В основе этой истории лежат реальные события. Тем не менее, автор заклинает читателей от попыток разыскать сокровища Эгиби. Во-первых, это было бы неразумно, а
Скачать 2.97 Mb.
|
| Глава IV. Психическое заболевание Одна лишь страсть к тебе теперь во мне жива Ты вавилонского чудесней волшебства, И музыкой твои мне кажутся слова, И пенье слышится всегда в твоем привете. А грудь — как яблоки. А нежная щека, Как мрамор, белая, как мел или мука. Улыбка светлая лукава и сладка. И зубы как алмаз. И красота в расцвете. Ибн Кузман, «Влюблен я в звездочку...», пер. Н. Стефановича «Она! Ждет!» – в голове зазвенели колокольчики, дыхание перехватило, как тогда в душевой. Но на этот раз боли не было. Было ощущение восхитительного томления. После минутного помешательства появилась злость. Что он ей мальчишка!? Какая звезда? Куда шагать? Какие, к черту, холмы в Багдаде? Восток и запад. И бесконечность, почему перевернутая? Кем и зачем? Не проще ли было просто написать номер телефона, как сделала бы любая другая на ее месте. Впрочем, восстание разума длилось недолго, и вскоре он вновь сдался в плен чувствам. Ему не нужна любая, ему нужна она. В холле между тем царило какое–то оживление. Солдаты в песочной униформе таскали с улицы огромные черные ящики. В баре звенели бокалы. Один из репортеров у стойки что–то нервно надиктовывал в трубку. Дэвид расслышал слова «министр» и «бежал» и догадался, что речь идет об Амане Зубари — министре информации и культуры. Этот невысокий сухопарый человек в темно–зеленой рубашке и такого же цвета беретке был на редкость примечательной персоной. Всегда невозмутимый, передвигавшийся не спеша с чуть задранной вверх головой, он всем своим видом старался демонстрировать незыблемость правящего режима. В последние дни именно Зубари снабжал официальной информацией засевших в «Палестине» журналистов. Он один отдувался за всю иракскую верхушку. Причем делал это довольно виртуозно: врал так, что ему подчас хотелось поверить. Еще утром главный пропагандист Саддама с воодушевлением рассказывал о том, что войска противника были разбиты на подступах к Багдаду. Его не смущало даже то, что присутствующие на пресс–конференции могли сквозь окна видеть, как за рекой, в самом центре столицы в эту самую минуту медленно разворачиваются в линию американские «Абрамсы». Зубари, получается, до последнего оставался на своем посту. У себя в номере Дэвид раскрыл ноутбук, соединил его с телефоном и проверил почту. Из редакции интересовались, когда ожидать материал о взятии столицы. Репортер коротко ответил, что работает над более важной темой. Все, что происходило в эти минуты на улицах города, ведущие мировые телекомпании и так транслировали в прямом эфире. Добавить к этому какие–либо штрихи в репортажной статье, конечно, не мешало бы, но сейчас были дела и поважнее. Где теперь искать этого таинственного немца или голландца в темных очках? Кто он? Как проник в закрытую от внешнего мира страну? Латиф встречался с ним еще зимой, может быть, даже в конце прошлого года. Въехать европейцу в Ирак перед самым началом войны, когда спецслужбы контролировали здесь каждый шаг любого, даже самого безобидного иностранца, было непросто. Нужна была виза. Не мог же он находиться на нелегальном положении. Или мог? В любом случае, к властям с запросом нужной информации не обратишься, хотя бы потому, что нет больше никаких властей. Что Латиф вынес из музея? Там хранились тысячи ценнейших артефактов. Забирая сверток у человека в машине, он думал, что там деньги. Тут взгляд Дэвида упал на белый конверт. Нет, пытаться думать о деле сейчас решительно невозможно. Самое важное для него сейчас — это Элиз. Он снова взял ее записку в руки. «На север от звезды два шага», – что бы это могло значить? Не сказано, какая звезда. Не северная, то есть не Полярная в созвездии Большой медведицы, а «на север от». Что значит «два шага»? Глядя на звезду шагать? – Глупо. «Меж двух холмов два раза». Два холма. Дэвид вспомнил совсем другие «холмы» – там в душевой. Ну, допустим, что это девичья грудь. Репортер непроизвольно шевельнул ладонью правой руки. Не правда, что воспоминания об осязательных ощущениях слабее зрительных, обонятельных или слуховых. Это не так. Он и сейчас ощущал эту тугую пружинистость. Дьявол, как тут вообще можно думать, как можно заниматься разгадыванием всяких шарад. Зачем она все это затеяла! «И в перевернутую бесконечность». Может быть в бездну? В бездну ее глаз. Но почему тогда перевернутую? Как бесконечность можно перевернуть? «Востоку и западу одинаково открыта» – это понятно, направо и налево, все едино. «Одна она». Ну, допустим, она сейчас, и правда, одна. Это здорово! Ясно сказано – «жду». Но что ему с того, если неясно где. Если она ждет, значит в тексте зашифровано место. Нет, не подходит. На улицах города сейчас полный хаос. Мародеры грабят магазины и правительственные здания, бронетехника союзников только начинает занимать ключевые позиции, а пехота оборудовать блокпосты. Кое–где еще и постреливают. Стала бы она призывать его на розыски какого–то места? Портье сказал, что письмо принес посыльный. Вряд ли он шел издалека. Ни за какие деньги не согласился бы. Или согласился? Как же все сложно и запутано! Не проще ли было поступить, как в глупых голливудских комедиях: «Девушка оставьте свой телефон!». Она берет клочок салфетки и… Стоп. Телефон! Так это же он и есть. Дэвид схватил трубку спутникового телефона. Элиз вышла из бассейна первой. Как поступил он, когда попытался что–то выяснить о ней? Отправился к портье. Девушка могла сделать тоже самое. Пройдоха и рассказал историю про то, как репортер забирал свой телефон. Такая красавица способна разговорить и мертвого. Почти все клавиатуры телефонных аппаратов выглядят одинаково. "Звезда" – это звездочка в левом нижнем углу. Вот она. На север два раза – цифра "4". "Промеж холмов – два раза" – две выпуклые точки или полоски на цифре "5". Их ведь специально делают производители, чтобы в темноте удобно было находить центр клавиатуры и набирать номер вслепую! И далее – "перевернутая бесконечность", это, конечно, цифра "8". Математический знак бесконечности, только повернутый на 90 градусов. Востоку и западу одинаково открыта: восток направо, запад налево, как на географических картах – "9" и "7". Это же просто, невероятно просто. "Одна она" – единица! Дэвид затаил дыхание. В трубке раздался гудок. И еще через мгновение голос Элиз произнес: – Я думала, ты никогда уже не позвонишь! Для выпускника Итона, изучавшего математику в Кембридже, ты слишком долго соображаешь. Иштар, 9–08. Жду через пять минут. Журналист бросился к лестнице. «Шератон–Иштар» располагался в двух шагах от «Палестины». Оба отеля стояли напротив друг друга на одной и той же набережной Тигра, оставалось только площадь пересечь. Зеркальные двери гостиницы были распахнуты. На площадке перед ней приземлилась пара «Блэк хоуков». Из них выпрыгнули десятка два морских пехотинцев. Озираясь, они водили из стороны в сторону своими автоматическими винтовками. Рокот вертолетных двигателей заглушал все остальные звуки. В холле никто даже не попытался остановить Дэвида. Скоростной лифт рванул вверх. Сердце предательски застучало. Репортер попытался справиться с участившимся дыханием. Не получилось. Посмотрел в зеркало – щеки покраснели. Влюбленный мальчишка и есть, – поставил сам себе диагноз Дэвид. Вот он пятый номер. Постучал и рывком распахнул дверь: направо душ, налево спальня, прямо – что–то похожее на кабинет. Она сидела в глубоком кожаном кресле. Пальцы порхали по клавиатуре ноутбука. Сосредоточенное личико. Выбившийся локон, опоясывающий бархатную щечку. Перламутровые зубки, закусившие нижнюю губу. Завершив какую–то операцию, девушка захлопнула крышку компьютера, бросила его на соседнее кресло и плавно, как рысь, поднялась навстречу репортеру. Несколько мгновений они разглядывали друг друга. На Элиз было алое шелковое кимоно. Дэвид обнял девушку, прижал ее к себе и поцеловал. Она даже не попыталась оказать сопротивление. Не было в ней ни приторной скромности, ни жеманства. – Дай сниму, – выдохнул он. – Что? – Вот это, – молодой человек попытался развязать узел на поясе. – По–русски это называется «халат», – страстно прошептала девушка непонятное слово, – от арабского «хилат». И переводится как «одежда». – Какое восхитительное слово. Узел, наконец, поддался. Дэвид распахнул хилат. Так и есть – одежда: другой на девушке просто не было. Она показалась ему еще прекраснее, чем там – в душевой. Юноша подхватил ее на руки и понес в спальню. Когда спустя час, а может быть и больше, все завершилось, Элиз села на кровати и зажгла сигарету. Силуэт девушки четко вырисовывался на фоне окна. Давно уже стемнело, но площадь между отелями была ярко освещена. Казалось, что и нет никакой войны. Раздающиеся время от времени автоматные очереди – это всего лишь праздничный фейерверк, а далекий грохот канонады – раскаты грома. – А зачем нужна была эта головоломка в записке? – спросил Дэвид. – Хотела проверить твою сообразительность. Разве ты не знал, что русским девочкам нравятся умные мальчики. Иванов–дураков, сидящих на печках, у нас и своих хватает. – Иваны–дураки, это ведь что–то из вашего фольклора? – предположил журналист, – сказочные персонажи? – И сказочные тоже. Элиз наблюдала за тем, как сигаретный дым сносит в сторону струей холодного воздуха из кондиционера. – А откуда ты знаешь про Итон и Кембридж? – Смекалистость, смотрю, накатывает на тебя волнами. Вечером прилив, ночью отлив, – улыбнулась девушка, – навела справки, конечно же: книга регистрации постояльцев за стойкой, затем запрос в интернете. О тебе там, кстати, немного. Наверное, недавно работаешь в газете, и это твоя первая поездка в Ирак? – Меня и в штат–то взяли только за сутки до вылета сюда. А так я был стажером. – Как любопытно. И сразу попал на войну? – А я не должен был ехать. Наш военкор свалился с лестницы и теперь пару месяцев будет передвигаться в инвалидном кресле. Ты, кстати, тоже не выглядишь матерой журналисткой. – И, тем не менее, у меня, в отличие от тебя, хватило ума раздобыть видео с камер наблюдения в музее. – Как?! – подпрыгнул на кровати молодой человек, – то есть, откуда ты вообще узнала о том, что я занимаюсь темой ограбления музея? – Я и не знала, пока не увидела тебя на записи. Ты попал в объектив той камеры, что была направлена на ворота. – Бедный охранник, – произнес Дэвид, – там же погиб и еще один человек. Совсем еще мальчик. Журналист коротко пересказал девушке все, что произошло сначала возле музея, а затем рядом с мечетью. Пока он говорил, смутное сомнение стало закрадываться в его сознание. – Если ты видела меня на записи, – завершил он свой рассказ, – то, получается, что именно поэтому и позвала сюда. Чисто профессиональное любопытство? – Не чисто... – ответила Элиз, – и не любопытство. Она нежно провела рукой по груди юноши. – Кажется, я начинаю влюбляться. – Да ну? – девушка бросила недокуренную сигарету в пепельницу. – А ты не знала, что мужчинам, по статистике для этого достаточно всего лишь восемь секунд. – Нет. Но я знаю, что Всемирная организация здравоохранения внесла любовь в официальный перечень серьезных заболеваний. Такие, как ты, в этом реестре соседствуют с маньяками–поджигателями, алкоголиками и игроманами. Любовь строго научно и есть заболевание психики: навязчивые мысли об объекте желания, сопровождающиеся жалостью к себе, бессонницей и перепадами настроения. Люди, страдающие этим, могут совершать импульсивные, необдуманные поступки. У них часто скачет артериальное давление, и обостряются аллергические реакции. Не боишься всего этого? – Напротив, желаю всего этого, – Дэвид перевернулся с живота на спину и потянул к себе Элиз. Девушка села на него верхом и стала целовать его сначала в губы, а затем в грудь, живот. На изогнутой спине выступили капельки пота, и молодые люди вновь погрузились в царство наслаждения. – Как тебя вообще занесло в музей? – спросил юноша, когда они немного перевели дух. – Прочитала в сводках агентств о нападении на него и отправилась посмотреть. Ход войны предрешен. Здесь уже не будет происходить ничего интересного, а разграбление крупнейшего на Ближнем Востоке хранилища древнейших ценностей — тема десятилетия, если не больше. – Так, что там еще было на этих видеозаписях? – Хочешь посмотреть? – Элиз кокетливо провела пальцами по животу Дэвида. – А это возможно? – удивился журналист. – Запомни, когда я рядом с тобой, возможно вообще все, – она поцеловала Дэвида в подбородок и потянулась к креслу, – я все скопировала. Она взяла ноутбук, и уже через несколько мгновений молодые люди сидели бок о бок и пристально вглядывались в экран. Кадры были смонтированы с нескольких камер. – Вот смотри, – поясняла Элиз, – как раз в тот момент, когда толпа выломала ворота, этот парень, как его... – Латиф. – Да, Латиф. Вот он – на втором этаже возле комнаты охраны. Все остальные разбежались. Видишь, он нажимает кнопки на пульте. – Отключает сигнализацию, – предположил Дэвид. – А вот здесь – еще через сорок секунд, когда мародеры врываются на первый этаж, он – уже на лестнице, ведущей в подвал к хранилищу номер… Сейчас, погоди, у меня тут записано… Двенадцать. Хранилище номер двенадцать. Он пробыл там менее четырех минут, затем поднялся наверх и вышел через боковой, пожарный выход, используя, наверняка, известный ему код. – Все остальное я видел уже своими глазами. Где теперь только искать этого седого из пикапа. – У тебя есть какие–нибудь идеи на тот счет? – спросила девушка. – Никаких абсолютно. – Тогда я в душ. До утра можешь остаться у меня, если хочешь, конечно. Элиз вышла из комнаты, а Дэвид растянулся на кровати и мечтательно уставился в потолок. Вдруг во входную дверь постучали. Журналист подошел к ней. В ванне, где находилась девушка, вовсю хлестала вода. Он открыл дверь. Коридор был пуст, но на пороге лежала портативная рация. Репортер взял ее в руки. К устройству была прикреплена бумажка с надписью – «включить». Он повернул рычажок в верхней части устройства, и спустя мгновение динамик ожил. – Дункан? – раздалось из него. Низкий голос отдавал хрипотцой. – Слушаю, – ответил репортер. – Меня зовут Барзани, и мне известны детали того, что произошло в музее. – Если вы обладаете какой–то информацией, то давайте встретимся, – чуть помедлив, произнес Дэвид. – Именно это я и предлагаю сделать. Спускайтесь вниз и, как выйдете из отеля, поверните налево. Метрах в пятидесяти увидите дорожку, ведущую к реке. Встретимся на набережной. Рацию захватите с собой. Только заклинаю вас — никому ни слова. Приходите, как можно скорее, и приходите один. На том конце дали отбой. Репортер подергал ручку ванной. Заперто. Медлить было нельзя. Вернется и все расскажет. Он быстро оделся и спустился вниз. На освещенной набережной было безлюдно. Откуда–то снизу посигналили фонариком. Дэвид подошел к самому краю парапета. Вниз к реке спускалась мраморная лестница. – Сюда, – произнесли снизу с сильным арабским акцентом. Журналист сделал несколько шагов по ступеням и увидел направленное в его сторону дуло автомата. Глава V. Объект хранения № 1255 А помните забавы у запруды — Обилье вин, и сладкой пищи груды, И гладь кристальная речного лона — Как будто во дворце у Соломона? Я помню свежесть этих тихих вод, Я помню звонких чаш круговорот… Ибн Зайдун, «Ни адха и ни праздник разговенья...», пер. Ю. Хазанова Внизу, возле лодки стояли два здоровенных араба в камуфляже. Один представился Абдуллой и заявил, что Дэвиду придется поехать с ними. Второй не произнес ни слова. Был еще и третий, щуплый, одетый в гражданское, он колдовал над мотором в утлом суденышке. Сопровождающие разместились ближе к носу. Оружие они положили на колени, но Дэвид, который сидел посередине, понимал, что любая попытка к бегству сейчас обречена на провал. Репортеру ничего не оставалось, как разглядывать похитителей. Посмотреть было на что. Никогда ранее он не видел, чтобы подобным образом экипировали иракских солдат. Это не были паркетные пехотинцы в парадных одеждах, которые по праздникам маршировали перед диктатором, или доходяги с винтовками в серых кителях, что стояли еще сутки назад на всех перекрестках города. Человек, назвавшийся Абдуллой, и его напарник носили бронежилеты поверх светло–коричневой униформы. На каждом – хорошо подогнанная разгрузка. Из застегнутых на заклепки карманов для запасных магазинов к автоматам у каждого торчало по небольшому кольцу. Очевидно, рассудил журналист, шнуры от них ведут к донным частям рожков. Дергаешь, и через секунду обойма – в руке. Рукоятки ножей, притороченных к поясу, плотно обмотаны парашютными стропами. Мушки и целики на автоматах с тыльной стороны светились в темноте. Вероятно, они были подкрашены чем–то, содержащим в себе фосфор. Так удобно прицеливаться в темноте. Наручные часы у обоих спрятаны в чехлы на липучках, чтобы не бликовали в самый неподходящий момент. Каски в тон камуфляжа одеты поверх темно–коричневых куфий. Из–под ткани выглядывали гарнитуры радиостанций, а справа крепились фонари с красными фильтрами. Дэвид посмотрел назад. Правивший лодкой гражданский старался держать ее ближе к берегу. Время от времени он черпал забортную воду и поливал кожух двигателя. – Горячий, – пояснил лоцман на ломанном английском, затем поднял указательный палец вверх и добавил, – самолет видеть. Ясно, – сообразил Дэвид, – боится, что разогретый двигатель заметят сверху. Быстро же они учатся. В инфракрасном диапазоне катера с нагретым мотором – легкая мишень. Дэвид вспомнил, как будучи студентом, смотрел репортаж из Югославии об ошибочном ударе с воздуха по колонне с беженцами. Пилоты в ходе ночного налета приняли сгрудившиеся на обочине трактора за сербскую бронетехнику. Не успевшие остыть двигатели на экране инфракрасных локаторов выглядели точь в точь, как танковые. Был нанесен удар. Погибли десятки ни в чем неповинных людей. Позже ошибку признали. Сейчас оставалось только надеяться на хитрость туземца и на то, что сверху их обветшалую посудину не примут за флагманский линкор флотилии Саддама. Небо, затянутое черным дымом, на миг осветилось яркой вспышкой. Справа что–то громыхнуло. Раздалась беспорядочная стрельба. Впереди показались пилоны подвесного моста. Дэвид еще в Лондоне, изучая карту Багдада, удивился названию этого строения – «Мост 14 июля». Выяснилось, что к Великой французской революции это никакого отношения не имеет. 14 июля 1958 года в Ираке произошла революция. При Саддаме дата отмечалась как общенациональный праздник. На мосту ближе к левому берегу, вдоль которого шла лодка, стоял танк. Рядом с ним дежурила пара солдат. Один из них поднес к глазам что–то похожее на армейский бинокль или прибор ночного видения и стал разглядывать приближающееся судно. Затем оба замахали руками, требуя остановиться. Лодка, напротив, стала быстро набирать скорость. Напарник Абдуллы выхватил гранату и подбросил ее в воздух. В последнюю долю секунды перед взрывом Дэвид вдруг понял, что оба араба на носу лодки отвернулись и зажмурились. Яркая вспышка озарила все вокруг. Их суденышко вильнуло в сторону, и репортер повалился на дно. Пролетая под мостом, одним из бортов они ударились об опору. Тут же послышалась еще пара взрывов. Когда зрение вернулось к журналисту, он увидел, что и часть реки позади них, и часть моста, на которой стоял танк, затянуты дымом. Абдулла достал из кармана широкую повязку и протянул ее журналисту. Жестом показал — надо надеть на глаза. Вновь пришлось повиноваться. Они плыли еще, по меньшей мере, час, а затем минут десять шли пешком. Когда повязку сняли, то первое, что увидел Дэвид, было бескрайнее черное небо с миллиардами звезд. Не осталось никаких признаков ни песчаной бури, которая бушевала над городом в последние дни, ни смога от горящих вокруг него нефтехранилищ. Чистый влажный воздух пронизывал аромат закипающего кофе. К нему примешивался едва уловимый запах жасмина и жареного кунжута. Урчащий на песке жаровни изящно изогнутый, приземистый кофейник своей формой напоминал лампу Аладдина из «Тысячи и одной ночи». Все остальное тоже было сказочным: окруженный камышами пруд, притулившийся к нему шатер, пылающие светильники на воткнутых в землю бронзовых пиках. Того и гляди раздастся размеренный перестук дарбуки2, нежные тонкие пальцы в серебряных наперстках коснутся струн кануна3, а из темноты выплывут затянутые в полупрозрачные шелковые вуали грациозные одалиски. Вместо прекрасных наложниц из темноты пружинистой, немного хромающей походкой стремительно вышел одетый в строгий темный сюртук араб. На вид ему было немного за пятьдесят: небольшой шрам над правой бровью, высокие скулы, прямой нос, широкий лоб, энергичный подбородок с легкой щетиной, напряженный, сосредоточенный взгляд и сеточка расходящихся веером морщин от частого прищуривания. Вдумчивый и дотошный человек, привыкший повелевать, – сделал вывод Дэвид. – Прошу прощения за то, что мы подвергли вас опасности, – на хорошем, беглом английском проговорил он, – не предполагали, что мост так быстро возьмут под охрану. Путь из города по реке казался самым безопасным. Зовите меня Барзани. – Черт с ней, с опасностью. Ваши люди стреляли в американцев. Как журналист я, конечно, сохраняю нейтралитет, но мои симпатии целиком и полностью на стороне союзников, а не на стороне здешнего режима. – Нет больше никакого режима. Саддам бежал, его министерские крысы попрятались кто куда. Для нас война закончилась. Мои люди ни в кого не стреляли, а лишь бросили несколько светошумовых гранат и поставили дымовую завесу, чтобы скрыться. Уверяю вас, что никто не пострадал. Барзани опустился в мягкое кресло и жестом пригласил журналиста последовать его примеру. – То есть ваши люди раньше воевали. Кто они? – Бойцы одного из подразделений, которое уже расформировано. Я – их командир. Мы занимались военной разведкой. Самые верные остались со мной. – Допустим, – кивнул Дэвид, также присаживаясь в кресло, – но к чему весь этот маскарад? Нельзя было устроить встречу где–нибудь в городе без всех этих скаутских игр? – Можно, но время слишком дорого. Тема, о которой я хотел поговорить, не терпит отлагательств. Вы ведь были возле музея во время нападения на него, а я знаю, что именно украл тот юноша, что взорвался на ваших глазах. – Знаете, так говорите, – по–прежнему с вызовом произнес репортер. – Он вынес из здания артефакт, который представляет огромную историческую и культурную ценность. Знаю, что во многих других странах этим не принято гордиться, но у нас, на Востоке все иначе. Так вот, я – патриот. Вас я позвал по двум причинам. Во–первых, в обмен на мою информацию, мне хотелось бы узнать, что видели вы. А во–вторых, мне понадобится ваша помощь. – С чего вы взяли, что похитив человека, можно рассчитывать на его помощь. – Да, тысяча злых джинов, никто вас не похищал. Вы свободны. Можете идти куда хотите. Одно ваше слово, и мои люди тут же доставят вас обратно в город. Но вам ведь, как журналисту, должно быть свойственно некоторое любопытство. Неужели не хотите узнать то, что известно мне? – Хочу. – Тогда, предлагаю построить беседу в форме интервью. Я задаю вопросы, вы отвечаете. Затем наоборот. А просьбы и пожелания оставим на потом. – Идет, – кивнул Дэвид, – но я начну первый. Барзани жестом предложил журналисту начинать. Подошел успевший переодеться в гражданское Абдулла и разлил кофе по пузатым фарфоровым стаканчикам. – Откуда вы узнали о моем существовании и о том, где меня искать? – спросил журналист. – Люди рассказали. Вас видели на похоронах, а то, что иностранные журналисты в большинстве своем живут в «Палестине», известно всем. – То есть, у вас есть свои осведомители? – Скорее, друзья. Они мне сообщили, что вы были рядом с погибшим парнем. – Что вы знаете о нем? – Он работал в музее. Это все. – Что именно он вынес из здания? – Табличку. Очень древнюю. – Табличку? – переспросил репортер. – Ну да. Никогда не слышали? – Табличку, подобную тем, которые использовались для письма в древнем Вавилоне. На мягкой глине выдавливали клинописные символы. – Их же найдены тысячи, – возразил Дэвид, – эта чем–то отличается от других? – Безусловно. Прежде всего, тем, что она – не из глины. Она – из золота. Вес – чуть больше девятисот граммов, с действительно нанесенными на нее символами. Но это не клинопись. Это буквы греческого алфавита. По документам она проходила, как «Объект хранения № 1255». – Греческого? Получается, что она относится к эпохе эллинизма — периоду, который начался здесь, в Месопотамии в третьем веке до нашей эры. – Даже чуть раньше. Считается, что ее отлили во времена завоевания Персидской империи Искандером Двурогим. – Александром Великим, – поправил Барзани журналист. Дэвид часто замечал за собой, что в периоды напряженных размышлений о чем–либо автоматически исправляет ошибки или упущения в речи собеседников, даже не отдавая себе в этом отчета. Также он иногда и комментировал услышанное. – Это для вас, европейцев, он – великий. Здесь, на Востоке им до сих пор детей пугают. – Оставим дефиниции ученым, – быстро произнес репортер, который вдруг ясно представил себе, что сейчас узнает о сказочных сокровищах Междуречья, – продолжайте. – Не исключено даже, что речь идет о последней воле этого, бесспорно, выдающегося, но крайне жестокого завоевателя. – Невероятно. И факт существования такого документа до сих пор скрывали от науки? – Ну, это не совсем факт. Скорее, предположение. Сложность заключается в том, что текст выглядит полной абракадаброй. Это, вероятно, шифр, разгадать который никто до сих пор не смог. Отчасти, наверное, потому, что и попыток было предпринято не так много. – В это трудно поверить. – И, тем не менее, это так. Возможно, все станет понятнее, когда я расскажу историю обнаружения таблички и то, как она, в конечном счете, попала в музей. Ее нашли немцы из экспедиции Кольдевея4. – Того самого, который открыл Древний Вавилон, – опять же механически произнес Дэвид. – Да не было никакого открытия, – раздраженно парировал Барзани, – все это байки, которыми вас кормят на Западе. Любой здешний крестьянин с рождения знает, где находился этот город. И не потому, что кто–то его якобы открыл. Да там даже один из холмов издревле называется Бабил. Лет за тридцать до того же Кольдевея начать раскопки пытались и ваши соотечественники, но не оценили весь масштаб работ. – Пусть так. Не будем спорить, дальше… – Немцы подошли к делу с размахом. Собрали полмиллиона золотых марок. Бешеные деньги по тем временам. И это только на первый этап работ: узкоколейку проложили для вывоза грунта, речную пристань построили. Мечтали о сказочных богатствах. – Но ни золота и ни драгоценностей так и не нашли, – согласился Дэвид. – Раскопали одни руины, в том числе и обломки ворот Иштар. Нашли основание Вавилонской башни, амфитеатр, место, где стояли сады Семирамиды и, в общем–то, все. – Кольдевей в письмах домой жаловался на воровство со стороны местного населения, которое нанимали для работы на раскопках, – припомнил репортер деталь, о которой читал, будучи студентом. – Я бы назвал это попытками патриотов сохранить исторические ценности и не дать их вывезти из страны. – И снова – не будем устраивать дебаты. Что с табличкой? – Ее обнаружили в начале 1917 года. Самого Кольдевея тогда на месте не было. Он уехал в Багдад, решать какие–то технические вопросы. Руководили всем его помощники. В тот день в лагере царило невероятное оживление. Еще бы — такая сенсация: годы работы, одни кирпичи да черепки. И вдруг такое! Табличку положили в сейф в палатке, где жил сам Кольдевей. Охранять его вызвались четыре человека, считай, все руководство экспедиции, а на утро их нашли убитыми. Ходили слухи, что погибли они все по–разному, но какой–то жуткой смертью. Табличка пропала. – Одну минуту. То, о чем мы сейчас говорим — это из разряда легенд? Откуда вам все это известно? – Один старик рассказал. О нем – чуть позже. Кофе давно был выпит, и Абдулла принес кальян. Одну трубку протянул Барзани, тот с наслаждением затянулся. Дэвид от предложения покурить отказался. – Описание таблички никто не успел сделать. И даже сегодня нет ни фотографий, ни рисунков. Она не была занесена ни в один из археологических справочников, о ней не писали в газетах и не упоминали другие участники раскопок. – Убийцу не искали вовсе? – Шла же Первая мировая. Англичане начали наступление с юга, и немцы были вынуждены спешно свернуть работу. Табличку похитили представители одного из племен, которое кочевало в пустыне к западу от Евфрата. Еще года через три был образован Ирак – государство в тех границах, в которых оно существует и по сей день. Вождь племени, назовем его, скажем, Али, мог расплавить золотую вещицу, но не стал этого делать. Тогда повсюду наблюдался невероятный патриотический подъем: Великое арабское восстание, освобождение Сирии. Потом мы прогнали османов, которые веками здесь хозяйничали. У нас появился свой король. – Фейсал Первый, – произнес Дэвид, но не для того, чтобы поддержать разговор, а чтобы Барзани понял: его собеседник в курсе истории страны, в которую приехал с журналистским заданием. Незначительные детали можно просто опустить. – В новом короле видели основателя будущей династии, – не понял намека араб. – На престол он взошел не без помощи Британии, – не смог тем временем удержаться от реплики репортер. – Верно. И его так опекали ваши вездесущие соплеменники, что на коронации за пробковыми шлемами трудно было разглядеть монаршую куфию. Вскоре был открыт Багдадский музей. – Опять не обошлось без моих, как вы выразились, соплеменников. Основала его Гертруда Белл5. Великая женщина. – Великая шпионка, – парировал Барзани. – Вождь племени подумывал о том, чтобы передать реликвию властям, но начались смутные времена. То и дело вспыхивали стычки между шиитами и суннитами. Тогда еще музей находился прямо в королевском дворце. Это позже было построено отдельное здание. – Вы так говорите, будто этот Али только и дожидался того, чтобы передать табличку властям. Зачем тогда было ее похищать? – Иначе ее бы просто вывезли из страны. Кольдевей умудрился украсть ворота Иштар. Их по фрагментам вывезли в Германию, и я что–то ни разу не слышал от немцев даже извинений за это. Что уж там говорить о небольшом предмете, тем более сделанном из золота. – И как же табличка попала в музей? – Вскоре мы подойдем к этому. После Второй мировой войны наконец–то появился шанс на национальное примирение и спокойную жизнь. Все с надеждой смотрели на юного короля Фейсала Второго. Но тогда ему едва исполнилось десять лет, и страной фактически правил его двоюродный брат — регент Абдаль–Иллах. Подходящее время для того, чтобы расстаться с реликвией, как считал вождь племени, настало в 53–м году. Это был день совершеннолетия нового монарха, день его восхождения на престол. Али нарядился в свои самые лучшие одежды и отправился в летнюю королевскую резиденцию. Больше живым его никто не видел. – То есть человек просто пропал? – Тело нашли через несколько дней со следами пыток в сточной канаве. – Не самый гуманный поступок для только что усевшегося на трон монарха, – прокомментировал Дэвид. – Фейсай Второй был к этому непричастен. Единственный сын вождя, назовем его, скажем, Али–младший, служил тогда в армии. Он провел собственное негласное расследование. Нашлись люди, которые видели, как его еще живого отца на привязи возили по пустыне за спортивным кабриолетом. Такая машина в Багдаде была только одна и принадлежала она регенту. Али–младший, будучи лейтенантом, как ни в чем не бывало, продолжил службу, но думал, естественно, только о мести. В середине 50–х он вступил в тайную организацию «Свободные офицеры» – союз заговорщиков, которым была небезразлична судьба их страны и которые окончательно разочаровались в монархии. Организация революционных ячеек, вербовка сторонников, выпуск подпольных газет — чего в те времена только не было. К 58 году Али–младший дослужился до майора. – Регент, наверняка, пытался расшифровать текст на табличке, – произнес журналист. – Этого мы не знаем. Возможно, он вообще не отдавал себе отчета в том, что получил в свои руки вещь огромной исторической ценности. Абдаль Иллах носил титул наследного принца, был фельдмаршалом и командовал ВВС. Он купался в роскоши. Что ему какой–то там кусок золота с древними письменами. – И, тем не менее, вождя, который ему его принес, он убил, – напомнил Дэвид. – Такой это был человек. Все приближенные ненавидели его. Когда утром 14 июля две бригады восставших вошли в Багдад и оцепили королевский дворец, именно Али–младший первым проник в здание. Бывшего регента он убил лично, вышвырнул тело во двор, привязал к пикапу, провез по всему городу, под крики толпы подвесил труп за ноги на одной из центральных площадей и разделал, как тушу барана на бойне. – Остальной королевской семье, получается, повезло больше, – поморщился юноша, – их ведь просто расстреляли. – Началась новая эпоха в жизни страны. – В которой было еще больше крови. – Что поделать, это – Восток. – А табличка? – спросил Дэвид. – Лежала среди других сокровищ в дворцовых кладовых. Али–младший забрал ее оттуда и хранил затем долгие годы. – Так этот мясник–мститель еще жив? Ему сейчас должно быть за 80. – Я вижу, вы ему ничуть не симпатизируете, – отозвался Барзани. – В этой вашей истории все такие милые, что трудно сразу вот так решить, кто же достоин большего восхищения, – съязвил Дэвид. – Али–младший мстил за отца. Я его не осуждаю. Он был моим армейским наставником и близким другом. Три года назад, 28 апреля 2000 года вновь был открыт для посетителей Национальный музей Ирака. В этот день по почте в адрес музея пришла посылка с золотой табличкой и кратким письмом, в котором рассказывалось, где и когда она была найдена. Али–младший умер вскоре после этого. Он покинул этот мир, зная, что исполнил свой долг. Справедливость восторжествовала. И так продолжалось до тех пор, пока несколько часов назад какой–то никому неизвестный ночной сторож не вынес древнюю реликвию из музея. – Судя по тому, что я видел, там много всего было украдено. – Именно так, и я хочу разобраться, почему это произошло и, по возможности, вернуть похищенное. Это, если хотите, и мой долг тоже. На этом все. Теперь мне хотелось бы узнать, что точно видели вы. Возможно, отыщется какая–то зацепка. – Минуту. Еще пара вопросов. Была ли эта табличка самым ценным из того, что можно было похитить в музее? – Конечно, нет. Там хранилось много поистине бесценных вещей. – То есть тот, кто завладел артефактом, охотился только за ним. – Именно так. – Пока у меня вопросов больше нет, – произнес журналист, – можете приступать к опросу, но все, что видел, я уже рассказал имаму. – Опишите человека в машине. – Седая шевелюра, такая же борода — возможно накладная. Европеец. Темные очки. Широкие плечи. Вообще, торс очень мощный. Мышцы под рубашкой с короткими рукавами прям–таки переливались. Сильный физически человек. И совсем не старый. Лет 45–50. Может чуть меньше. – Как он двигался, как вел себя, какие–нибудь еще приметы. Любая информация, которая позволила бы опознать этого человека. – Он не выходил из автомобиля. Смотрел на происходящее спокойно, даже несколько флегматично. – А машина? – Белый пикап. Такие тут часто встречаются. – Номер? – Я не обратил внимание. – Фары круглые, большая радиаторная решетка? – Верно. – «Симург»6, иранского производства. – В честь птицы? – уточнил Дэвид. – Ага. Старье–старьем. Последнее, понял репортер, относилось к автомобилю, а не к мифическому существу, которое у древних иранцев было принято изображать в виде соколицы с львиными лапами и с девичьей грудью. Собеседник журналиста о чем–то напряженно думал, потирая лоб. – О помощи, – напомнил Дэвид. – Что? – Вы говорили, что собираетесь просить меня о помощи. – Ах, да, – Барзани нахмурил брови, как бы собираясь с мыслями, – понимаете, из музея были похищены тысячи экспонатов. У нас народ здесь не слишком искушенный. Вряд ли мародеры даже осознают, что попало им в руки. Американцам плевать на все. Надо поднять эту тему, надо кричать во весь голос о произошедшем! Пусть начнут шевелиться, пусть обратятся к людям с просьбой вернуть награбленное в обмен на отказ от преследования или за небольшое вознаграждение. Поверьте, многие согласятся. – Так что вы от меня хотите? – Чтобы вы делали свою работу. Напишите об этом. – Я и так занимаюсь этим делом, так что статья непременно появится. Большего обещать не могу. – Вот и чудно. Замечательно. Еще хотел спросить, с вами ничего необычного в последние часы не случалось? Дэвид припомнил, что происходило с ним в последние часы, и мысленно растянулся в блаженной улыбке. – Ничего, что могло бы относиться к этому делу, – наконец сухо ответил он. – А если вы еще раз увидите этого человека, то сможете опознать? – Думаю, да. Вы, я вижу, собираетесь приложить все усилия к его поиску. Что такого в этой табличке? Все дело ведь в зашифрованном тексте? Там сокрыта какая–то важная информация? – Откуда мне знать. Али–младший верил, что это какие–то древние заклинания, иначе, зачем использовать столь ценный материал. Обычное письмо или договор выдавили бы на глине. Барзани поднялся с кресла. – Мои люди довезут вас до гостиницы. Также по реке. На этот раз, уверен, все пройдет гладко. Рацию оставьте у себя. Вдруг разузнаете что–то новое. Если понадобится связаться – частота вам известна. Канал шифруется автоматически, так что можете говорить, не опасаясь быть подслушанным. Со своей стороны обещаю делиться информацией, которую добуду, и которая может представлять интерес для вашей статьи. Дэвид холодно поклонился. Руки пожимать друг другу не стали. Барзани был прав. Обратное путешествие действительно прошло без происшествий. Первую часть пути Дэвид проделал с повязкой на глазах. Ее сняли, как только лодка снова оказалась в черте города. «Мост 14 июля» был пуст. В гостиницу репортер вошел, когда на часах было начало пятого. Он поднялся к себе в номер и открыл дверь. Едва Дэвид протянул руку к выключателю, как кто–то стремительно бросился на него и повалил на пол. |
Похожие:
 | Каракаллы. Главная идея реконструкции заключается в том, чтобы показать, какие реальные политические фигуры и события средневековья... | | В древней армянской истории было несколько столиц, с тех пор прошли столетия и тысячелетия, но такой — не было никогда. Сегодняшний... |
| И, тем не менее, чтобы не омрачить свое пребывание в этой стране, перед тем как отправиться в путешествие, мы настоятельно советуем... |  | Почему было принято решение разработать такой закон? Ну, во-первых, это уже не новое движение, т е это не новая концепция, которая... |
| Мало кто из писателей это понимает (писательство не требует ума, поэтому в литературном деле умных людей не больше, чем во всяком... | | Именно столько в этот же год должно было бы исполниться одному из интересных явлений в истории столицы Украины Киевскому высшему... |
| Автор выражает огромную благодарность Владимиру Орлову, а также Михасю Чернявскому и Олегу Хмуровичу за бесценную помощь, оказанную... | | Автор этой книги считает, что антисемитизм – это болезнь. Но для лечения болезни надо знать ее происхождение. Ведь иногда болезненное... |
| Что, если врут летописи и учебники, и прошлое было совсем иным? Автор задался этими вопросами. И сделал сногсшибательный вывод: Киевской... | | Любопытные события, послужившие сюжетом этой хроники, произошли в Оране в 194 году. По общему мнению, они, эти события, были просто... |