ГЛАВА XXIX
Развязка этого романа - вернее, то, что можно назвать развязкой, -
наступила лишь два годя спустя. К тому времени взгляды Сюзанны стали более
трезвыми, она развилась интеллектуально, сделалась более хладнокровной -
хотя, пожалуй, не более холодной - и более критически смотрела на
окружающее. Мужчины что-то уж очень пылко восхищались ее красотой. После
Юджина их страстные заверения и клятвы в вечной любви не производили на нее
большого впечатления.
И вот однажды в Нью-Йорке на Пятой авеню произошла встреча. Сюзанна
поехала с матерью за покупками, но как-то случилось, что они на минуту
потеряли друг друга. Юджин в ту пору уже окончательно пришел в себя. Время
залечило его раны, но разве лишь чуть затуманило в его сердце образ чудной,
неувядаемой красоты. Не раз задумывался он над тем, что он сделал бы, если
бы снова увидел Сюзанну, что сказал бы ей? Улыбнулся бы, поклонился? И если
бы в глазах ее прочел ответный блеск, опять воспылал к ней любовью? Или он
нашел бы ее изменившейся, холодной и безразличной? Может быть, он и сам
отнесся бы к ней с насмешливым безразличием? Потом у него, вероятно, было
бы тяжело на душе, но он отплатил бы ей. Если она действительно любила его,
то пусть вдвойне страдает от того, что была глупой, безвольной куклой в
руках матери. Он не мог знать, что Сюзанна слышала о смерти его жены и о
рождении ребенка и что она написала ему пять писем и все уничтожила, из
страха перед его упреками, равнодушием и презрением.
Она слышала, что он снова достиг славы, так как выставка состоялась и
вызвала одобрительные отклики. Его талант признавался всеми. Особенно
восторгались художники. Они считали, что он несколько причудлив и
эксцентричен, но что это большое дарование. Мосье Шарль подал одному
крупную финансисту идею поручить Юджину стенную роспись его банка,
строившегося в финансовом центре Нью-Йорка. И Юджин написал для него девять
больших панно, в которых с глубокой выразительностью передал свое
восприятие жизни. Большие, сверкающие красками фрески его работы можно было
увидеть и в Вашингтоне - в трех крупных общественных зданиях, - и в
капитолиях* трех различных штатов; Юджин запечатлел в них свои смелые мечты
о красоте, какой еще не бывало в мире. В каждой его работе мелькал один и
тот же образ - лицо, рука, овал щеки, глаз. И если вы когда-то знали
прежнюю Сюзанну, вам нетрудно было угадать, кто этот неуловимый призрак,
который витал перед художником.
______________
* Здания, в которых заседают конгрессы штатов.
Но, несмотря на это, он теперь ненавидел ее - так по крайней мере ему
казалось. Разум его попрал прекрасный образ, который когда-то так
боготворил. Он ненавидел - и все же любил ее. Жизнь, любовь сыграли с ним
отвратительную шутку - они затмили его разум, а потом насмеялись над
безумцем. Нет, никогда уже любовь не будет владеть им. И все же женская
красота оставалась для него сильнейшим соблазном, разница была лишь в том,
что теперь он не поддавался ему.
И вот однажды пути их скрестились.
Он едва узнал ее, так неожиданна была встреча и так мгновенна. Он
только что вышел из ювелирного магазина на Пятой авеню возле Сорок второй
улицы, где купил маленькой Анджеле колечко ко дню рождения и увидел
Сюзанну, переходившую улицу на перекрестке. Глаза этой девушки, беглый
взгляд, молниеносное воспоминание о чем-то прекрасном...
Юджин остановился - возможно ли...
"Он даже не узнает меня, - подумала Сюзанна, - а может быть, он меня
ненавидит. Боже мой - ведь только пять лет прошло..."
"Как будто она, - подумал он, - а может быть, и нет. Но если даже и
она, пусть убирается к дьяволу!"
Жесткие складки залегли в углах его рта.
"Я сделаю вид, будто не заметил ее, лучшего она не заслуживает, -
решил он. - Она никогда не узнает, что я ее люблю".
И так они разошлись, чтобы больше не встречаться, - и оба жаждали
любви, оба отвергали ее, оба схоронили глубоко в сердце призрак утраченной
красоты.
ЭПИЛОГ
Метафизика часто служит нам желанным прибежищем в поисках душевного
равновесия и моральной опоры, хотя не всегда это так, и все зависит от
того, к чему склоняют человека его симпатии и жизненный опыт. Жизнь на
каждом повороте теряется в неведомом, и в памяти остаются лишь важнейшие
вехи на пройденном пути, а потом и они исчезают. Может показаться странным,
что Юджин, разбитый физически и нравственно, на какое-то время заблудился в
тумане религиозных измышлений, но такие вещи бывают с людьми, которых
сильно потрепало бурей. В религии они ищут спасения от самих себя, от своих
сомнений и отчаяния.
Если бы меня спросили, что такое религия, я бы сказал, что это
примочка, накладываемая человеком на душевные раны, что это раковина, куда
он заползает, чтобы укрыться от неизбежного, вечно изменчивого,
беспредельного. Все мы ищем чего-то безусловного и создаем его себе, если
не находим. Религия как будто дает жизни некий постоянный адрес, этикетку,
но это лишь самообман. И снова мы возвращаемся к таким извечным проблемам,
как время, пространство и безграничный разум - но чей? Ибо это - то самое,
во что мы неизбежно упираемся и куда относим все, что нам не надо познать.
Однако потребность в религии не является чем-то постоянно присущим
человеку, как, впрочем, и остальное в жизни. Стоит ему выздороветь, и душа
его оказывается во власти прежних иллюзий. В жизнь Юджина снова вошли
женщины - а как вы думали? - быть может, привлеченные его грустью и
одиночеством, когда, надломленный пережитой трагедией, он стал снова
показываться в обществе. Но теперь он принимал их внимание скорее
скептически, хотя и не всегда оставался к нему равнодушен. Женщины, которых
он встречал у знакомых, зрелые матроны и юные девушки, мечтали
заинтересовать его и не хотели и слышать об отказе. Тут были и актрисы, и
художницы, и бездарные поэтессы, певицы из варьете, журналистки и просто
бездельницы. Задушевные беседы, переписка и встречи иногда приводили и к
более интимным отношениям, которые кончались так же, как и все предыдущие.
Так, значит, Юджин не изменился? Да нет, не слишком. Он только закалил свои
чувства и разум, закалил для жизни и работы. Снова бывали в его жизни
бурные сцены, слезы расставания, отречения, холодные встречи, - но где-то
за всем этим, под крылышком у Миртл, жила маленькая Анджела - его опора и
утешение.
Для всякого постороннего взгляда Юджин был теперь художником,
язычником до мозга костей, который читал Библию ради красот стиля, а
Шопенгауэра, Ницше, Спинозу и Джемса - ради тех жизненных тайн, которые они
ему приоткрывали. В своей дочурке он видел обаятельное существо и в то же
время предмет, достойный изучения. Он с любовью и интересом наблюдал за
девочкой, в которой уже различал кое-что свое и кое-что Анджелино, гадая,
что из всего этого получится. Какая она будет, когда вырастет? Будет ли
искусство что-нибудь значить для нее? Она казалась ему такой смелой,
веселой, своенравной.
- Дочка у тебя изрядный тиран, - говорила ему Миртл.
И он с улыбкой отвечал:
- Ничего не поделаешь, попробую как-нибудь с этим справиться.
Он тешил себя мыслью, что если он и маленькая Анджела со временем
поймут друг друга и если она не слишком рано выйдет замуж, он постарается
создать для нее прекрасный дом. А может быть, и ее муж согласится жить с
ним под одной крышей.
Последняя сцена нашей повести приводит читателя в студию в Монтклере,
где обосновался Юджин и где Миртл, переселившаяся к нему вместе с мужем,
вела его хозяйство, а маленькая Анджела не давала ему скучать. Однажды
поздно вечером Юджин сидел у камина, углубившись в книгу, как вдруг
прочитанная фраза или отрывок привели ему на память одно место в
примечательных главах "О непознаваемом" из работы Спенсера "Факты и
комментарии", и он встал, чтобы разыскать его. Порывшись, он нашел нужный
том и с удовлетворением прочитал эти строки, настолько созвучные его
собственным взглядом и настроениям. И поскольку отрывок этот так пришелся
по душе Юджину, я приведу его здесь:
"Если от нас скрыта сущность вещей, воспринимаемых нашими чувствами,
то тайны мироздания еще более нам недоступны, ибо если первые могут
считаться - и действительно считаются - объяснимыми либо в свете гипотезы о
сотворении мира, либо в свете учения об эволюции, то ко вторым это
неприменимо. Как верующий, так и скептик должны сойтись на том, что
пространство извечно и никем не создано, и что оно, наоборот,
предшествовало сотворению мира, буде такое действительно имело место.
Следовательно, если бы мы и проникли в тайну бытия, это не разрешило бы для
нас многих других, еще более недоступных и темных загадок. То, что мыслится
нами как предшествовавшее всякому творению и всякой эволюции, ставит нас
перед загадками, которые еще меньше поддаются нашему познанию, чем явления
мира видимого и осязаемого. Мысль о мире, который, будучи исследован со
всех сторон и, казалось бы, до конца, таит в себе неисследованную область,
по сравнению с которой часть, доступная нашему воображению, бесконечно
мала, - мысль о пространстве, по сравнению с которым наша неизмеримая
звездная система сжимается до ничтожных размеров, - эта мысль так
грандиозна, что наш ум не вмещает ее. За последние годы представление о
бесконечном пространстве, не имеющем ни начала, ни причины, - пространстве,
которое всегда существовало и будет существовать, вызывает во мне чувство,
подобное страху".
"Вот это, - мысленно произнес Юджин, оглядываясь, так как ему
послышался легкий шорох за дверью, - вот это поистине самое ясное
утверждение ограниченности человеческого познания, какое мне приходилось
встречать".
И тут он увидел на пороге маленькую Анджелу в широкой пижаме, немного
похожей на костюм Пьеро, и улыбнулся, так как шалости и уловки этой
своенравной молодой особы были ему хорошо знакомы.
- Ты зачем сюда пришла? - спросил он с напускной строгостью. - Тебе
давно пора спать. Вот узнает тетя Миртл, попадет тебе!
- Мне не спится, папочка, - ответила ему маленькая плутовка, которой
очень хотелось еще немного посидеть с ним у камина, и она быстро побежала к
нему через комнату, чтобы приласкаться. - Подними меня, папочка!
- Знаю я, как тебе не спится, жулик ты этакий! Просто хочешь, чтобы я
укачал тебя на руках. А ну-ка, живей в постельку!
- Ой нет, папочка!
- Ну уж ладно, иди сюда, - и, взяв ее на руки, Юджин снова уселся у
камина. - А теперь изволь спать, или я сейчас же отнесу тебя в кроватку.
Девочка свернулась клубочком, положив ему на руку золотистую головку.
А он смотрел на это личико и думал о том, как бурно было ее появление на
свет.
- Мой цветочек! - сказал он. - Милая моя крошка!
Она не отозвалась. Немного погодя он уложил ее, сонную, в постель,
тщательно подоткнул одеяльце, а затем вернулся к себе и вышел на побуревшую
лужайку. Ноябрьский ветер шелестел в безжизненно повисших и почерневших
листьях деревьев. Над головой мерцали звезды - величественный пояс Ориона,
таинственные созвездия обеих Медведиц и та далекая туманность, которую
именуют Млечным Путем.
"Где во всем этом - в бесконечности материи - Анджела? - подумал он и
провел рукою по волосам. - И где будет то, из чего состою я? Как хаотична,
но как прекрасна жизнь! Сколько в ней разнообразия, сколько нежности и
суровости. Она словно яркая симфония!"
Он глядел в сверкающую бездну пространства, и прекрасные образы
рождались в его душе.
"Как хорошо сегодня шумит ветер", - подумал Юджин.
И он тихонько вернулся в дом и запер дверь. |
