ГЛАВА XXVI
Нет ничего опаснее для человеческого разума, чем навязчивая идея. Она
может привести, да и часто приводит человека к гибели. Для Юджина такой
навязчивой идеей было представление о совершенной красоте девушки в
восемнадцать лет. Этот культ совершенной красоты, вместе с неспособностью
Анджелы сохранить его любовь и верность, были отчасти причиной всех его бед
до самого последнего времени. Религиозная система, воспринятая со слепой
горячностью, могла бы отвлечь, но могла бы и погубить его, когда бы он
способен был ею увлечься. К счастью, то учение, которым увлекся Юджин, не
имело ничего общего с узкой догмой, являя собой религию в более широком
значении этого слова, то есть духовный синтез или свод метафизических
систем того времени, не лишенный интереса для всякого мыслящего человека.
"Христианская наука" как культ или религия отвергалась всеми установленными
религиями и их последователями, усматривавшими в ней нечто извращенное,
бессмысленное, дикое - вроде черной магии, беспочвенной фантастики,
гипноза, месмеризма, спиритизма; короче говоря, в ней видели все то, чего в
ней не было, и очень мало (вернее, ничего) из того, что в ней было. А между
тем миссис Эдди только сформулировала, - вернее, лишний раз выразила мысль,
которую можно найти в священных книгах индусов и в заветах иудеев, как
Ветхом, так и Новом, и у Сократа, у Марка Аврелия, у святого Августина, а
также у Эмерсона и Карлейля. Единственное различие между нею и современными
философами заключалось в том, что ее "единое начало" было не злобным, как
представлял себе Юджин и многие другие, а всеблагим. Ее "единство" было
"единством" любви. Бог был всем, но только не источником зла, последнее же,
по ее мнению, было лишь иллюзией, без реальности или субстанции, - пустой
знак, лишенный смысла.
Следует помнить, что все время, пока Юджин предавался этим мучительным
религиозным исканиям, он жил на северной окраине города, работая урывками
над несколькими картинами, которые надеялся продать, время от времени
навещая Анджелу, находившуюся в надежных руках в родильном приюте на Сто
десятой улице, не переставая ни на секунду думать о Сюзанне и о том, увидит
ли он ее еще когда-нибудь. Его мозг был до такой степени воспламенен
красотою и духовным совершенством этой девушки, что он в сущности едва ли
мог считаться нормальным человеком. Для того чтобы привести его в себя,
необходима была какая-то встряска, катастрофа, превосходящая все пережитое
им до сих пор. Некоторую положительную роль сыграли для него материальные
невзгоды. Потеря Сюзанны только разожгла его любовь к ней. Положение
Анджелы несколько отвлекало мысли Юджина, так как его занимал вопрос, что с
нею будет. "Если бы она умерла!" - говорил он себе, потому что человек
обладает счастливой способностью от души ненавидеть тех, кому он причинил
больше всего зла. Он с трудом заставлял себя навещать ее, до такой степени
им владела мысль, что она стоит на его пути, а мысль, что она собирается
сделать его отцом, приводила его в бешенство - ведь если Анджела умрет,
ребенок останется у него на руках, и это, возможно, помешает Сюзанне со
временем к нему вернуться.
В тот период Юджин сторонился людей, так как он чувствовал себя среди
них отщепенцем и полагал, что своим появлением в обществе только накличет
на себя беду; все это не соответствовало действительности и было лишь
плодом его воображения. Этого не было бы, если бы он в это не верил. Но
именно потому он и поселился в тихой местности, куда почти не доходил шум
городского движения. Здесь он мог предаваться своим мыслям в полном покое.
Семья, у которой он снял комнату, ничего о нем не знала. Приближалась зима
с холодом, снегом и сильными ветрами, и Юджин с удовольствием думал о том,
что сюда мало кто забредет, особенно из числа его влиятельных знакомых. Он
получал много писем, которые пересылались ему с прежней квартиры, так как
его имя все еще значилось в списка разных комитетов, а также в
адрес-календаре, да и было у него много относительно скромных друзей, с
которыми можно было бы встречаться без больших затрат и которые рады были
бы повидаться с ним. Но Юджин не отвечал на приглашения и никому не сообщал
своего нового адреса; он много гулял по вечерам, а днем читал, рисовал или
же просиживал часами, погруженный в раздумье. Он все время размышлял о
Сюзанне и о том, что судьба воспользовалась ею как приманкой, чтобы вовлечь
его в западню. Сюзанна еще вернется к нему, она должна вернуться. Он
придумывал чудесные, мучительные встречи с нею, видел в своем воображении,
как она бросается в его объятия, чтобы уже никогда больше с ним не
расстаться. Об Анджеле, лежавшей в палате родильного приюта, он думал очень
мало. Она была под наблюдением опытных врачей. Он платил по всем счетам. До
критического момента было еще далеко. Миртл навещала ее. Порою он ловил
себя на мысли, что он жесток, что его рассудок гонит прочь ту, что была для
него верной опорой в жизни, но так или иначе он находил себе оправдание.
Анджела ему не пара. Почему она не может жить вдали от него? Вот и
"христианская наука" отрицает брак, считая его человеческой иллюзией,
противоречащей нерушимому единству человека и бога. Почему бы Анджеле не
дать ему, наконец, свободу?
Он писал стихи, посвященные Сюзанне, и читал творения старых поэтов,
которые разыскал в хозяйском сундуке среди ненужных книг. Снова и снова
перечитывал он сонет, начинавшийся словами: "Отвергнутый людьми,
отвергнутый судьбою"* - этот вопль из мрака, в котором он узнавал свой
собственный голос. Он купил сборник стихов Иейтса, и ему казалось, что они
говорят о Сюзанне:
______________
* Шекспир, сонет XXIX.
Не мне корить ее, что дни мои
Она тоской наполнила...
Его состояние не было таким тяжелым, как восемь лет назад, когда он
заболел, но оно было все же очень серьезным. Снова мысли его
сосредоточились на коварстве жизни, на ее изменчивости и капризах. Юджина
интересовало лишь то, что имело отношение к загадочным сторонам природы, и
от этого в нем снова стал зарождаться болезненный страх перед жизнью. Все
это заставляло Миртл опасаться за его рассудок.
- Почему ты не посоветуешься с кем-нибудь из наших лекарей? - пристала
она к нему однажды. - Поверь мне, они помогут тебе. Полно упрямиться. В
этих людях что-то есть, я не могу выразить, что именно. Какое-то
удивительное спокойствие. Тебе сразу станет лучше. Сделай это ради меня.
- Не донимай меня, Миртл. Оставь меня в покое. Ни к кому я не пойду. Я
готов признать, что в этом учении что-то есть - с точки зрения метафизики,
- но зачем мне ходить к лекарям? Если бог существует, он так же близок мне,
как и всякому другому.
Миртл в отчаянии ломала руки, и, видя, как она страдает, Юджин решил
послушаться. Кто знает, может быть, в этих людях заложена гипнотическая
сила или способность непосредственного воздействия, некий магнетизм,
который может повлиять на него и утолить его душевную боль. Он верил в
гипноз, во внушение и во многое другое. В конце концов он позвонил миссис
Джонс - старой женщине, которую очень хвалили и его сестра и другие; она
жила на южной стороне Бродвея, где-то неподалеку от Миртл. Рассказывали,
что она многим вернула здоровье. С какой стати он, Юджин Витла, спрашивал
себя Юджин, берясь за телефонную трубку, - с какой стати он, бывший
директор "Юнайтед мэгэзинс", бывший художник (Юджин считал, что он уже
больше не художник в настоящем смысле слова), пойдет к какой-то даме,
проповедующей "христианскую науку", чтобы излечиться - от чего? От чувства
безнадежности? Да. От сознания жизненного краха? Да. От душевной боли? Да.
От нечистых помыслов, подобных тем, в которых каялся незнакомец в церкви?
Да. Не смешно ли! Но вместе с тем им владело любопытство. Он размышлял о
том, действительно ли это возможно. Может ли он исцелиться от навязчивой
мысли, что потерпел крах в жизни? Может ли он исцелиться от снедающей его
тоски? Хочет ли он, чтобы эта тоска прошла? Нет! Конечно, нет! Ему нужна
Сюзанна. Он прекрасно понимал намерения Миртл - она рассчитывала с помощью
"христианской науки" вернуть его Анджеле и заставить позабыть Сюзанну, а он
знал, что это невозможно. Он решил пойти к старой лекарке, но только
потому, что его мучило безделье, одиночество и отсутствие всякой цели
впереди. Он решил пойти, потому что не знал, в сущности, что ему делать.
Миссис Джонс - миссис Алтэа Джонс - жила в одном из тех
многоквартирных домов стандартной архитектуры, которых в Нью-Йорке тысячи.
Широкий проход между двумя светло-желтыми кирпичными корпусами вел вглубь,
к узорчатой железной решетке подъезда, по обе стороны которого стояли на
фигурных постаментах электрические фонари с матовыми лампочками,
отбрасывавшими мягкий свет. Дальше - обычный вестибюль, лифт, ко всему
равнодушный негр-лифтер в форме и телефонный коммутатор. Здание было
семиэтажное. Стоял январский вечер, шел снег. Метель крутила снежные
хлопья, и улицы были устланы мягким ковром рыхлого снега. Несмотря на
тяжелое настроение, Юджин, как и всегда, отдался во власть той изумительной
картины, какую представлял собой окружающий мир, - город, одетый в
горностаевую мантию. Трамваи с грохотом проносились мимо, пешеходы шли
сгорбившись, кутаясь от ветра в шубы. Юджин с восхищением смотрел на снег,
на пушистые хлопья, упиваясь чудесами обычной, повседневной жизни. Это
отвлекло его от горя и заставило снова думать о живописи.
Миссис Джонс жила на седьмом этаже. Юджин постучал, и ему открыла
горничная, которая проводила его в приемную, так как он пришел немного
раньше назначенного времени. Здесь дожидались своей очереди несколько
пациентов - здоровые на вид мужчины и женщины. "Разве это не доказывает, -
подумал Юджин, опускаясь на стул, - что вся эта "наука" имеет дело с
воображаемыми недугами?" И снова ему вспомнился незнакомец в церкви, с
такой искренней убежденностью свидетельствовавший о своем излечении. Что ж,
подождем, увидим. Хотя он не мог себе представить, чтобы это принесло ему
какую-нибудь пользу. Надо скорее приниматься за работу. Юджин сидел в углу
приемной, упершись локтями в колени и сцепив пальцы под подбородком, и
думал. Его угнетал невзрачный вид этой комнаты, рыночная безвкусная мебель.
Неужели божественный разум не может создать для своих представителей более
приличную обстановку? Возможно ли, чтобы человек, призванный осуществлять
воздействие всемогущего бога на смертных, был настолько лишен чувства
красоты, чтобы жить в таком доме? Вот уж неубедительное свидетельство
могущества божия, а впрочем...
Вошла миссис Джонс, - маленького роста, полная, некрасивая женщина,
седая, морщинистая, безвкусно одетая, с весьма внушительным носом, с
бородавкой у рта. Казалось, природа, сотворившая миссис Джонс некрасивой,
не хотела ограничиться полумерами, и Юджин подумал, что почтенная лекарка
сильно напоминает диккенсовскую миссис Микобер со старой гравюры. На ней
была черная юбка из добротного материала, сидевшая мешком, и блуза
сине-стального цвета. Юджин заметил, однако, что у нее ясные серые глаза и
приятная улыбка.
- Мистер Витла, не так ли? - спросила она, направляясь к нему через
всю комнату, так как Юджин уселся в самом углу, возле окна. Она говорила с
легким шотландским акцентом. - Очень рада вас видеть. Прошу вас, пройдите
ко мне.
Она принимала его раньше других, так как они по телефону условились
насчет времени. Миссис Джонс провела его через всю комнату и у порога
своего кабинета пожала ему руку, пропуская мимо себя.
Юджин осторожно ответил на рукопожатие.
Так вот она какая, эта миссис Джонс! - подумал он, входя к ней и
оглядываясь. Бэнгс и Миртл утверждали, что она совершала чудеса исцеления,
вернее, что их совершал через нее божественный разум. Руки у нее были
сморщенные, лицо старое. Почему она не сделает себя молодой, если ей дано
творить чудеса? И почему в комнате такой беспорядок? Можно было буквально
задохнуться от обилия развешанных по стенам литографий и гравюр,
изображавших сцены из Библии и жизни Христа. На полу лежал какой-то красный
коврик или дорожка; стулья, обитые кожей, были топорной работы, стол весь
завален книгами, а со стены глядел поблекший портрет миссис Эдди и глупые,
надоедливые изречения. До чего же бездарны люди, когда дело касается
искусства жить! И как может утверждать, что постиг бога, тот, кто и о
жизни-то ничего не знает! Юджин устал, эта комната вызывала в нем
отвращение. И сама миссис Джонс тоже. У нее ко всему прочему был
неприятный, визгливый голос. И эта особа берется лечить рак? И чахотку? И
другие страшные болезни, как утверждает Миртл? Какой вздор!
Усталый, но чувствуя нарастающее раздражение, он сел на стул, который
указала ему миссис Джонс, и уставился на нее, а она уселась напротив и
окинула его ласковым, улыбающимся взглядом.
- Ну, - начала она без предисловий, - на что жалуется чадо господне?
Юджин в раздражении задвигался на стуле.
Чадо господне! Вот ханжа! Какое у него право называться господним
чадом? Нет, этим она его не возьмет. Как глупо, как непроходимо глупо!
Почему не спросить по-человечески, что с ним такое. Тем не менее он
ответил:
- На многое, так что мне, вероятно, нельзя помочь.
- Ну-ну, быть того не может. Не мешает, кстати, помнить, что для бога
нет ничего невозможного. Ведь с этим вы согласны, не правда ли? - с улыбкой
добавила она. - Вы, надеюсь, верите в бога или в некую руководящую силу?
- Не знаю, может быть, и верю. Я знаю, что в бога положено верить. Да,
пожалуй, верю.
- И он кажется вам недобрым богом?
- Да, и всегда казался, - ответил Юджин, подумав об Анджеле.
- Бренный разум, бренный разум! - словно подтверждая вслух собственную
мысль, произнесла миссис Джонс. - Каких только не рождает он заблуждений!
После чего она обратилась к Юджину.
- Человек должен быть исцелен - и даже против воли, чтобы познать, что
бог есть бог любви. Итак, вы считаете себя нераскаянным грешником, не
правда ли, - и думаете, что бог злобен? Можете ничего мне не рассказывать.
Все мы одинаковы в нашем земном состоянии. Я хотела бы только напомнить вам
слова пророка Исайи: "Если будут грехи ваши красны, как пурпур, - как руно
убелю..."
Юджин уже много лет не слышал этого изречения и едва ли помнил его. И
вдруг оно ожило в его душе во всей той яркой образности, которая так
отличает изречения библейских пророков. Он почувствовал, что готов простить
миссис Джонс ее бородавку, большой нос и нескладное одеяние за то, что она
сумела так кстати ввернуть это изречение. Это сразу подняло старую лекарку
в его глазах, так как свидетельствовало об уме или, во всяком случае, о
такте.
- Можете вы излечить меня от горя? - спросил он мрачно и не без
сарказма. - Можете вы излечить меня от страха и тоски?
- Сама я ничего не могу, - ответила она, угадав его настроение. - Но
для бога нет ничего невозможного. Если вы верите в высший разум, он исцелит
вас. Святой Павел говорил: "Я делаю все по милости господа, который дарует
мне силы". Вы прочитали книгу миссис Эдди?
- Нет. Я еще читаю ее.
- Вам все понятно?
- Не скажу. Там слишком много противоречий.
- Знаю, так обычно кажется всем, кто впервые знакомится с нашим
учением. Но пусть это вас не тревожит. Ведь вы хотите избавиться от ваших
горестей. Забудьте, что я слабая женщина и что вы пришли ко мне за помощью.
Вспомните слова апостола Павла о тех, кто трудится во имя истины: "Итак, мы
посланники от имени Христа, и как бы сам бог увещевает через нас, от имени
Христа просим: примиритесь с богом".
- Я вижу, Библию вы знаете назубок, - заметил Юджин.
- Это единственное, что я знаю, - отвечала она.
Затем началось одно из тех религиозных действ, которые так обычны у
последователей "христианской науки", но весьма удивляют новичка. Миссис
Джонс попросила Юджина сосредоточить мысли на молитве господней.
- Не важно, если даже текст покажется вам бессмысленным... Вы пришли
сюда за помощью, вы образ и подобие божие, и он не позволит, чтоб вы ушли
от него с пустыми руками. Но сперва разрешите мне прочесть вам псалом,
который, по-моему, очень полезен для начала.
Она раскрыла Библию, лежавшую на столе, и стала читать:
"Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится.
Говорит Господу: "прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я
уповаю!"
Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы.
Перьями своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен, щит и
ограждение - истина Его.
Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем.
Язвы, ходящей в мраке, заразы, опустошающей в полдень.
Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя, но к тебе не
приблизится.
Только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым.
Ибо ты сказал: "Господь - упование мое"; Всевышнего избрал ты
прибежищем твоим.
Не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему.
Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе - охранять тебя на всех путях
твоих.
На руках понесут тебя, да не приткнешься о камень ногою твоею.
На аспида и василиска наступишь, попирать будешь льва и дракона.
"За то, что он возлюбил Меня, избавлю его, защищу его, потому, что он
позвал имя Мое.
Воззовет ко мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и
прославлю его.
Долготою жизни насыщу его и явлю ему спасение Мое".
Слушая этот всемилостивейший божественный манифест, Юджин сидел с
закрытыми глазами и вспоминал свои недавние злоключения. Впервые за много
лет он пытался сосредоточить мысли на премудром, всеблагом и всемогущем
милосердии. Но это ему не удавалось, так как он не мог согласить обещание
божественной милости с природою знакомого ему мира. Зачем говорить: "На
руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею", тогда как на
самом деле и ему и Анджеле столько пришлось в последние дни пережить
тяжелого? Разве не сказано о нем: "Живущий под кровом Всевышнего под сенью
Всемогущего покоится"? Почему же тогда он лишен этой защиты? Правда, там
говорится: "За то, что он возлюбил меня, избавлю его". Так уж не это ли
ответ? Разве возлюбила его Анджела? Или он сам? Возможно ли, что все их
беды отсюда?
"Призовет меня и услышу его; с ним я в скорби; избавлю его и
прославлю".
Но призывал ли его когда-нибудь он, Юджин? Или Анджела? Разве не
увязли они оба в болоте отчаяния? Но все равно. Анджела - неподходящая ему
жена. Что же бог думал? Никогда он, Юджин, к ней не вернется.
Так размышлял он полусерьезно, полускептически, пока миссис Джонс не
кончила. Ну, а что, если и в самом деле вопреки его сомнениям вся эта
возня, и шум, и страдания, и тревоги - не что иное, как самообман? Но ведь
Анджела страдает. Да и не только Анджела. Как же это понять? Разве такие
факты не опровергают иллюзорность мира? Или же и самые факты иллюзорны?
- А теперь давайте уразумеем, что мы с вами безгрешные чада господни,
- продолжала после короткой паузы миссис Джонс. - Ведь каждый из нас
считает себя большим и сильным и меньше всего сомневается в собственном
бытии. И мы действительно существуем, но лишь как помышление божие. А это
значит, что ничто не может причинить нам вреда, и никакое зло к нам не
приблизится. Ибо бог бесконечен. Он сила и жизнь. Он истина и любовь. Он
выше всех и над всеми.
И, закрыв глаза, она углубилась в себя, чтобы показать ему, объяснила
она, совершенство его духа в боге. Юджин силился вспомнить слова молитвы,
но на самом деле думал об этой комнате и ее безобразной меблировке, о
дешевых литографиях на стене, о невзрачности их хозяйки и о том, как
смешно, что он здесь. За него, Юджина, возносят молитвы! Что подумала бы
Анджела! И почему эта женщина так стара, если дух всемогущ? Почему она
мирится с собственной невзрачностью? Что это она делает? Как это
называется? Гипнотизм? Месмеризм? Но он хорошо помнил тот отрывок в книге
миссис Эдди, где ясно говорилось, что таким вещам нет места в "христианской
науке". Нет, эта старуха не притворяется. Ее слова, ее улыбка не лгут. Она
и в самом деле верит в какую-то благую силу. Но поможет ли эта сила ему,
Юджину, как о том говорится в псалме? Оставит ли его эта боль? Удастся ли
ему вырвать из сердца Сюзанну? А что, если именно это и будет для него
злом? Да, конечно. И все же... Ему приказано молиться. Высшие силы могут
исцелить его. Для сил, которые правят вселенной, нет ничего невозможного...
Достаточно вспомнить телефон, беспроволочный телеграф... А солнце, луна...
"Он заповедает своим ангелам охранять тебя на всех путях твоих".
Минут пятнадцать прошло в безмолвном размышлении, и миссис Джонс
открыла глаза.
- А теперь, - сказала она, улыбаясь, - посмотрим, не почувствуем ли мы
себя лучше. И, разумеется, нам станет лучше, потому что мы сами станем
лучше и потому что проникнемся сознанием, что ничто не может причинить зла
помышлению божьему. Все прочее - обман. Он не имеет власти над нами, потому
что он бессилен. Пусть в ваших мыслях пребудет добро - бог, и сами вы
станете добрым. Если же в ваших мыслях будет зло, вы и сами станете злом,
хотя оно и существует только в вашем воображении. Запомните это.
Она говорила с ним, словно с малым ребенком.
Юджин вышел от нее и окунулся в морозную ночь, где ветер взвивал клубы
снега. Он застегнул пальто на все пуговицы. По Бродвею, как всегда, мчались
трамваи. Мимо него то и дело сновали такси. Люди, постоянно оживляющие
пейзаж большого города, с трудом пробирался по снегу. Сквозь его мелькание
сочился ясный голубой свет дуговых фонарей. Шагая по улице, Юджин думал о
том, станет ли ему теперь лучше. Миссис Эдди утверждала, что все на свете
нереально, - бренный разум создал мир, не приемлемый для духа, бренный
разум, который (Юджину вспомнилось это выражение) сам есть "ложь и ложь
порождает". Неужели это так? Действительно ли зло нереально, а горе лишь
самообман? Удастся ли ему избавиться от чувства страха и стыда и снова
взглянуть в лицо всему миру? Он сел в трамвай, направлявшийся в северную
часть города, доехал до Кинсбриджа и, погруженный в раздумье, побрел домой.
Как может он рассчитывать вернуться к жизни и снова найти себя? Ведь ему
уже сорок лет. Он уселся в кресло у лампы и, взяв книгу "Наука и здоровье",
стал рассеянно перелистывать ее. Потом решил, любопытства ради, посмотреть,
что скажет ему раскрытая наугад страница или отрывок. Он все еще был во
власти суеверных чувств. Раскрыв книгу, он прочел следующее:
"Когда смертный сочетает мысли о земле с мыслью о небе и трудится, как
трудится господь, он уж не блуждает в потемках и не цепляется за землю, как
тот, кто не изведал небесного. Наши плотские представления обманывают нас.
Они делают человека лицемером поневоле, ибо он порождает зло, когда хотел
бы творить добро, создает уродство, хотя мечтает о красоте и гармонии,
причиняет боль тем, кого хотел бы благословить. Он становится лжетворцом,
но мнит о себе как о полубоге. Его прикосновение превращает надежду в прах,
прах, который мы попираем ногами. Он мог бы сказать о себе языком Библии:
"Добро, которое хочу творить, не творю, зло же, которое творить не хотел
бы, творю".
Юджин захлопнул книгу и задумался. Хорошо бы проникнуться этим, если
это действительно так. Но меньше всего ему улыбалось стать сектантом,
религиозным фанатиком. Ведь это такое дурачье. Он взял газету - свежий
номер "Ивнинг пост" - и где-то в уголке литературного приложения наткнулся
на отрывок из стихотворения покойного Томаса Фрэнсиса "Небесный ловчий".
Оно начиналось так:
Я от него бежал и день и ночь
Я от него бежал под своды лет
Странное волнение вызвал в Юджине конец:
Лицо его недвижно.
Страшен вид;
Неспешно и упорно, как отмщенье,
Звучат за мной шаги,
И голос говорит:
"Отверг меня, и нет тебе спасенья!"
Действительно ли поэт так чувствовал? Можно ли этому верить? Юджин
снова взялся за книгу, и постепенно ему стало представляться, будто грех, и
зло, и болезнь в самом деле только иллюзии и что от всего этого можно
отрешиться, если уверовать в божественный принцип. Но тут же его взяло
сомнение. А это мучительное сознание несправедливости?.. В состоянии ли он
отказаться от Сюзанны? Хочет ли он этого? Нет!..
Он встал, подошел к окну и стал глядеть на улицу. Там все еще кружил
снег.
"Откажись от нее! Откажись!" И положение Анджелы так опасно. Черт
возьми, в какую передрягу он попал! Что ж, завтра утром он навестит
Анджелу. Он проявит по крайней мере внимание к ней. Он не бросит ее в такое
время. Юджин лег и пытался уснуть, но он разучился спать по-настоящему. Он
был слишком утомлен, слишком расстроен и взвинчен. Все же он немного
поспал, и это было самое большее, на что он в те дни мог надеяться.
|
