ГЛАВА XXVII
Он все еще пребывал в этом состоянии, когда по прошествии двух месяцев
наступило то великое событие в жизни Анджелы, в котором он силой
обстоятельств вынужден был принять участие. Она лежала в родильном доме на
Морнингсайд-Хейтс, выходившем фасадом на соборную площадь, в уютной палате,
обставленной согласно всем правилам гигиены, и не переставала думать о том,
что сулит ей судьба. Анджела собственно так и не оправилась от мучившего ее
летом приступа ревматизма, а поскольку ей вдобавок пришлось пережить много
тяжелого, выглядела она бледной и слабой, хотя и не чувствовала себя
больной. Главный хирург, акушер Ламберт, - худощавый мужчина лет
шестидесяти пяти, с седой бородой и седыми вьющимися волосами, с широким
горбатым носом и острым взглядом серых глаз, говорившим об энергии,
проницательности и выдающихся способностях, принял большое участие в
Анджеле. Для него она была одним из тех простых, кротких созданий, которые
всю жизнь жертвуют собой для других. Ему нравилось, что у нее такое бодрое,
трезвое и веселое настроение, несмотря на ее состояние - очень серьезное,
настолько серьезное, что это бросалось в глаза даже посторонним. У Анджелы
было оживленное, свежее лицо - когда она не бывала подавлена или
раздражена, ее отличал цепкий ум, о чем можно было судить по ее метким
забавным замечаниям, и настойчивое постоянное желание, чтобы все, что
делается вокруг нее, делалось правильно и хорошо. Сестра мисс де Саль,
дородная, флегматичная особа лет тридцати пяти, постоянно хвалила ее за
терпение и спокойствие и тоже привязалась к этой симпатичной маленькой
женщине, не терявшей мужества и душевной бодрости и преисполненной надежд,
несмотря на ожидавшее ее серьезнейшее испытание.
Общее мнение главного хирурга, ординатора и сестры сводилось к тому,
что у Анджелы слабое сердце и что в ее положении надо опасаться за почки.
Анджела после частых бесед с Миртл пришла каким-то образом к выводу, что в
критическую минуту "христианская наука" в лице своих лекарей окажет ей
помощь, хотя у нее и не было настоящей веры. Она не сомневалась, что и
Юджин рано или поздно вернется к ней, так как Миртл говорила, что лечит его
"заочно" и что он пытается разобраться в книге "Наука и здоровье". Когда
появится ребенок, между ними произойдет примирение, потому что... потому
что... ну, просто потому, что дети так обаятельны! У Юджина в сущности не
жестокое сердце, он только сильно увлечен. Сирена завлекла его в свои сети.
Но это пройдет.
Мисс де Саль заплетала ей косы - как у настоящей Гретхен! - и
завязывала их большими розовыми бантами. С некоторого времени ее стали
одевать в легкие свободные халаты, удобные и мягкие, и в них она сидела в
кресле, размышляя о том, что ее ждет. Из стройной, изящной женщины она
превратилась в разбухшее, бесформенное существо, но не унывала. Юджин
навещал ее, - ему было искренне ее жаль. Стоял конец зимы, снег сыпал за
окнами то мягко и тихо, то бешено кружась, и парк против родильного приюта
стал совсем белый. Анджеле видны были в окно оголенные тополя,
выстроившиеся перед собором словно часовые. Она держалась спокойно,
терпеливо и не теряла надежды, между тем как старый акушер, говоря о ней с
ординатором, с сомнением качал головой.
- Необходима величайшая осторожность. Я сам буду у нее принимать.
Постарайтесь, насколько можно, укрепить ее организм. Будем надеяться, что у
ребенка маленькая головка.
Миниатюрность и отвага Анджелы умиляли его. Впервые за много лет
практики он испытывал настоящую жалость.
Ординатор строго выполнял все его указания. Для Анджелы готовились
специальные блюда и питье. Кормили ее часто. Ей был предписан полный покой.
- Мне не нравится ее сердце, - докладывал он главному хирургу. - Оно
ослаблено и дает перебои. Я подозреваю какое-то функциональное
расстройство.
- Не будем терять надежды, - серьезно отозвался тот. - Постараемся
обойтись без эфира.
Юджин из-за своего душевного состояния неспособен был осознать всю
серьезность положения Анджелы. Он был далек от нее - ни чувство, ни страсть
не связывали их. Сестра и ординатор, полагавшие, что он очень любит жену,
решили ничего ему не говорить. Они не хотели путать его. Несколько раз он
спрашивал, не разрешат ли ему присутствовать при родах, но ему отвечали,
что это нежелательно, и прежде всего для него самого. По совету сестры,
Анджела сама попросила Юджина не приходить, но он считал, что нужен ей, как
бы далеки они ни были. К тому же ему хотелось все видеть.
Если он будет рядом, говорил он себе, Анджела легче перенесет это
испытание. Когда же сроки приблизились и ему стало ясно, какой катастрофой
все может кончиться, он решил, что обязан оказать ей эту помощь. К нему
вернулось что-то от той нежности, которую в былые дни вызывала в нем ее
миниатюрность. Она, вероятно, не справится с этим. Ей предстоят ужасные
страдания. Она ведь никогда не желала ему зла и только старалась сохранить
его для себя. Сколько горечи, сколько трагизма в этой жестокой путанице
человеческих отношений! Почему жизнь так чудовищно сложна?
Время родов приблизилось, и у Анджелы начались жестокие боли.
Таинственный процесс, происходивший в чреве матери, где будущая жизнь
покоилась в колыбели из мышц и связок, в сущности, закончился, и теперь вся
энергия материнского организма переключилась на другое. Боль от натянутых
до предела связок причиняла Анджеле невыносимые страдания. Она судорожно
сжимала руки, лицо ее покрывалось смертельной бледностью, она начинала
плакать. Юджин несколько раз бывал у нее во время этих приступов, и тут
только он увидел, до чего сложен и неумолим извечный процесс
воспроизведения рода, который приводит женщину на порог смерти, для того
чтобы на земле не угасала жизнь. Он задумался над тем, не правы ли
последователи "христианской науки", когда утверждают, что жизнь лишь ложь и
иллюзия, бессмысленный, лихорадочный бред, о котором ничего не хочет знать
мудрость господня.
Он отправился в библиотеку и взял там книгу по акушерству, в которой
описывалось хирургическое вмешательство при родах. Он нашел в ней десятки
рисунков, изображавших ребенка в чреве матери в необычайно странных
положениях (что-то в них наводило на мысль о цветке), словно свернутый
лепесток. Рисунки были выполнены очень тонко, некоторые, несмотря на их
чисто прикладное значение, даже превосходно, и Юджин был очарован. Они
изображали уже развившегося младенца, но какой же он был маленький! Головка
его находилась то в одном положении, то в другом, крошечные ручки были
забавно скрючены, но всегда в нем было что-то милое и трогательное. Бегло
просмотрев книгу, Юджин узнал, что главную трудность при родах представляет
головка ребенка - момент ее прохождения. Никаких других сложностей для
акушера, по-видимому, не существовало. Но как справиться с этой? Если
голова у ребенка большая, а мать уже немолода и стенки брюшной полости
неэластичны или жестки, то естественные роды могут оказаться невозможными.
В книге были целые главы о краниотомии и цефалотрипсии, а на простом
человеческом языке это означало, что в известных случаях приходится
размозжить череп ребенка специальным инструментом...
Одна глава была посвящена "кесареву сечению", причем описывались
трудности этой операции и приводились пространные рассуждения об этической
стороне дела - что правильнее: убить ребенка, чтобы спасти мать, или же
наоборот, и какова сравнительная ценность их жизни для общества. Подумать
только, что в критическую минуту хирург сам выносит приговор и приводит его
в исполнение! Да, здесь мелочные законы жизни утрачивают свою власть! Здесь
мы снова взываем к человеческой совести, которую миссис Эдди определяла как
"отражение имманентного разума". Если бог благ и мудр, то в этом решении
прозвучит его голос. Он подскажет, что надо делать. Автор книги говорил о
высшем нравственном законе, который один может руководить хирургом в этот
страшный час.
Дальше рассказывалось, какие хирургу нужны инструменты, сколько
ассистентов (два), сколько сестер (четыре), какого рода бинты, иглы, нитки
(шелк или кетгут), скальпели, расширители и резиновые перчатки.
Указывалось, как должен быть произведен разрез, когда и в каком месте.
Юджин в ужасе закрыл книгу. Он встал и поспешил выйти на свежий воздух,
подгоняемый желанием скорее увидеть Анджелу. Он знал, что у нее слабый
организм. Она часто жаловалась на сердце. Мышцы ее, по-видимому, уже не так
эластичны. Если предположить, что при родах возникнет хотя бы одна из тех
трудностей, о которых он читал...
Он не хотел, чтобы она умерла.
Да, было время, когда он говорил себе, что хочет ее смерти, но теперь
он не желал быть убийцей. Нет, нет, Анджела всегда была ему так предана.
Она работала для него. Черт возьми, немало она выстрадала за то время, что
они прожили вместе. Он плохо обходился с нею, очень плохо, и вот бедняжка,
беспомощная и одинокая, не зная, что делать, поставила себя в такое
безвыходное положение. Конечно, она виновата. Она пыталась, как всегда,
удержать его во что бы то ни стало, но разве можно упрекать ее за это?
Разве это преступление, если она хотела, чтобы он любил ее? Просто они
оказались совершенно неподходящей парой. Он не хотел ее обидеть и женился
на ней, а потом как он ее обижал!.. Их брак принес с собой только
постоянные раздоры и взаимное недовольство, и оба были несчастны, а ей
теперь, в довершение всего, угрожает смерть от нечеловеческих страданий,
из-за слабого сердца, больных почек, от кесарева сечения... Да разве она
вынесет что-либо подобное? И думать нечего. Она недостаточно крепка для
этого - ведь она уже немолода.
Интересно, думал он, могла ли бы ее спасти "христианская наука" или
какой-нибудь знаменитый хирург, который сумел бы обойтись без ножа? Но как?
Как? Если бы миссис Джонс с помощью своих молений могла вызволить ее из
такой беды, как бы он был ей благодарен! Если не за себя, то за нее. Он мог
бы отказаться от Сюзанны... мог бы... да... Ах, зачем ему докучают сейчас
эти мысли!
Было три часа пополудни, когда он пришел к Анджеле в больницу; утром
он заглянул на несколько минут, и тогда она чувствовала себя довольно
сносно. Сейчас ей было значительно хуже. Острая боль в боку, на которую она
и раньше жаловалась, усилилась, лицо ее то краснело, то бледнело, и по нему
пробегала судорога. Миртл тоже пришла навестить невестку, она говорила с
ней, а Юджин стоял рядом и с щемящим сердцем думал о том, что он должен
сделать, что он может сделать. Анджела заметила его тревожное состояние.
Как ни плохо ей было, ей стало жаль его. Она знала, что он будет страдать,
ведь он не злой человек по натуре, и сейчас она впервые почувствовала, что
сердце его смягчилось. Она улыбнулась ему и подумала, что, быть может, он
изменится и вернется к ней. Миртл уверяла ее, что все кончится
благополучно. Сестра тоже находила, что все идет прекрасно; она повторила
это и вошедшему в палату ординатору, молодому человеку лет двадцати восьми,
с проницательными, веселыми глазами. Его рыжие волосы и красное лицо
говорили о воинственной натуре.
- Схваток еще не было? - спросил он Анджелу, улыбаясь ей и показывая
два ряда сверкающих белых зубов.
- Право, не знаю, доктор, - ответила она, - знаю только, что у меня
все болит.
- Ну, когда начнутся схватки, вы сразу узнаете, - сказал он,
усмехнувшись. - Родовые схватки - это такая штука, которую ни с чем не
спутаешь.
Он вышел, и Юджин последовал за ним.
- Как вы ее находите, доктор? - спросил он, когда они оказались в
коридоре.
- Ничего... относительно, конечно. Ведь вам известно, что организм у
нее не очень крепкий. По-моему, дело подвигается не плохо. Скоро приедет
доктор Ламберт - вы лучше с ним поговорите.
Ординатор не хотел лгать. Он считал, что нужно сказать Юджину правду.
Доктор Ламберт был того же мнения, но он решил выждать до последнего
момента, чтобы дать хотя бы приблизительно правильный прогноз. Он приехал в
пять часов вечера, когда на улице было уже темно, и, войдя в палату, с
тревогой посмотрел на Анджелу своими серьезными, добрыми глазами. Он
пощупал ее пульс и выслушал сердце стетоскопом.
- Как вы думаете, доктор, я справлюсь? - тихо спросила Анджела.
- Ну, конечно, конечно! - ласково ответил он, погладив ее руку. -
Маленькая женщина - большое мужество!
- Ну как, доктор? - спросил Юджин, догоняя его в коридоре.
Впервые за много месяцев он думал о чем-то, не имевшем отношения ни к
постигшим его неудачам, ни к Сюзанне.
- Я считаю нужным сказать вам, мистер Витла, что положение вашей жены
очень серьезно, - ответил старый хирург. - Я не хотел бы внушать вам
излишней тревоги - все еще может кончиться благополучно. У меня нет
оснований утверждать, что благополучный исход невозможен. Но ваша жена
поздно вздумала обзаводиться первым ребенком. Ее мышцы утеряли
эластичность. Главное, чего нам приходится опасаться, это осложнения со
стороны почек. У женщины ее возраста всегда надо ожидать неприятностей при
прохождении головки. Может быть, придется пожертвовать ребенком. Не знаю. Я
неохотно прибегаю к кесареву сечению. Это операция, которой мы, врачи, не
любим, и она не всегда проходит удачно. Все, что только мы в силах сделать,
будет сделано. Но я хочу, чтобы вы отдавали себе ясный отчет в положении.
Раньше чем предпринять какой-либо серьезный шаг, мы спросим вашего
согласия. Но когда критический момент наступит, вам придется быстро принять
то или иное решение.
- Я и сейчас могу сообщить вам его, - сказал Юджин, мгновенно уясняя
себе всю серьезность положения. В этот момент к нему вернулась былая сила
воли и чувство собственного достоинства. - Спасите жизнь моей жены, к каким
бы мерам вам ни пришлось прибегнуть. Это мое единственное желание.
- Благодарю вас, - сказал хирург. - Мы сделаем все, что можно.
После этого Юджин долгие часы просидел у постели Анджелы, которая
переносила муки, каких, казалось, ни один человек не мог бы выдержать. Он
видел, как она вдруг вся вытягивалась на постели, без кровинки в лице, с
обильной испариной на лбу, а затем, когда ее отпускало, лицо ее наливалось
кровью, и она не кричала громко, а только стонала. Он убедился, что, как
это ни странно, Анджела в отличие от него вовсе не пугливый ребенок,
готовый скулить из-за всякого пустяка, что она была частью великой
созидательной силы, и именно оттого так велики были ее муки и велика
выдержка, с какой она их переносила. Но улыбаться она уже не могла. Она
пребывала в непрерывных, невероятных муках. Миртл поехала домой пообедать,
но обещала вернуться попозже. Мисс де Саль привела еще одну сестру; Юджин
вышел из палаты, и Анджелу приготовили к последнему испытанию. На ней был
обыкновенный больничный халат, открытый сзади, на ноги ей натянули белые
полотняные чулки. По распоряжению доктора Ламберта в операционной на
верхнем этаже был приготовлен стол, за дверью палаты стояла наготове
каталка на колесиках, чтобы при первой необходимости перевезти ее наверх.
Доктор Ламберт распорядился, чтобы его вызвали, как только начнутся
настоящие родовые потуги, - сестра прекрасно умела их распознавать.
Ординатор должен был все время наблюдать за больной.
В этот тягостный час Юджина больше всего поражало невозмутимое,
будничное, чисто деловое отношение медицинского персонала ко всем этим
трагедиям, - в приюте было много рожениц. Мисс де Саль хлопотала вокруг
Анджелы с неизменно спокойной улыбкой на лице. Она взбивала подушки,
приводила в порядок постель, аккуратно задергивала оконные занавески и
выполняла еще тысячу всяких других мелких дел или же, остановившись перед
настольным или стенным зеркалом, поправляла свой кружевной чепчик и халат.
Она не обращала внимания ни на Юджина, ни на Миртл, когда та была в палате,
и с самым невозмутимым видом входила и выходила, разговаривала и шутила с
другими сестрами.
- Неужели нельзя как-нибудь облегчить ее муки? - в изнеможении спросил
ее Юджин. Нервы его были взвинчены до предела. - Ведь ей не вынести этого.
У нее не хватит сил.
Сестра спокойно покачала головой.
- Мы беспомощны в таких случаях. Никаких наркотиков мы ей дать не
можем - они задерживают процесс. Ничего, она потерпит. Через это проходят
все женщины.
"Все женщины!" - мысленно повторил Юджин. Боже мой! Неужели каждый
раз, когда на земле рождается ребенок, женщина подвергается подобной пытке?
На земном шаре около двух миллиардов человек - значит, два миллиарда раз
повторялся весь этот ужас? И сам он причинил столько страданий своей
матери? И Анджела? И каждый ребенок? Какую страшную ошибку совершила
Анджела, и как это бессмысленно, как глупо! Впрочем, сейчас об этом поздно
размышлять. Анджела страдает. Она ужасно мучается.
В палату заглянул доктор Уиллетс, ординатор, но, по-видимому, не нашел
никаких оснований для тревоги. Он кивнул мисс де Саль, которая вместе с ним
подошла к кровати, и кивок был явно успокоительный.
- По-моему, все идет нормально, - сказал он.
- Да, доктор, - сказала она.
Юджин был изумлен - как они могли так говорить? Ведь Анджела
невыносимо страдала.
- Я пойду на часок в корпус "А", - сказал ординатор. - Если будет
что-нибудь новое, дайте мне знать.
"Что может быть нового? - подумал Юджин. - Разве Анджеле может стать
еще хуже?" И вспомнил про рисунки в той книге. Неужели, мелькнуло у него,
необходимо будет прибегнуть к одному из тех страшных способов, о которых
там упоминается? Благодаря этим рисункам он представлял себе теперь весь
ужас возможного исхода.
Около полуночи наступила та перемена, которую Юджин ждал с таким
страхом и мучительным состраданием к Анджеле. Миртл не было. Она
договорилась с Юджином, что будет ждать его звонка. Анджела и раньше
стонала и то конвульсивно вытягивалась, то сгибалась пополам и бесцельно и
мучительно ворочалась с боку на бок, но теперь она вдруг подскочила на
кровати и снова упала, точно потеряв сознание. Это сопровождалось
пронзительным криком, за которым последовал еще и еще один. Юджин кинулся к
двери, но сестра предупредила его.
- Началось, - спокойно сказала она. Она направилась к телефону и
вызвала доктора Уиллетса. Теперь к ней присоединилась сестра из другой
палаты. Несмотря на то что лицо Анджелы побагровело и вены на нем вздулись,
обе сестры были по-прежнему спокойны. Юджин едва верил своим глазам, но он
сделал над собой огромное усилие, чтобы тоже казаться спокойным. Так вот
она, пытка деторождения!
Спустя несколько минут явился доктор Уиллетс - тоже спокойный,
энергичный, деловитый. На нем был черный костюм, поверх которого была
надета белая полотняная куртка, но он поспешно вышел из палаты, на ходу
снимая и пиджак и куртку, и вернулся в одной рубахе с засученными рукавами
и длинном белом фартуке - вроде тех, какие Юджин видел на мясниках. Подойдя
к Анджеле, он стал проделывать над нею какие-то манипуляции; он что-то
сказал при этом стоявшей рядом сестре, но Юджин не расслышал его слов.
Он не мог смотреть - ему было страшно.
Когда раздался четвертый или пятый конвульсивный крик роженицы, в
палату вошел еще один врач, молодой человек, одних лет с Уиллетсом, так же
одетый, и стал с ним рядом. Юджин никогда раньше его не видал.
- Без щипцов не обойтись? - спросил он.
- Не знаю, - ответил Уиллетс. - Доктор Ламберт будет сам принимать. Он
должен быть здесь с минуты на минуту.
В коридоре послышались шаги, и в палату вошел главный хирург. Он еще
внизу снял шубу и меховые перчатки и остался в обыкновенном костюме. Но,
как только он посмотрел на Анджелу, послушал ее сердце и пощупал виски, он
вышел и вскоре вернулся, как и другие, в фартуке и без пиджака. Рукава его
были засучены, хотя он пока еще ничего не делал, а только следил за
действиями ординатора, у которого руки были в крови.
- Почему они не дадут ей хлороформа? - обратился Юджин, на которого
никто не обращал внимания, к мисс де Саль.
Но та едва ли расслышала его слова и только покачала головой. Она
быстро исполняла приказания своего высокого начальства - врачей.
- Советую вам выйти отсюда, - сказал доктор Ламберт, подходя к Юджину.
- Вам здесь нечего делать. Помочь вы ничем не в состоянии, а помешать
можете.
Юджин вышел и в страшной тревоге стал шагать из одного конца коридора
в другой. В голове проносились воспоминания обо всем, что он пережил с
Анджелой, обо всех этих долгих годах треволнений и борьбы. Вдруг он подумал
о Миртл и решил позвонить ей, - она сказала, что непременно хочет приехать.
Но потом решил, что не нужно. Ничем она тут не поможет. Так же внезапно
мелькнула у него мысль о миссис Джонс. Миртл могла бы попросить ее заочно
помочь Анджеле. Что угодно, что угодно - какой это ужас, что она должна так
мучиться.
- Миртл, - сильно нервничая, сказал он, когда та подошла к телефону, -
говорит Юджин. Анджела страдает невообразимо. Роды начались. Ты не могла бы
попросить миссис Джонс помочь ей? Это ужас какой-то!
- Разумеется, Юджин. И я сама сейчас приеду. Не мучай себя напрасно.
Он повесил трубку и снова стал ходить по коридору. До его слуха
доносились неясные слова и заглушенные крики. Сестра - не мисс де Саль, а
другая - вышла и завела в палату каталку.
- Ее будут оперировать? - спросил он дрожащими губами. - Я ее муж.
- Кажется, нет. Впрочем, не знаю. Доктор Ламберг хочет перевезти ее в
операционную на всякий случай.
Немного спустя каталку с Анджелой вывезли к лифту, которым соединялись
этажи. Лицо ее было чем-то прикрыто, к тому же вокруг нее было много людей,
и Юджин не мог хорошенько разглядеть, в каком она состоянии; его только
удивило, почему она лежит так неподвижно, но сестра сказала ему, что ей
дали легкую дозу опия, рассчитанную на кратковременное действие, чтобы это
не могло помешать операции, если таковая понадобится. Юджин тупо молчал,
пораженный ужасом. Потом он стоял в коридоре за дверью операционной, боясь
войти. Ему вспомнились слова главного хирурга, а кроме того, какую пользу
мог он принести своим присутствием? Он дошел до самого конца тускло
освещенного коридора и там остановился в задумчивости, глядя в окно, за
которым кружила метель. Вдали виднелся ярко освещенный поезд, золотой змеей
извивавшийся по высокой эстакаде. Слышны были гудки автомобилей, пешеходы с
трудом брели по снегу. Как все запутано в жизни, думал Юджин. Совсем еще
недавно он желал смерти Анджелы, а сейчас... Боже мой, опять она стонет! Он
понесет заслуженную кару за свои подлые мысли. Да, несомненно, это расплата
за грехи, за все его ужасное легкомыслие! Час возмездия наступил. Какой
трагедией оказалась его жизнь! Каким банкротством! Жгучие слезы выступили у
него на глазах, губы задрожали. Его вдруг охватила страшная жалость - не к
себе, а к Анджеле. Но он подавил ее. Нет, черт возьми, он не будет плакать!
Что пользы от слез? Анджеле они не помогут.
Нахлынули было мысли о Сюзанне, о миссис Дэйл, о Колфаксе, но он
поспешил отогнать их. Если бы они видели его сейчас! Снова послышался
приглушенный крик, и Юджин поспешил назад, к дверям операционной. Он больше
не в силах был терпеть.
Но он не вошел. Он стоял, напряженно прислушиваясь, и до его слуха
донеслись звуки, какие издает человек, который хрипит и задыхается. Неужели
это Анджела?
"Низкие щипцы!" - голос принадлежал доктору Ламберту.
"Высокие щипцы!" - это был тот же голос. Затем послышался стук
металлического предмета о дно таза.
"Боюсь, что мы таким образом ничего не добьемся, - раздался опять
голос доктора Ламберта. - Придется резать, хоть и очень не хотелось бы".
Из операционной вышла сестра, чтобы посмотреть нет ли поблизости
Юджина.
- Вы бы лучше спустились в приемную, мистер Витла, - сказала она. - Ее
очень скоро вынесут отсюда, теперь уже недолго.
- Нет, я хочу сам быть при операции, - сказал он неожиданно для
себя...
Он вошел в зал, посреди которого на операционном столе лежала Анджела.
С потолка низко спускался электрический канделябр с шестью яркими
лампочками. У изголовья Анджелы стоял доктор Уиллетс, дававший наркоз.
Справа стоял доктор Ламберт, не обративший на Юджина никакого внимания; на
руках у него были залитые кровью резиновые перчатки, он держал скальпель.
Одна из двух сестер священнодействовала у дальнего конца операционного
стола, где на отдельном столике были аккуратно разложены инструменты, губки
и бинты. Мисс де Саль находилась слева. Она раскладывала на столе возле
Анджелы куски марли. Рядом с нею и против доктора Ламберта стоял еще один
хирург, которого Юджин раньше не видал. Из груди Анджелы вырывалось тяжелое
хрипение. Она, по-видимому, была без сознания. Ее лицо скрывали куски марли
и какая-то резиновая воронка.
У Юджина ногти вонзились в ладони. Значит, все-таки операция! -
подумал он. Кесарево сечение. Очевидно, они не могут извлечь ребенка, даже
убив его. Семьдесят пять процентов таких операций, говорилось в книге,
кончается благополучно; но эта статистика относилась только к
зарегистрированным случаям, а сколько незарегистрированных? Действительно
ли доктор Ламберт такой великий хирург? Выдержит ли Анджела эфир, с ее
слабым сердцем?
Юджин стоял и наблюдал за всей этой сценой. Доктор Ламберт быстро
вымыл руки и взял маленький блестящий скальпель, сверкавший, как ярко
начищенное серебро. Руки старого врача в резиновых перчатках казались в
электрическом свете голубовато-белыми. Обнаженное тело Анджелы было совсем
восковым. Доктор Ламберт склонился над нею.
- Старайтесь по мере возможности поддерживать правильное дыхание, -
сказал он своему младшему коллеге. - Если она очнется, дайте ей эфиру. А
вы, доктор, присмотрите за артериями.
Он сделал легкий надрез в нижней половине живота, и Юджин увидел, как
в том месте, которого коснулся нож, брызнули струйки крови. Разрез выглядел
совсем небольшим. Сестра губкой снимала кровь, едва только она выступала.
Затем хирург сделал второй надрез, и тогда показалась ткань, выстилающая
изнутри мышцы живота и защищающая кишечник.
- Я не хочу делать слишком большой разрез, - спокойно сказал хирург,
словно разговаривая сам с собой. - А то с этими внутренностями потом
большая возня. Приподымите слегка края, доктор. Очень хорошо. Губку, мисс
Вуд. А теперь, если мы сделаем еще один надрез здесь...
Он снова стал орудовать своим инструментом, совсем как добросовестный
столяр или плотник. Потом бросил нож в таз с водою на столике мисс Вуд и,
просунув пальцы в кровоточащую рану, к которой сестра все время
прикладывала губку, что-то обнажил. Что это? Сердце у Юджина судорожно
заколотилось. Доктор Ламберт просовывал пальцы все глубже - сперва средний,
затем также и указательный, - приговаривая при этом:
- Что-то я ножку не нахожу. А ну-ка, еще поищем. Ага, вот она!
- Разрешите, доктор, слегка подвинуть головку?
Это говорил молодой врач, находившийся слева от доктора Ламберта.
- Осторожнее только! Осторожнее! Она пригнута почти к самому кончику.
Ну, теперь я ее держу. Тише, доктор, не забывайте о последе.
Из жуткой раны появилось что-то залитое кровью, что-то странное -
крохотная ступня, ножка, тельце, голова...
"Боже мой, какой ужас!" - мысленно произнес Юджин, и снова слезы
выступили у него на глазах.
- Послед, доктор... Следите за брюшиной, мисс Вуд. Ребенок жив, все в
порядке. Как пульс больной, мисс де Саль?
- Слабоват, доктор.
- Поменьше эфиру в таком случае. Ну, теперь можно все укладывать на
место. Губку. Придется, Уиллетс, потом наложить швы. Боюсь, что само не
заживет. Некоторые хирурги придерживаются другого мнения, но я не верю в
возможность самопроизвольного заживления у нее. Наложим по крайней мере три
или четыре шва.
Они работали, как плотники, как столяры, как электромонтеры. Анджела,
казалось, была для них не более как манекен. И все же в их медленных,
уверенных движениях чувствовалась напряженность и торопливость. "Тише едешь
- дальше будешь", - вдруг всплыла в памяти Юджина старая поговорка. Он
наблюдал за тем, что разыгрывалось у него на глазах, и ему казалось, что
все это сон, кошмарный сон, или потрясающая картина, вроде знаменитого
полотна Рембрандта "Ночной дозор". Молодой хирург - тот, которого Юджин не
знал, - высоко поднял какой-то предмет фиолетового цвета, держа его за
ножку, точно освежеванного кролика; Юджин с ужасом сообразил, что это его
ребенок, - ребенок Анджелы, - тот самый, из-за которого здесь вели такую
отчаянную борьбу, терпели такие страшные мучения. Это было чудовище, игра
природы, нечто немыслимое, бесформенное. Юджин не хотел верить своим
глазам; он увидел, как доктор шлепнул ребенка по спине и с любопытством
разглядывает его. И в этот момент послышался слабый крик, - нет, в сущности
даже не крик, а чуть слышный странный звук.
- Она страшно маленькая, но я думаю, что с ней все в порядке. - Голос
принадлежал доктору Уиллетсу, он говорил о ребенке. О ребенке Анджелы.
Теперь его держала сестра. Они только что резали Анджелу. А сейчас они
зашивают рану. То, что происходило здесь, не имело отношения к жизни, - это
был жуткий бред. Юджину казалось, что он потерял рассудок, что он очутился
во власти злых духов.
- Ну, доктор, я думаю, хватит. Прикройте ее, мисс де Саль. Теперь
можно увозить.
Они еще долго занимались Анджелой - накладывали повязку, снимали
прибор, через который подавался эфир, потом уложили ее на спину, обмыли,
переложили на носилки и выкатили из операционной. Она лежала без сознания,
еще под действием эфира, и стонала.
Юджину невыносимо было слышать ее мучительное, тяжелое дыхание.
Казалось невероятным, чтобы эти звуки могли исходить из груди Анджелы -
словно кричала ее душа. И ребенок тоже кричал - здоровым детским криком.
"Боже мой, что за пытка!" - думал Юджин. Подумать только, что это
должно было случиться. Угроза смерти, хирургический нож, бессознательное
состояние, боль - выживет ли Анджела после всего этого? Будет ли она жить?
А он стал отцом.
Он повернул голову и увидел неимоверно крохотную девочку, которую
сестра держала на каком-то одеяльце или подушке. Она что-то делала с нею -
обтирала маслом. Ребенок был розовый, как и всякий ребенок.
- Радость-то какая, а? - сказала сестра, чтобы немного утешить его. Ей
хотелось вернуть Юджина к действительности. У него был совсем безумный вид.
Юджин не спускал глаз с ребенка. Странное овладело им чувство... Он
испытывал глубокое волнение - неудержимое, щекочущее, щемящее. Он
прикоснулся к ребенку. Он посмотрел на его ручонки, на личико. Какое-то
сходство с Анджелой. Да, несомненно. Это его ребенок. Это ребенок Анджелы.
Выживет ли она? Исправится ли он? Боже мой, и надо же было такому бремени
свалиться на него именно сейчас, но ведь это его ребенок. Как мог он
думать... Бедная крошка! Если Анджела умрет... Если Анджела умрет, то от
всей ее долгой, трагической борьбы у него останется во всем мире только это
- его маленькая дочка. Если Анджела умрет... А на смену ей пришло вот это.
Для какой цели? Чтобы светить ему в жизни? Чтобы придать ему сил? Чтобы
сделать его лучше, честнее? Он не находил ответа. Он только чувствовал, что
невольно проникается нежностью к ребенку. Дитя, рожденное бурей. Но
Анджела, которая так близка ему сейчас, выживет ли она, увидит ли его? Вот
она лежит без сознания, неподвижная, страшно изрезанная. Доктор Ламберт,
собиравшийся уходить, подошел, чтобы еще раз посмотреть на нее.
- Как вы думаете, доктор, будет она жить? - спросил его Юджин
прерывающимся от волнения голосом.
- Трудно сказать, - ответил тот с чрезвычайно озабоченным видом. -
Трудно сказать. Сил у нее не так уж много. Слабое сердце и плохие почки -
это скверная комбинация. Как бы там ни было, у нас был один только выход, и
мы должны были им воспользоваться. Я рад, что удалось спасти ребенка.
Сестра о нем позаботится, будет сделано все, что нужно.
Он вышел из больницы, как рабочий уходит после работы к себе домой,
как дай бог каждому из нас уходить, исполнив свое дело. Юджин подошел к
Анджеле. Как он сожалел сейчас о тех долгих годах взаимного недоверия,
которые привели к этому. Ему было стыдно за себя, стыдно за жизнь, за всю
эту путаницу, которую она порождает. Анджела казалась такой маленькой,
бледной, изможденной... Да, всему виной он. Это он привел ее на
операционный стол своей ложью, своим непостоянством, своим неустойчивым
характером. С известной точки зрения это попросту убийство, тем более что
сердце его смягчилось лишь в самую последнюю минуту. Но жизнь и его не
слишком миловала. Да, да... О, дьявольщина! Будь оно все проклято! Только
бы Анджела выздоровела, - он постарается исправиться. Да, непременно. Не
ему бы говорить такие вещи, но он постарается. Право же, любовь не стоит
тех жертв, каких она требует. Бог с ней, с любовью, бог с ней! Он проживет
и без нее. Альфред Рассел Уоллес прав, - есть неведомые нам таинственные
силы. Где-то есть бог. Он царит над миром. Недаром же существуют эти
могущественные темные силы. Только бы Анджела не умерла, - он исправится,
он будет вести себя иначе. Да, да, он станет совсем другим.
Он всмотрелся в лицо Анджелы; она показалась ему такой слабой и
бледной, что он подумал: "Нет, она не выживет".
- Едем ко мне домой, - просила его Миртл, которая только что приехала.
- Здесь мы все равно ничего не можем сделать. Сестра говорит, что она
придет в себя только через несколько часов. А ребенок в надежных руках.
Ребенок, ребенок! Он забыл про ребенка, забыл о существовании Миртл.
Он думал только о той долгой, мрачной трагедии, какой была его жизнь, о
том, сколько зла он причинил.
- Ну, едем, - устало ответил он.
Близилось утро. Они вышли, сели в такси и поехали к Миртл. Но,
несмотря на страшную усталость, Юджин почти не спал. Он, словно в горячке,
метался с боку на бок.
Он встал рано, ему не терпелось поехать в больницу и узнать, как
Анджела и как ребенок.
|
