыхнет оно стихийно, наполнит душу восторгом. Согласна даже и на то, чтобы это была мания – безумная одержимость, заставляющая рассудок умолкнуть, помешательство, но взаимное и без раздирающей грудь ревности. А завершится все пусть долгим и прочным браком, в котором царит строге16 – нежное, ласковое, теплое чувство, не позволяющее двоим усомниться в том, что они действительно любят друг друга». Брошенная в воду горсть ячменных зерен пошла ко дну. Жертва была принята. Приближалась ночь. Надо было спешить. Девушка быстро поднялась, и в этот момент за ее спиной хрустнула ветка. Быстро обернувшись, Агния успела заметить мелькнувшую тень. Раньше она никого здесь не встречала. Это место принадлежало только ей. Но теперь, она была уверена, там, за деревьями кто–то был – либо дикое животное, либо человек, либо сатир. Больше некому. Затаив дыхание гречанка сделала пару шагов к одежде. Схватив сандалии и тунику, Агния пустилась наутек: сначала по траве вдоль ручья, затем в лес — туда, где начиналась едва заметная тропинка. Страха не было. Ветки хлестали по лицу, в ушах шумело, сердце вырывалось наружу, и одновременно ее охватил восторг и эйфория, радостное, блаженное веселье. Именно такие чувства, должно быть, испытывают нимфы, убегающие от надоедливых и похотливых сатиров. Рядом с опушкой юная атлетка быстро оделась. На большом тракте, ведущем от далекой северной оборонительной стены к Вавилону, как всегда в это время суток было многолюдно. С дальних полей в город плелись крестьяне, рабы тащили собранные в садах корзины с фруктами, рыбаки переваливали с лодок в огороженные тростниковыми загородками садки дневной улов, груженные товарами верблюды спешили до темноты добраться к стойлам. На величественный город опускалась ночь. Не протолкнуться было и на дороге Процессий, начинавшейся сразу за воротами Иштар: сотни мастеровых, торговцев, менял; телеги, груженные товаром; важно ступающие впряженные в них задумчивые быки; лошади, нетерпеливо бьющие копытами по плитам мостовой; безразлично машущие хвостами ослы; богато украшенные паланкины с восседавшими в них важными вельможами и тянущие к ним грязные ладони нищие. Вся эта разнопородистая масса людей и животных умудрялась каким–то образом разминаться друг с другом и медленно следовать каждый в своем направлении. Агния протиснулась между пегим крупом мотавшего белесой башкой мула и седым толстячком, волокущим на плече амфору, ловко нырнула под оглоблю замешкавшегося, косящего грустным, с проволокой глазом вола, и едва не влетела в волокущего низенькую деревянную лесенку глашатая. Надутый от важности возложенных на него обязанностей этот служака внешне напоминал пивной бочонок на табуретке. Девушка растянулась в улыбке, так как сходство стало еще большим, когда он приставил лесенку к стоящему на тротуаре каменному постаменту и взобрался на него. Пыхтя от напряжения, глашатай принял величественную позу – втянул живот, расправил плечи, поднял вверх и повернул немного в сторону свою брылястую голову и тихонечко пробормотал какое–то речевое упражнение: что–то похожее «ры–ру–ра». Пухлые щеки и губы его при этом ритмично подрагивали. Затем он набрал полные легкие воздуха и громыхнул так, что вздрогнули не только животные, но и люди. И те и другие повернулись в его сторону. Первые навострили уши, вторые открыли рты. – Славные люди славного города, – разнеслось над толпой, – верховный правитель Вавилонии, Сирии и Киликии Мазей, милостью всех богов, желает сообщить следующее!.. Агния разглядывала глашатая и продолжала улыбаться. На сей раз уже не потому, что он нелепо выглядел, а потому что произносил нелепые слова. Всем ведь уже было известно, что Мазей перестал быть сатрапом Сирии, и тем более Киликии. Под его властью и под властью царя Дария из перечисленных стран оставалась лишь Вавилония. Все остальное уже больше года, как завоевано Александром. Когда пришли вести о том, что войска царя, объединившего всех эллинов, прошли Сирийские ворота – ключевой перевал, отделяющий Киликию от собственно Сирии, что Тарс – город, где родилась Агния, теперь избавился от персидского владычества, ее отец устроил праздничный ужин. Конечно, пировал он с друзьями втайне от всех, но от этого веселье не было менее радостным. – Назначается вознаграждение в размере десяти мин серебра за поимку злодеев, которые совершили дерзкое убийство у ворот Второго канала, – продолжал тем временем глашатай, смахивая то и дело рукавом выступавший на лбу пот, – как заверил сиятельнейшего сатрапа глава городской стражи, многоуважаемый Сорбон, преступление будет раскрыто в кратчайшие сроки, а преступники будут неминуемо найдены и казнены. Агния слышала, конечно, об ужасном убийстве совсем еще молодого египтянина. Тело нашли два дня назад. На рынке торговки обсуждали жуткие подробности этого преступления. Рассказывали, что из несчастного юноши через надрезы на запястьях выпустили всю кровь. Слушать дальше девушка не пожелала и потому заткнула уши. Поговаривали, что убийство могло быть ритуальным, связанным верованиями детей Нила. Якобы и раньше случались подобные преступления, но на этот раз погибший был сыном жреца. Египетская община роптала и в коллективной жалобе на имя этого самого Сорбона недвусмысленно выражала свое недовольство. Власти потому и назначили за поимку преступников такую большую сумму, чтобы прекратить всякое брожение в умах. Агния поежилась от неприятных мыслей. Ей вдруг показалось, что с противоположной стороны дороги Процессий ее кто–то разглядывает. Девушка украдкой посмотрела в ту сторону, но ничего толком не увидела. В последнее время она уже перестала удивляться тому, что мужчины часто на нее поглядывают, а некоторые, случалось, просто нагло пялились. – Сатрап Мазей рад сообщить, – продолжил тем временем оратор, – что в гости к нему, а также ко всем остальным обитателям города Бога17 пожаловали бессмертные. Достойнейшие воины великого царя Дария прибыли для участия в торжественном параде, который состоится через неделю. На все время их пребывания проституткам и торговцам, а также владельцам бань и кабаков запрещено повышать цены. Нарушители будут проданы в рабство, а их имущество выставлено на аукцион. Накануне отец говорил о том, что в Вавилон прибыла сразу тысяча всадников. Они считались элитой персидского войска, гвардией царя Дария и одновременно его личной охраной. На простых обывателей эти люди, как правило, наводили ужас. – Отныне и вплоть до особого распоряжения вводятся новые правила навигации, – перешел к чтению третьего объявления оратор, – в целях ускорения движения товаров и грузов военного назначения запрещается любое перемещение по реке торговых судов в ночное время без специального, письменного разрешения. За нарушение правил назначается наказание… Агнии стало скучно, и она юркнула в переулок. Надо было еще успеть до наступления темноты добраться домой. Не потому, что отец будет волноваться: он–то как раз в отъезде, а потому, что не пристало девушке одной разгуливать по городу после того, как зажигали фонари. Не успела она пройти по переулку и десятка шагов, как вслед за ней свернул прохожий. Его лицо и фигура были почти полностью скрыты под дымчато–серым плащом с капюшоном. О незнакомце можно было лишь сказать, что он довольно высок и широк в плечах. Особенными выглядели его башмаки. К их кожаным задникам была приторочена пара бронзовых шипов, о предназначении которых можно было только догадываться. Неизвестный шел неторопливо, придерживая капюшон так, что были видны лишь его глаза – большие, с едва заметным прищуром. Они излучали изумрудный блеск из–под чуть сведенных, воронова крыла бровей. Едва Агния свернула на очередном перекрестке, как молодой человек резко прибавил шаг, от чего медные шипы на его башмаках еле слышно звякнули. Девушке достаточно было обернуться для того, чтобы обнаружить слежку. Но на всем пути до дома она этого ни разу не сделала. Глава IX. Эгиби Как болит голова, принесите сандала скорей, Из страны Искандера зовите сюда лекарей... Песни Шираза, пер. А. Ревича Цепкого, как бы вскользь брошенного взгляда было достаточно, чтобы оценить все происходящее внутри просторного помещения. Главное отделение торгового дома Эгиби работало как прекрасно отлаженный механизм. На длинной лавке вдоль левой стены ожидали посетители – по виду сплошь люди небогатые. Служащие, рассматривавшие дела о выдаче займов или собиравшие взносы, располагались за расставленными в шахматном порядке столами. За очередностью следил опрятный распорядитель. В целом – ничего необычного. Внимание Элая привлекала одна из женщин. Она сидела, выпрямив спину, с отсутствующим взором. Лет тридцати пяти. Худая. Гладкие черные волосы спадали на плечи. Красивое, смуглое, но заплаканное лицо. Была в ней одна странность. Обычно, – напомнил себе грек, – люди страдающие выглядят сгорбленными. Не зря же говорят «раздавлен горем». Здесь же — идеальная царственная осанка. С нее можно лепить статую самой Афины. То есть, скорее, богини Нейт18: незнакомка была одета как египтянка. Волнение ее выдавали лишь тонкие изящные пальцы, судорожно щелкавшие бусинами четок. Распорядитель окинул Элая наметанным взглядом и рассудил, что такому человеку не место в общей очереди. – Позвольте вот сюда, – он аккуратно подхватил эллина под руку и потянул вправо, в сторону огороженного от остального зала плотными занавесами и застеленного коврами закутка, – здесь вам будет удобно. Грек сбросил туфли. – Что привело вас к нам, дражайший? – продолжил выплевывать заученные фразы клерк. Элай вынул запечатанный красной восковой печатью папирус, и поток дежурных любезностей тут же иссяк. – Сию… сейчас же... минуту, одно лишь... – невпопад затараторил конторщик и, кланяясь, засеменил назад. При этом он оступился и едва не полетел на пол, а убегая, оставил часть полога приподнятой. Элай откинулся на мягкие подушки и с неудовольствием отметил, что неожиданная сцена вызвала у всех живейший интерес. Безучастной осталась одна лишь египтянка. Ее немигающие влажные глаза по–прежнему смотрели в одну точку. Как соколица над гнездом, – подумал грек, – того и гляди, очнется, взмахнет крыльями и улетит прочь. В зал быстрым шагом вошел высокий, плотный, немного сутулый мужчина. Он был довольно молод, но узкие плечи, большой мясистый нос в форме сливы и припухлые губы не позволяли отнести его к разряду красавцев. Клин реденькой бороденки был направлен не вертикально вниз, а загнут вперед. Круглые, широко открытые глаза лучились притворным восторгом. Раскинув руки в радостном приветствии, козлобородый двинулся к Элаю с явным намерением заключить его в объятия. Но не успел он сделать и пары шагов, как сидевшая египтянка сорвалась со своего места, рывком приблизилась к нему, рухнула на колени и обхватила его ноги своими тонкими и хрупкими руками. – Помогите! На вас последняя надежда, – воскликнула она, и Элай отметил удивительную мелодичность ее голоса. – Аэрия, что ты здесь делаешь?! – мужчина с досадой оглянулся по сторонам, всем своим видом как бы прося прощения за неудобную сцену. Он взял женщину за плечи и поднял на ноги. Египтянка тут же уткнулась лицом ему в грудь и зарыдала. – Люди говорят, что это жрецы Амамат19, – зарыдала она. – Пустые слухи. – А соседский мальчик в прошлом месяце! Совсем еще ребенок. А женщина с того берега? А другие?! – египтянка, вся тряслась, не в силах сдержать свое горе. – Ну, хорошо, хорошо. Я наведу справки. Все наладится. Надо надеяться, – быстро пробормотал мужчина, похлопывая невменяемую ревунью по спине. Продолжалось это буквально считанные секунды. Когда минимальные приличия в глазах окружающих были соблюдены, он стал аккуратно, но настойчиво подталкивать просительницу к выходу. Тут уже вбежали охранники и увели ее. Избавившись от обузы, сутулый заботливо, но несколько неуклюже, разгладил ладонями складки на намокшем от слез щегольском льняном хитоне. Бросив последний, полный неудовольствия взгляд на захлопнувшуюся входную дверь, он уверенно шагнул к Элаю. – Желаю всяческого здоровья и процветания. Позвольте представиться – Фансани. Управляющий торгового дома и первый помощник его главы Офира Эгиби. А вы стало быть… – Элай из Тарса. Врач и аптекарь. Говорил Фансани раскатистым баритоном, немного растягивая фразы. – Извините за эту сцену, – продолжил он, – бывает, земляки приходят ко мне за помощью. Темные люди считают, что раз я управляю таким крупным хозяйством, то обладаю влиянием. На самом деле, я всего лишь – раб. Управляющий взялся за мочку правого уха и отогнул ее, продемонстрировав идущую ровно по границе прилизанных черных волос татуировку. Еще один точно такой же знак был нанесен на его левое запястье. – Я так и не понял, чего она хотела, – Элай постарался, чтобы его голос звучал максимально отстраненно, а реплика не выглядела как вопрос. Он вдруг ощутил, что хочет узнать об этой женщине как можно больше. – У нее пропала дочь, – недовольно махнул рукой управляющий, – несколько дней назад. Мать считает, что ее похитила некая тайная секта, действующая в городе. Необразованные люди судачат о том, что якобы появились египтяне, которые ратуют за чистоту своей нации. Здесь, вдалеке от родины они убивают тех соотечественников, которые осмеливаются заводить семьи с представителями других народов. Глупые сплетни. Элай убедил себя в том, что интересуется не ради собственного любопытства, а ради дела. В обязанности его агентов входил помимо прочего и сбор всевозможных слухов. За ними часто стояли реальные события. Грек знал, что с недавних пор действительно участились случаи пропажи выходцев с берегов Нила. Все бы ничего: Вавилон никак нельзя было назвать образцом спокойного и безмятежного города. Как и везде, здесь действовали и организованные преступные группировки, и обычные бандиты–одиночки. Но пропадавших египтян затем находили с вырезанным сердцем. Разговоры об этом передавались из уст в уста и непременно обрастали всякими вселяющими в обывателей страх подробностями. Говорили, что за всем этим стоит какая–то тайная организация. Дети Осириса и Исиды верили в необходимость сердечной мышцы для попадания в загробный мир. В ней, в их понимании, жила душа человека. И именно ее боги клали на весы, измеряя добрые и злые дела умершего. А если нет сердца, то нечего и взвешивать. Подобной участи египтяне страшились больше всего. – Да, да. Я тоже слышал какие–то небылицы, – сочувственно закивал Элай, – есть ли шанс, что ее дочь найдется? – Между нами говоря, вряд ли, – доверительно произнес Фансани. – Поговаривают, что она связалась с каким–то кападокийцем. Не удивлюсь, если она сбежала с ним. – И мать об этом не подозревает? – усомнился Элай. – Порой родители так мало знают о делах детей своих, а их воображение, порождающее страхи за их чад, не знает пределов. – Верно замечено, – грек по новому взглянул на рассудительного раба, – ты сам, видать, был непослушным сыном. Отец и дети у тебя есть? – О нет. Не то и не другое. Я вырос сиротой, и всем, что у меня есть, обязан этому дому. Его хозяин мне всегда был вместо отца, и ослушаться его я бы смог разве что в кошмарном сне. – Ну да ладно болтать, – Элай сменил тон с доверительного на деловой, – что с моими деньгами? – Они ждут вас. Подтверждение о вкладе в наш Средиземноморский филиал мы получили еще в прошлом месяце. – Так быстро? – У торгового дома Эгиби лучшие почтовые голуби в мире. К сожалению, как вам известно, наверное, совсем недавно был введен запрет на их использование. И даже объявлена охота на ни в чем не повинных пернатых. – И правильно, что объявлена! – горячо возразил Элай, – вы знаете, что власти разыскивают шпионов этого подлого выскочки из Македонии, зовущего себя царем Александром? Якобы они–то и использовали почтовиков для обмена сообщениями с самозванцем. Но теперь-то этому, надеюсь, положат конец. – Конечно, нам это известно, – кивнул Фансани, – позвольте вас спросить, какую сумму вы пришли получить? – Половину. Оставшееся мне понадобиться чуть позже. Торговый дом Эгиби имел отделения во всех крупных городах Персидской империи. После потери царем Дарием Малой Азии, Финикии, Палестины, Египта — то есть всех земель, прилегающих на западе к Срединному морю, сложилась странная ситуация. Запрета на торговлю с отторгнутыми македонским царем сатрапиями никто не вводил. Юный военачальник, провозглашенный недавно египетскими жрецами богом, в свою очередь, тоже не чинил препятствий купцам, так что караваны по–прежнему пересекали Великую пустыню20. Сохранились все прежние экономические связи. Поместив деньги в отделение Торгового дома в городе, находящемся под контролем эллинов, легко можно было забрать их на территории, занимаемой персами. Так почему бы, рассудил командир Элая, не воспользоваться столь удобным способом финансирования тайной миссии в Вавилоне. Перевозить деньги по дорогам было небезопасно. Другое дело — долговая бумага, в которой значится имя получателя. Папирус, один вид которого произвел столь удивительное воздействие на распорядителя зала, караван доставил накануне. По нему полагалась очень значительная сумма. Именно поэтому в отделении торгового дома Эгиби в Газе его запечатали красным воском. – Могу ли я полюбопытствовать, насколько позже вам может понадобиться оставшаяся часть денег? – управляющий растянулся в подобострастной улыбке. – Через неделю или месяц. Не могу точно сказать. Как пойдут дела. Но разве это так важно? Вопрос этот остался без ответа, так как в общем зале вновь зашумели. – Я же говорю – ушла вода. Урожай гибнет! Мне семью кормить теперь нечем, не то, что долг платить! – Молись своим богам, крестьянин, – лениво произнес конторщик, – больше денег ты здесь не получишь. Следующий! Фансани покачал головой и задрал взгляд к потолку, демонстрируя явное неудовольствие и раздражение. – С утра нас осаждают, – извиняющимся тоном произнес он, – дамбу разрушило. Не слыхали? Треть посевов ниже по течению теперь останется без воды. Но мы не можем спасти каждого пострадавшего. – Неужели ситуация настолько серьезна? – Страшное бедствие, страшное, – проблеял управляющий и понизив голос доверительно зашептал, – скажу по секрету, самое время сейчас делать запасы. Наши люди вовсю скупают оптом зерно. Цены на него уже подскочили, а через месяц–другой вообще взлетят до небес. А земля подешевеет через пару недель. Тоже – самое время будет скупать. Не желаете поучаствовать? С вашими–то капиталами. Управляющий хитро улыбнулся и постучал щегольски ухоженным указательным пальцем по лежащему на столике папирусу. – Я подумаю, – отозвался Элай. – А сейчас если не возражаете… – Да, да! Непременно! Все уже готово, – суетливо защебетал управляющий, – и ваши деньги, и документы для оформления. Половина, стало быть, пока остается на хранении. Вот туда, пройдемте. Подписание необходимых документов и подсчет денег проходили в прохладной тени раскидистых платанов в примыкающем к дому огромном роскошном саду. Управляющий несколько раз предлагал дорогому во всех смыслах гостю выпить вина или воды со льдом, но тот, видимо, желая поскорее покончить со всеми формальностями, всякий раз отказывался. Проводили грека, нагруженного двумя увесистыми кошелями с золотом через особый выход. Он вел не на улицу, а прямо на набережную — к мосту через реку. Договорились, что оставшуюся часть из той, что полагалась к выплате сегодня, позже ему доставят прямо домой. Фансани запер дверь за Элаем и направился к увитой виноградной лозой веранде. Оттуда сквозь резные листья винограда была прекрасно видна та часть сада, где проходила передача денег. В тени полулежал хозяин дома. Его изрезанное морщинами лицо обрамляла редкая всклокоченная седая борода. Такого же цвета волосы на затылке были перетянуты лентой. Кожа лица и шеи была вся покрыта тонкой сеткой бледно–розовых капилляров. Густые брови над выразительно–живыми карими глазами были сведены к переносице, а мешки под глазами отливали свинцом. О его уже довольно пожилом возрасте говорила не только внешность, но и тяжелое, свистящее дыхание, которое даже сейчас, в минуты покоя, давало о себе знать. При вдохе и выдохе припухлые губы и широкие ноздри едва заметно подрагивали. Фансани согнулся в почтительном поклоне. – Я хочу знать, кто он, откуда прибыл и, главное, что скрывает, – тихо сказал Эгиби, – пусть за ним последят люди Хамида. – Будет сделано, – немедленно отозвался управляющий. – Что нового по плотине? – В народе распространяются разные небылицы. Говорят, будто сам Зевс разрушил ее ударом молнии. Был страшный грохот, и огонь поднялся до небес. – До небес? – недоверчиво ухмыльнулся банкир. – Отправь кого–нибудь, кто пошустрее, на место, и пусть там все, как следует, разузнает. Сегодня же. Фансани еще раз поклонился, сделал паузу, соображая, который сейчас час и, решив, что до обеда еще есть время, доложил: – Пришел торговец птицами. Принес попугаев. Отличные экземпляры. Никогда не видел таких ярких и больших. Он просит за них сто золотых. Прикажете позвать? Эгиби едва заметно сомкнул веки. Казалось, старику с трудом даются движения, и он предпочитает не совершать лишних без крайней необходимости. Но как только на веранде появился невысокий толстячок в пестром халате с двумя огромными клетками в руках, в хозяине торгового дома произошла перемена. Он бодро поднялся, схватился за голову и закричал: – Вы шутите, Радж! За эту сумму я сам мог снарядить пару кораблей в Индию! – И ни один из них не привез бы вам такого роскошного подарка, – торговец поставил клетки у ног и кокетливо постучал по ивовым прутьям одной из них. Внутри каждой на жерди сидело по попугаю, – сто золотых за этих бесценных птиц – смешная цена! – Они похожи на двух ободранных куриц, и стоить должны не больше бульона, который сварит из них мой повар. У правого к тому же перьев на хвосте не хватает. А у левого вообще – голова с залысиной. Они не больные? Нет, даже не уговаривайте дорогой Радж. Десять монет за обоих. И то я переплачиваю. Правый попугай почесал клювом под крылом. Левый фыркнул и переступил с одной когтистой лапы на другую. – Уж не хотите ли вы сказать, премногоуважаемый Эгиби, что я на старости лет решил пустить ослу под хвост мою репутацию и стану предлагать покупателям бракованный товар! Они молоды, полны сил и проживут еще сто лет! И даже больше. Девяносто монет за птиц, которые будут радовать своей безудержной болтовней и веселым пением еще и детей ваших правнуков. И будут, заметьте, год от года только дорожать. Это же не просто птицы. Это еще и вложение капитала. Купец затряс руками так, что широкие рукава раздулись подобно крыльям, а кокетливый фиолетовый парик едва не свалился с его головы. Разодетый в яркие одежды он сам чем–то походил на невероятных размеров попугая. – Я вчера проезжал мимо порта. Там как раз разгружали несколько кораблей из Индии. И птицы в клетках были не меньше этих, – возразил Эгиби. – Двадцать золотых за обоих. Это, конечно, грабеж, но ради уважения к нашему многолетнему знакомству и отдавая дань вашей безупречной репутации... – И как их везли? Как везли, я спрашиваю, тех раскормленных фазанов, что вы видели в порту? – купец воздел руки к небу и стал похож на симурга, высиживающего яйцо21, – я расскажу вам как! В трюме, полном нечистот, вместе с вульгарными матросами. К концу путешествия эти птицы уже умеют ругаться на всех языках вселенной. И вы согласны оскорблять свой слух их грязной бранью? Тогда идите прямо сейчас и поселите к себе в дом десяток другой этих просоленных морскими брызгами мужланов. Этих же небесных деток всего лишь пару месяцев как выловили! И всю дорогу содержали отдельной, роскошной, замечу, каюте. Соседней с моей, между прочим! Я сам их потчевал свежайшими фруктами и ароматнейшими орехами, а ухаживал за ними немой слуга. Восемьдесят монет. И это мое последнее слово. Правый попугай закачал головой взад–вперед, а левый со всего размаху ударил клювом по закрепленному между прутьями куску мела, так, что от него в разные стороны полетели белые крошки. – Вот этот какой–то агрессивный слишком, – с крайним сомнением в голосе произнес Эгиби, – а другой, он не припадочный часом? Не хватало мне еще попугая–эпилептика. Глянь ка, как он башкой–то машет. Тридцать монет за обоих и то, только из сострадания к больным животным. – О милейший и милосерднейший житель жестокого Вавилона, – вскричал торговец так, что вздрогнули прогуливавшиеся по лужайке павлины, – один из них самец. Ему положено иногда проявлять враждебность. Но не к хозяину, который его будет кормить, замечу я. Не к хозяину. А вторая – это самочка. Она танцует. Смотрите, как чарующе прелестно. И за эту чудную пару, которая, кстати, наверняка, еще не раз принесет потомство, я прошу всего лишь какие–то жалкие семьдесят монет. Правый попугай захлопал крыльями, так что со дна клетки во все стороны полетела шелуха. А левый перевернулся вверх ногами и закачался как на качелях. – Да будут ли они вообще говорить? – пожал плечами банкир. – Вдруг они немы, как и твой слуга? Куда я тогда дену этих двух воробьев–переростков? Согласен на сорок монет. И то, только из сострадания к их врожденному дефекту. – Дражайший мой Офир, поверьте опыту потомственного птицелова. Достаточно лишь одного научить произносить какое–либо слово, как второй тут же его подхватит. На обучение этих двух сказочных существ, выпорхнувших словно из райского сада, вообще не нужно тратить усилий. Не говоря уже о том, что стоят птицы не больше шестидесяти монет. Правый попугай начал карабкаться вверх, цепляясь клювом за прутья. Левый вновь принял вертикальное положение и громко затараторил: «Монет, монет, монет!» Эгиби невольно закашлял, а Радж торжествующе захлопал в ладоши. – Ну не прелесть, а? – почти фальцетом закричал он. – Какие одаренные создания! А еще, уверяю вас, птицы этой породы легко обучаются произносить слова и целые фразы на разных языках. Мое сердце разрывается при одной только мысли, что придется расстаться с ними. И остается только надеяться, что пятьдесят золотых как–то скрасят муки расставания… – Договорились, – давясь, прохрипел покрасневший банкир, – пятьдесят за двух пернатых–полиглотов вместе с клетками. Поспешно раскланявшись, торговец убежал за положенной ему платой. Вскоре вернулся Фансани. – Трижды пересчитывал деньги: скользкий тип, – прокомментировал он. – И болтливый. Такого нельзя оставлять разгуливающим по городу. Прикажи Хамиду заняться этим. Только без душегубства и членовредительства. Пусть все выглядит, как обычное похищение. Лишнего не надо. Расскажи про 50 монет. Может забрать их себе. Я скажу, когда его можно будет опустить. Да!.. И слух пусть пустит про то, сколько денег наличными этот торгаш таскал с собой. Лишняя реклама надежности наших вкладов нам не повредит. – Прикажете унести птиц? – Запри их в разных комнатах. Изолируй от всех домашних. Ни слуги, ни рабы под страхом кнута не должны туда входить. Кормить и учить их буду только я. – Этот Радж, когда считал деньги, все лепетал про то, как будущей весной, в брачный сезон они принесут потомство, – попытался возразить управляющий. – До весны один из них не доживет. Я сверну ему башку значительно раньше, – ласково поглаживая пальцами по прутьям произнес Эгиби. – Кому же из двоих? – А это решать не мне. Это решится на поле боя. Вот этого мы назовем Дарий. – Это, похоже, самка, мой господин. – Значит, я угадал. Не называть же самца в честь нашего изнеженного и капризного властителя. – А как называть второго? – слуга прищурился, стараясь вникнуть в замысел банкира. – Второй будет Александром. |
Похожие:
 | Каракаллы. Главная идея реконструкции заключается в том, чтобы показать, какие реальные политические фигуры и события средневековья... | | В древней армянской истории было несколько столиц, с тех пор прошли столетия и тысячелетия, но такой — не было никогда. Сегодняшний... |
| И, тем не менее, чтобы не омрачить свое пребывание в этой стране, перед тем как отправиться в путешествие, мы настоятельно советуем... |  | Почему было принято решение разработать такой закон? Ну, во-первых, это уже не новое движение, т е это не новая концепция, которая... |
| Мало кто из писателей это понимает (писательство не требует ума, поэтому в литературном деле умных людей не больше, чем во всяком... | | Именно столько в этот же год должно было бы исполниться одному из интересных явлений в истории столицы Украины Киевскому высшему... |
| Автор выражает огромную благодарность Владимиру Орлову, а также Михасю Чернявскому и Олегу Хмуровичу за бесценную помощь, оказанную... | | Автор этой книги считает, что антисемитизм – это болезнь. Но для лечения болезни надо знать ее происхождение. Ведь иногда болезненное... |
| Что, если врут летописи и учебники, и прошлое было совсем иным? Автор задался этими вопросами. И сделал сногсшибательный вывод: Киевской... | | Любопытные события, послужившие сюжетом этой хроники, произошли в Оране в 194 году. По общему мнению, они, эти события, были просто... |