В. А. Скачилов (ответственный редактор) И. М. Гвоздикова М. Г. Рахимкулов В. В. Сидоров с 68 сохраним выцветшие строки / сост. В. А. Скачилов. Уфа: Башкирское кн изд-во, 1988. 216 с, ил
Скачать 3.01 Mb.
|
М. Кульшарипов МЕККЕНЗИ УОЛЛЕС СРЕДИ БАШКИР Недавно мне пришлось работать в Государственной публичной библиотеке имени М.Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде. Мое внимание привлекло многотомное сочинение английского исследователя Меккензи Уоллеса, посвященное истории России. В одном из томов я обнаружил интересные материалы по истории и этнографии башкир. Дело в том, что М. Уоллес в 70-х годах XIX века побывал в России, путешествовал по ее губерниям, национальным районам, тогда же встречался с башкирами. Его путевые заметки представляют значительную ценность для изучения особенностей жизни и быта башкир дореволюционного периода. Несколько слов о Меккензи Уоллесе. Он родился в 1841 году в Шотландии, получил прекрасное образование, изучал правоведение в Эдинбурге, Париже, Берлине. В 1870 году уехал в Россию, жил в Петербурге, Москве, Ярославле. В течение шести лет изучал социально-политический строй страны, хорошо знал труды русских историков, в частности, произведения крупнейшего ученого С.М. Соловьева. Вернувшись в Англию, он опубликовал многотомный труд под названием «Россия». Сочинение М. Уоллеса было переведено на русский язык, в 1880 году увидело свет. В своих книгах он назвал Россию «страной чудовищных контрастов». Как сообщало одно из русских изданий того времени, «наряду с меткими замечаниями у Уоллеса встречаются наблюдения крайне поверхностные»1. В первой половине 70-х годов XIX века М. Уоллес предпринял путешествие на восток России. Находясь в Самарской губернии, он писал: «...отправился на восток, намереваясь посетить башкир-татарское племя, которое, как меня уверяли, еще сохранило свои старые кочевые привычки». При этом М. Уоллес рассчитывал «увидеть собственными глазами остатки тех страшных кочевых племен, которые некогда завоевали Россию и долгое время угрожали опустошением Европе — тех татарских Орд, которые за свою несокрушимую силу и неумолимую свирепость получили название «божьего бича», и, наконец, «изучить условия пастушеской жизни» 2. Следует отметить, что М. Уоллес, считая башкир остатками монгольских Орд, допускал явную неточность. Известно, что башкиры еще задолго до монголо-татарских походов обосновались на Южном Урале и в прилегающих к нему степных зонах, сами в 1236 году были покорены Батый-ханом, в дальнейшем подвергались жестокому гнету со стороны золотоордынских феодалов. В данном случае Уоллес придерживается ошибочной концепции некоторых русских и западноевропейских историков, традиционно считающих все тюркские народы и племена, особенно ведущих кочевой и полукочевой образ жизни, остатками «свирепых монголо-татар». Однажды летним вечером М. Уоллес со своими спутниками прибыл в башкирский аул, «состоящий из 20-ти палаток, построенных по одному образцу и разбросанных кругом без всякой симметрии». Речь, как видно из описания автора, идет о башкирской летовке — «яйляу». Уоллес довольно подробно описывает внутреннее убранство башкирской юрты — «тирмэ» (башк.): «Через несколько минут мы удобно расположились в одной из палаток — куполообразном строении, футов 12 в диаметре, сооруженном из тонких палок, покрытых плотным войлоком. В ней не было другой мебели, кроме изрядного количества ковров и подушек, из которых была устроена для нас постель». По рассказу английского ученого, у всех башкир «была смуглая кожа, маленькие глаза и выдающиеся скулы, характеризующие татарскую расу, но у них мало заметна та плоскость лица и то особенное безобразие, которыми отличаются чистые монголы». Нужно иметь в виду, что в данном случае проявляется явно предубежденное отношение европейца к представителям монгольской расы. Довольно подробно нарисовал Уоллес процесс приготовления башкирами пищи: «У наших дверей убили (зарезали — авт.) овцу, сняли с нее шкуру, разрезали мясо на части и сложили в огромный котел, под которым был разведен огонь. Когда мясо сварилось, нас пригласили пройти в палатку. Стол заменяла большая салфетка (скатерть — авт.), разостланная посреди палатки, а вместо стульев служили подушки, на которые мы сели, скрестивши ноги. Гости должны были есть все из обыкновенной деревянной чашки и употреблять орудия, которыми наделила их природа (т.е. руки — авт.). Прислуживали хозяин и его сын. Обед был обилен, но не разнообразен и весь состоял из вареной баранины и небольшого куска соленого лошадиного (конского) мяса, поданного в виде entremet». Особенно поразил чопорного англичанина любимый способ башкир выражать свое уважение к тому, с кем едят. Это выражалось в том, что они впихивали гостю в рот куски баранины, а иногда даже «пригоршни раскрошенного мяса». Уоллес даже раскаялся в том, что «произвел хорошее впечатление на своих хозяев». Он также подробно описывает угощение гостей хозяевами кумысом, сообщая, что башкиры в громадном количестве потребляют кумыс и «человек, не пьющий кумыс, не может быть общительным в башкирском смысле этого слова, и, научаясь пить, он принимает существенный принцип башкирской национальности». Уоллес пил много кумыса, и башкиры, якобы в знак расположения к нему, разрешили английскому гостю курить. Цель своего приезда к башкирам М. Уоллес изложил официально, собрав всех жителей аула: «В отдаленной стране, лежащей далеко на западе, из которой я прибыл, я слыхал о башкирах, как о народе, имеющем много странных обычаев, но очень любезном и гостеприимном по отношению к иностранцам, и я надеюсь, что вы позволите мне познакомиться с вашими привычками, обычаями, песнями, историей, религией и всем, что, как я уверял их, возбуждает в моих соотечественниках живое участие и обсуждение». Он обратился с этими словами к башкирам по-русски, — по его словам, — «все башкиры, за исключением муллы, говорили немного по-русски». Башкиры живо откликнулись на его просьбу и представили англичанину некоего Абдуллу, который оказался прекрасным знатоком истории, фольклора своего народа, виртуозно играл на курае (национальном музыкальном инструменте башкир), в совершенстве владел русским языком. По просьбе Уоллеса Абдулла «вытащил из-под своего халата маленький духовой инструмент, похожий на флейту или свирель» (речь идет о курае), сыграл «несколько народных песен». Игра на курае произвела на английского ученого большое впечатление. Он писал: «Первые мелодии, которые он (Абдулла — авт.) заиграл, сильно напомнили мне шотландский марш. Это были звуки сначала тихие, торжественные, жалобные, потом постепенно подымавшиеся до захватывающих дух воинственных тонов... Сила выражения, которую Абдулла влагал в свой простой инструмент, была поистине изумительна». Дальше Абдулла, по сообщению Уоллеса, «стал наигрывать легкие, живые арийки: некоторые из более молодых башкир вскочили с мест и исполнили танец — такой же шумный и неуклюжий, как ирландский джиг». Абдулла для Уоллеса стал «драгоценнейшей находкой». «Он был чем-то вроде башкирского трубадура, и был хорошо знаком не только с музыкой, но и с преданиями, историей, суевериями и знаниями своего народа», — пишет англичанин. Интересно отметить, что Уоллес заметил неприязненное отношение к Абдулле со стороны ахуна и муллы, смотревших на него, «как на пустого, негодного человека, не имеющего правильных и почтенных средств к существованию», но среди людей менее строгих принципов он был, по мнению англичанина, «общим любимцем». По наблюдениям Уоллеса, Абдулла в присутствии ахуна всегда был молчалив и важен, но как только тот избавлял его от своей «величественной особы, он разом становился весел и разговорчив». Башкирский кураист охотно предоставил в распоряжение английского ученого «весь запас своих знаний». Он стал для Уоллеса первоклассным переводчиком, бесценным источником изучения жизни и быта башкир. Уоллес считал бедного Абдуллу всесторонним гением и весельчаком. Но, как правильно подметил английский гость, «его полинялый, оборванный халат слишком ясно показывал, что в Башкирии, как и в более цивилизованных странах, гений и артистический темперамент ведут скорее к нищете, чем к богатству!» М. Уоллес подружился еще с одним человеком — Мехмед-Зианом, который, по словам англичанина, был «не столь образованный, как Абдулла, но гораздо более симпатичный». Ученый пишет, что он ласков и непринужден в обращении, неодолимо привлекателен. Через короткое время между ними установилась дружба. По характеристике Уоллеса, Мехмед-Зиан был «высокий, мускулистый, широкоплечий мужчина, гибкий и ловкий, с европейским лицом». Этого башкира интересовало все, что было связано с географией, — «его географическая любознательность была ненасытна». Мехмед-Зиан живо заинтересовался географической картой Меккензи, и тот обещал прислать ему такую же. Уоллес сдержал свое слово: через одного башкира — односельчанина Мехмед-Зиана, которого он встретил в Самаре, Уоллес передал карту для своего башкирского друга. Через несколько лет какой-то русский путешественник сообщил Уоллесу, что видел ту карту у одного башкира, который даже «учил его, как вычислять расстояние до Бухары». Английский ученый в сопровождении Мехмед-Зиана побывал во многих деревнях Самарской губернии, расположенных по берегам реки Каралык. Уоллес писал, что Мехмед в совершенстве знал свою страну и «щедро заплатил мне за мои уроки географии», что у него везде было много знакомых и их всюду «принимали с величайшим гостеприимством». Все это дало повод несколько позже заявить Уоллесу следующее: «...из своего собственного опыта я могу засвидетельствовать, что в продолжение всех своих странствий я не встретил такого добродушного и гостеприимного приема, как у мусульманских башкир» 3. Довольно подробно Меккензи Уоллес описал и особенности экономической жизни башкир, отмечая, что башкиры «переходят теперь от пастушеской жизни к земледельческой». При этом он сделал попытку вскрыть причины перехода кочевников к оседлости и земледелию, подверг критике точку зрения некоторых исследователей, объясняющих изменение пастушеского образа жизни появлением среди номадов, или кочевников, «великого законодателя, научившего их возделывать землю». «Измышлением кабинетных ученых» называет он мнение о том, что кочевники стали заниматься земледелием при столкновении с «земледельческой расой». Весьма интересен и своеобразен взгляд Уоллеса на эту проблему. Он считал, что пастушеская жизнь несравненно приятнее суровой доли земледельца и до такой степени более согласуется с естественной беспечностью человеческой природы, что никакой великий законодатель, хотя бы он обладал мудростью Соломона и красноречием Демосфена, не убедил бы своих соотечественников добровольно перейти от одной формы быта к другой. Этот тезис английский ученый объясняет тем, что «из всех средств к существованию земледелие — за исключением, может быть, работы в рудниках, — самое тяжелое, и люди, не привыкшие к нему с детства, никогда не принимаются за него добровольно». По мнению Уоллеса, лишь страх голодной смерти может заставить людей, живущих своими стадами и табунами, перейти к земледелию. «Ожидание голода — вот действительная причина этого перехода, вероятно, во всех случаях, а у башкир — наверное», — утверждает автор. Пока у башкир были в изобилии пастбища, они никогда не думали о земледельческих работах, стада снабжали их всем необходимым и позволяли вести «спокойное, беспечное существование», пишет Уоллес. «Башкиры, увидев на своих границах русских крестьян, трудолюбиво пахавших и жавших, смотрели на них с сожалением и, разумеется, никогда не думали последовать их примеру», — считает он. Безусловно, английский ученый идеализирует особенности быта кочевников, хотя его замечание о причине перехода кочевников к хлебопашеству не лишено здравого смысла. Автор правильно связал ухудшение экономического положения башкир, упадок их скотоводческого хозяйства с колонизацией и широким расхищением их земель, что привело к резкому сокращению пастбищ. Первоначально башкиры, по мнению Уоллеса, сдавали свои земли в испольную аренду русским крестьянам, но потом сами взялись за плуг. Ученый сделал вывод, что «башкиры более уже не пастушеский народ», что они уже не кочуют. Это открытие несколько разочаровало Уоллеса, так как он стремился ближе познакомиться с жизнью и бытом именно кочевников-скотоводов, «далеких от цивилизации». Вот почему он поехал к киргизам, то есть к казахам 4. Но приехав туда, Уоллес «не встретил того дружелюбного радушия и общительности у киргиз, которые находил среди башкир». Английский ученый верно подметил, что киргизы близки к башкирам этнографически, но отличаются от них и по наружности, и по языку. Черты лица киргиз, как пишет Уоллес, более приближаются к чисто монгольскому типу. Касаясь быта казахов, он подчеркивает, что «образ жизни киргиз мало отличается от башкирского, но, в противоположность башкирам, которые обладают хорошею пахотной землей и находятся на пути к земледелию, киргизы «кочуют» 5. Меккензи Уоллес наблюдал и за русскими крестьянами окраин России, отметил у них отсутствие религиозного фанатизма и миролюбивое настроение. По мнению ученого, «русский крестьянин точно создан для мирной, земледельческой колонизации. У него в характере нет высокомерного сознания личного и национального превосходства, непреодолимого стремления к господству, которые, — по замечанию автора, — часто превращают преклоняющихся перед законом, свободолюбивых британцев в жестоких тиранов, когда они приходят в соприкосновение с более слабой расой». И еще — у русского крестьянина «нет желания управлять», и он «вовсе не хочет обратить туземцев в дровосеков и водовозов». А англичане, как пишет Уоллес, «вероятно, давно завладели бы землею и обратили бы самих туземцев в земледельческих рабочих». Можно согласиться с точкой зрения Уоллеса о том, что русские крестьяне «мирно поселились между туземным населением и очень быстро слились с ними», нашли общий язык и подружились 6. Книга Меккензи Уоллеса «Россия» дает довольно наглядную картину жизни и быта народов России, верно показывая взаимоотношения между русскими крестьянами и местным нерусским населением. Но самое ценное, пожалуй, то, что она позволяет нам более детально изучить быт башкирского народа, его нравы, традиции и обычаи. Ю. Зобов ЗНАТОК ДРЕВНОСТЕЙ БАШКИРИИ Научное изучение Оренбургского края, в состав которого в XVIII — первой половине XIX века входила Башкирия, было начато И.К. Кирилловым, В.Н. Татищевым и П.И. Рычковым. Среди продолжателей их дела достойное место в XIX веке занимает Руф Гаврилович Игнатьев — историк, этнограф, собиратель фольклора, первый археолог Оренбургского края. Нельзя сказать, что о жизни и творчестве Р.Г. Игнатьева ничего не известно. Первым взялся за исследование творческого наследия Р.Г. Игнатьева один из активных деятелей Оренбургской ученой архивной комиссии ее председатель (с 1903 по 1917 год) Александр Владимирович Попов. Он начал собирать и изучать труды Игнатьева, написал его биографию, считая Игнатьева выдающимся оренбургским историком, талантливым этнографом и фольклористом. К сожалению, работы А.В. Попова об Игнатьеве остались незавершенными и в большинстве своем не были опубликованы 1. Историк Владимир Николаевич Витевский, автор крупной монографии «И.И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 г.» (т. I, II. Казань, 1897), лично знавший и высоко ценивший Р.Г. Игнатьева как глубокого знатока оренбургских архивов и древностей, опубликовал в 1894 году вступительную статью к работе Р.Г. Игнатьева «Башкир Салават Юлаев, пугачевский бригадир, певец и импровизатор» (Казань, 1894). В.Н. Витевский положительно отзывался об исторических работах Р.Г. Игнатьева, таких как «Суд над бригадиром Аксаковым», «Карасакал — лжехан Башкирии», «Киргизы Оренбургского ведомства в XVIII столетии», «Миасские золотые промыслы в Оренбургской губернии», «Хроника достопамятных событий Уфимской губернии» и других. «Если в некоторых его статьях, — писал он в предисловии к своей монографии, — и встречаются исторические ошибки и анахронизмы, то все-таки они не умаляют значения его трудов, основанных главным образом на изучении местных архивов». Историк с признательностью отмечал, что «покойный Р.Г. Игнатьев был самым деятельным помощником автора при составлении настоящей монографии в отношении отыскания и доставления различных материалов и справок, необходимых для предпринятого труда. Он первый обратил внимание автора на Тургайский архив» (в Оренбурге — авт.) 2. В советское время впервые к творчеству Р.Г. Игнатьева обратился башкирский литературовед Мурат Галимович Рахимкулов. В 1964 году во втором томе сборника «Башкирия в русской литературе» он опубликовал очерк об Р.Г. Игнатьеве и некоторые его произведения. Позже М.Г. Рахимкулов подверг обстоятельному анализу труды Игнатьева по башкирской фольклористике3. Об Игнатьеве как собирателе и исследователе музыкального творчества башкирского народа опубликовала статью Л.П. Атанова 4. Однако до сих пор остается еще не достаточно выясненной биография исследователя, не изучены его исторические и археологические работы, хотя они и составляют главное содержание исследовательской деятельности Игнатьева. Спорной является даже дата его рождения. Среди документальных материалов Государственного архива Оренбургской области сохранился подлинный «Аттестат» Р. "Г. Игнатьева, составленный 24 декабря 1879 года Минским губернским правлением на основе формулярного списка о его службе. Он дает возможность, прежде всего, установить год рождения Р.Г. Игнатьева. В «Аттестате» сказано: «Губернский секретарь Руф Гаврилович Игнатьев, как видно из формулярного о службе его списка, шестидесяти одного года от роду, вероисповедания православного, знаков отличия не имеет» 5. Следовательно, он родился в 1818 году, а не в 1829, 1816, 1819, как считали другие исследователи. Р.Г. Игнатьев происходил из мелкопоместных дворян Бронницкого уезда Московской губернии, имел небольшое родовое имение в 571 десятину земли в деревне Бажеловка Елабужского уезда Вятской губернии. Он получил хорошее образование: окончил Лазаревский (армянский) институт восточных языков в Москве. Знание тюркских языков очень пригодилось Игнатьеву в его исследовательской работе по истории и этнографии народов многонациональной Башкирии. Р.Г. Игнатьев легко разбирался в старинных манускриптах, текстах и других памятниках тюркской письменности, записывал татарский, башкирский и казахский фольклор.  Р.Г. Игнатьев После окончания Лазаревского института Р.Г. Игнатьев отправился во Францию и поступил в Парижскую консерваторию, где в течение двух лет основательно изучал музыку, совершенствовал игру на фортепиано, скрипке и других музыкальных инструментах. Диплом об окончании Парижской консерватории Игнатьеву вручил известный композитор Галеви, возглавлявший тогда это учебное заведение. Служебную деятельность Руф Гаврилович начал в ноябре 1837 года в качестве канцелярского служителя первого разряда Московской казенной палаты. Через два года его произвели в коллежские регистраторы. В августе 1842 года он перемещен из Казенной палаты к посреднику размежевания земель Московской губернии письмоводителем, затем писцом, а 18 сентября 1844 года по болезни уволен в отставку. С 1847 года в служебной деятельности Р.Г. Игнатьева начинается новый период. В начале января он был направлен в Тверскую губернию и определен младшим сортировщиком Тверской губернской почтовой конторы. Спустя год почтовый департамент назначил его почтмейстером в село Ям-Мачу Новгородской губернии, где он прослужил семь лет. В декабре 1854 года за недостачу казенных денег Р.Г. Игнатьев по суду был лишен чина и отдан в солдаты «с выслугой». 24 ноября 1855 года зачислен рядовым в батальон № 10, затем в батальон № 2 Оренбургского линейного полка. Так он оказался в Оренбургском крае, в котором прожил почти всю оставшуюся жизнь. Свою исследовательскую деятельность в те годы он и посвятил этому краю. В солдатах Игнатьев пробыл недолго. В том же 1855 году он был произведен в унтер-офицеры, а в феврале 1858-го «за хорошее поведение и усердие к службе уволен в отставку», но помилован лишь в 1873 году 6. В середине 60-х годов Р.Г. Игнатьев приехал в Уфу, но не как ссыльный (как полагают некоторые исследователи), а по своему желанию, ибо при увольнении от военной службы ему разрешено было поселиться «где жить пожелает». Он поступил на службу библиотекарем в губернский статистический комитет. С этого времени начинается исследовательская работа Р.Г. Игнатьева в Башкирии. Уже при беглом ознакомлении с краем Игнатьев был поражен богатством его исторического прошлого, обилием и разнообразием фольклорно-этнографического материала. В Оренбургском госархиве хранится «Записка о литературной и ученой деятельности члена разных обществ губернского секретаря Руфа Гавриловича Игнатьева» (1880). Она характеризует важнейшие этапы и направления его творческой деятельности. Начал он свои исследования в 1863 году с выяснения и подробного описания памятников древности Оренбургского края. Вскоре он впервые составил археологическую карту Оренбургской и Уфимской губерний и представил ее в Московское археологическое общество. Карта получила высокую оценку. Московское археологическое общество в 1865 году избирает Р.Г. Игнатьева своим членом-корреспондентом и поручает ему производить археологические раскопки в Оренбургском крае за свой счет. Председатель Московского археологического общества граф Алексей Сергеевич Уваров 29 мая 1865 года писал оренбургскому генерал-губернатору: «Московское Археологическое общество, возложив на своего члена-корреспондента Руфа Гавриловича Игнатьева поручение произвесть на собственный его, Игнатьева, счет разные археологические изыскания в Оренбургской губернии, обращается к Вам с покорнейшею просьбою оказать благосклонное и деятельное участие в его поисках, содействие и разрешить ему производить их не только в Оренбургской губернии, но и в землях негубернского ведомства, как то киргизских и казачьих» 7. Однако местная администрация практически не оказывала материальной поддержки археологу Игнатьеву, хотя и признавала его крайнюю нужду в денежных средствах. Начав раскопки курганов в Троицком, Челябинском и Верхнеуральском уездах на мизерные средства губернского статистического комитета, Игнатьев вскоре прекратил их «за недостатком материальных средств». Начальник Уфимской губернии, председатель статистического комитета Григорий Сергеевич Аксаков писал в августе 1865 года в письме оренбургскому генерал-губернатору Николаю Андреевичу Крыжановскому: «Р.Г. Игнатьев — человек, хотя и весьма усердный, но совершенно без средств» 8. Стремлением иметь хотя бы минимальные материальные возможности вести археологические исследования, очевидно, и объясняется переезд Игнатьева в 1865 году из Оренбурга в Уфу, где ему были предоставлены средства вновь образованным (в связи с выделением Уфимской губернии) Уфимским статистическим комитетом. Об этом свидетельствует письмо председателя комитета от 9 августа 1865 года, в котором отмечается, что «по случаю разделения губерний... Игнатьев был вызван комитетом в Уфу для занятий (археологией — авт.) по здешней губернии при постоянном пособии со стороны комитета, сообразно незначительным средствам комитета»9. С 1865 года Игнатьев стал публиковать многочисленные статьи по археологии, истории и этнографии в местных газетах, изданиях Оренбургского и Уфимского статистических комитетов. В этом году в шести номерах газеты «Оренбургские губернские ведомости» оп публикует свою работу «Курганы в приуральских местах Оренбургской губернии» 10. Плодотворным для Р.Г. Игнатьева был 1868 год, когда он опубликовал в трудах Уфимского статистического комитета три работы об археологических находках и исследованиях в окрестностях Уфы, в Уфимской губернии и землях Миасских золотых промыслов. В газете «Оренбургские ведомости» выходит его статья о древних зданиях в Троицком уезде. Игнатьев работает плодотворно, готовя одну статью за другой, стремясь использовать любую возможность для их публикации. Редактору этой газеты, секретарю Оренбургского губернского комитета Павлу Николаевичу Распопову, который оказывал содействие Игнатьеву в опубликовании его работ, Руф Гаврилович в письме из Уфы 11 марта 1868 года пишет: «Для «Оренбургских ведомостей» я Вам готовлю груду статей... Если комитет Оренбургский (статистический — авт.) предполагает какие-либо издания, то благоволите уведомить меня, и я поспешу со статьями»11. Р.Г. Игнатьев много разъезжает с исследовательской целью по различным уездам Уфимской и Оренбургской губерний. «У меня пропасть работы в Оренбургской губернии, например, описание частной золотопромышленности, археология, да и всего не перечислишь», — сообщает он в письме П.Н. Распопову 5 апреля 1868 года 12. Важным событием в жизни и творческой деятельности Р.Г. Игнатьева было его участие в работе первого археологического съезда, который состоялся в Москве в марте 1869 года. По просьбе Московского археологического общества, которое прислало Игнатьеву, своему члену-корреспонденту, официальное приглашение на съезд, он направил в Москву в подготовительный комитет «все сведения об оренбургских древностях». На заседании 24 марта 1869 года археологический съезд, — как писал Игнатьев в письме в Оренбургский статистический комитет, — «рассмотрев мое описание Оренбургских, древностей и одобрив таковое, изъявил желание, чтобы я окончательно привел в известность все древности в губернии, описав два остальных уезда — Оренбургский и Орский»13. В 70-х годах Р.Г. Игнатьев занялся основательным изучением богатейших архивов «всех ведомств» Оренбургского края, намереваясь со временем подготовить обобщающий труд по его истории. В 1873 году исследователь завершил просмотр генерал-губернаторского архива и занялся разборкой архива Уфимского губернского правления. В письме В.Н. Витевскому он писал: «...генерал-губернатора архив бесполезен Вам, — он мною исследован до конца: там дела с 1797 г., в Тургайском же архиве — с 1735 по 1784 г., там — все управление Неплюева. Разбираю теперь архив Уфимского Губернского Правления, где дела с 1725 г., что сыщу, поделюсь с Вами»14. Р.Г. Игнатьев предпринимал поездки в Пермскую, Вятскую и Тобольскую губернии «для извлечения из дел тамошних архивов всего, относящегося до истории Оренбургского края». Во многих номерах оренбургских, уфимских и других газет, на страницах научных сборников публикуются многочисленные статьи Игнатьева по истории, этнографии и фольклору народов края. Не выходя за рамки либерально-буржуазного мировоззрения, Игнатьев проявил интерес и к истории классовой борьбы и народных движений в крае. Он намеревался изучить башкирское восстание 1755 года, возглавляемое Батыршой. В письме из Уфы 26 июля 1876 года в Оренбургский статистический комитет он писал: «Намерен я заняться описанием башкирского бунта 1755 года, поднятого муллой Батыршой Алеевым. Самое следственное дело о Алееве находится в архиве Тургайского Областного правления... Не найдется ли возможным испросить это дело из Тургайского областного правления и сообщить его мне на некоторое время». Однако из Оренбурга ответили, что в архиве правления такого дела не имеется 15. Немалый вклад внес Игнатьев в изучение крупнейшего события края, да и России XVIII века — Крестьянской войны 1773 — 1775 годов. Он написал около десятка работ о восстании Е.И. Пугачева, среди которых особого внимания заслуживает статья «Башкир Салават Юлаев, пугачевский бригадир, певец и импровизатор». Впервые автор собрал и верно оценил все известные тогда сведения об этой «выдающейся личности прошлого столетия». Анализируя песенно-поэтическое творчество Салавата Юлаева, он подчеркивает, что «не песни, а выдающаяся историческая роль выдвинула его из рядов народа, сохранила за ним память, как о герое, певце-импровизаторе, сделала самого героем песен». Сообщая в письмах о своих архивных поисках и находках, Игнатьев с особой радостью писал о найденных им новых материалах по Пугачевскому восстанию. Поработав усердно две недели над изучением архива Челябинского уездного суда, он отмечал, что «этот архив очень немаловажен, заключая в себе, исторические, юридические и статистические факты XVIII столетия, касающиеся Оренбургской и частью Тобольской Губерний. Здесь находится немало сведений о Пугачевском бунте..., манифест Пугачева и прочее». Он с сожалением отмечал, что дела этого архива, «за важность которого ручаюсь», были свалены в беспорядке в темном сарае, и работать исследователю было крайне трудно 16. В 1868 году Р.Г. Игнатьев подготовил для опубликования в «Оренбургских губернских ведомостях» статью под названием «Рукопись сотника Чеботарева 1778 года о походе князя Голицына в 1774 г. из Польши в Оренбург против Пугачева». «Рукопись, — отмечал Игнатьев, — в высшей степени замечательная»17. Говоря о работах исследователя по истории Пугачевского восстания, следует отметить, что в оценках этого события автор оставался на официально-охранительных позициях, использовал принятую тогда буржуазной историографией терминологию (бунтовщик, злодейская толпа и т. д.). Понимая, что иное толкование «пугачевщины» закроет неизбежно путь к опубликованию, Игнатьев нередко прибегал к публикации подлинных исторических документов, давая возможность читателям самим находить правду об этом историческом событии. Игнатьев интересовался песенным творчеством народов края. У него самого было музыкальное образование. В 1879 году на антропологической выставке в Москве он прочитал рефераты о песнях белорусов, переселившихся в Оренбургский край, а также песнях русского и татаро-башкирского населения края. В «Записках» Оренбургского отдела Русского географического общества в 1875 году была опубликована его работа «Сказания, сказки и песни, сохранившиеся в рукописях татарской письменности и в устных пересказах у инородцев-магометан Оренбургского края». Перу Игнатьева принадлежат «Этнографические очерки Оренбургского края», оставшиеся неопубликованными. У одного из жителей г. Златоуста он записал интересную русскую историческую песню под названием «Древняя песня о дьяке и боярской дочери раскрасавице Александре Даниловне». Эту песню, отмечал Игнатьев, «случалось и прежде слышать в разных местностях Оренбургской и Уфимской губерний». С глубоким сочувствием относился исследователь к башкирскому народу, видя его угнетенное, бедственное положение в условиях царизма. На основе личных наблюдений и собранных на месте материалов в 1868 году он написал статью о гибели башкир-рабочих на Миасских промыслах. А когда по указанию губернатора эта статья не была допущена к публикации в «Оренбургских губернских ведомостях» по причине, якобы, того, что по этому делу производилось следствие, Игнатьев на этом не остановился, намереваясь послать статью в газету «Московские ведомости». В начале 1880-х годов, вернувшись в Оренбург из Минска, где он прожил с 1877 до конца 1879 года, Р.Г. Игнатьев продолжил свои архивные изыскания. Он занялся основательной разборкой, обработкой и описанием обширнейшего архива Оренбургского генерал-губернатора, насчитывавшего свыше 150 тысяч дел. Заветной целью исследователя было написать «полную историю Оренбургского края» (выражение Игнатьева). Еще в марте 1869 года, готовясь к участию в работе I археологического съезда, он написал в Оренбургский статистический комитет: «Затем (после съезда — авт.) я займусь описанием Оренбургской губернии... Описание Оренбургской губернии составит труд обширный и будет полезным»18. Но осуществить эту мечту помешали материальные затруднения. В упомянутых выше «Записках» отмечалось, что к этой работе Игнатьев «не имеет возможности приступить без материального пособия со стороны правительства, так как собственных средств у него нет никаких»19. Правда, по приезде из Минска, где он редактировал «Минские губернские ведомости», Игнатьев, получив поддержку генерал-губернатора Н.А. Крыжановского, снова занялся этой работой, но смерть (2 янв. 1886) помешала довести начатое дело до конца. Разрабатывать историю Оренбургского края было необходимо, и об этом сказал губернатор на встрече известного исследователя и путешественника Н.М. Пржевальского, посетившего Оренбург в декабре 1880 года. Касаясь выбора кандидатуры исследователя, способного написать историю края, Н.А. Крыжановский признал: «Что касается исторической части описания Оренбургского края, то я полагаю, что для нее не нужно никаких комиссий. По свойству самой работы она должна быть произведением одного лица, к ней особенно приготовленного предшествующими работами. Такое лицо есть между нами: господин Игнатьев давно уже занимается историей Оренбургского края, в послед; нее время ознакомился с архивами в городе Уральске, и я предложу Оренбургскому отделу Императорского Русского географического общества командировать его в Москву для такой же цели» 20. О том, что Игнатьев взялся за подготовку сводной работы по истории края, говорят его публикации первой половины 1880-х годов. Среди них выделяется объемная работа на сложную социально-экономическую тему — об общинном землевладении сельского населения Оренбургской губернии. В работе представлен анализ форм и видов землевладения крестьянства края в его историческом развитии 21. Вышедшие в 1881 — 1883 годах работы Р.Г. Игнатьева «Взгляд на историю Оренбургского края» и «Исторический очерк с древнейших времен» являлись как бы проспектом будущей исторической монографии. Они касались раннего периода истории Башкирии — от вопроса о происхождении башкирского народа до колонизации края в XVII — XVIII веках и участия башкирского и другого угнетенного населения Приуралья в Крестьянской войне 1773 — 1775 годов22. Руфом Гавриловичем Игнатьевым опубликовано свыше 400 работ. Научное наследие Игнатьева остается до сего времени далеко не полностью выявленным, собранным и изученным. Множество его статей разбросано в периодических изданиях самых различных городов — Оренбурга, Уфы, Перми, Москвы, Новгорода, Минска, Тобольска и других — и пока ждет своего исследователя. Часть его трудов, оставшаяся в рукописях, возможно, утеряна. Труды Игнатьева и его исследовательская деятельность получили высокую оценку научной общественности: Оренбургского, Уфимского, Вятского, Пермского, Тобольского и Минского статистических комитетов, Московского археологического общества, общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете, Московского минералогического общества, Вольно-экономического общества, Общества истории, археологии и этнографии при Казанском университете, Оренбургского отдела Русского географического общества, Уральского общества любителей естествознания. Казалось, его интересам и увлечениям не было предела. Как-то, узнав о том, что создается Российское общество покровительства животным, он написал письмо: «Я желаю быть членом Оренбургского отдела общества покровительства животным». Игнатьев занимался сбором экспонатов для политехнической выставки, собирал и присылал предметы старины, книги, монеты, орудия труда для музея, воссоздаваемого в Оренбурге, изучал конезаводство, занимался статистической переписью населения, был деятельным редактором Оренбургских и Минских губернских ведомостей (части неофициальной). Несомненен вклад Игнатьева и в становление архивоведения и источниковедения па Южном Урале. Современников привлекала и сама незаурядная личность Руфа Гавриловича, обладавшего идеальной памятью, знавшего, казалось, «решительно все», увлеченно рассказывавшего об исторических событиях23. Исследователь-археолог и историк, фольклорист и этнограф, архивист и источниковед, наконец, журналист, — Р.Г. Игнатьев, как отмечают современники, был скромным, простым и непрактичным человеком, жившим в постоянной нужде. Великий труженик, настоящий подвижник науки, всего себя он отдавал исследовательской деятельности. Человек демократических убеждений, Р.Г. Игнатьев вел значительную общественную работу. Он был членом Комитета грамотности, почетным членом Минского губернского попечительства детских приютов, содействовал безвозмездному снабжению на средства Комитета беднейших церковно-приходских школ. Ученый-исследователь Р.Г. Игнатьев внес значительный вклад в научное изучение Оренбургского края. Плодотворной и разносторонней научно-исследовательской деятельностью он способствовал становлению исторического краеведения на Южном Урале и в Башкирии. |
Похожие:
 | А. Л. Нарочницкий — ответственный редактор, Ю. А. Жданов — заместитель ответственного редактора |  | Ответственный редактор: С. А. Чайников, к п н., доцент, зав кафедрой Тимфвис мггу |
| Главный редактор Заведующий редакцией Выпускающий редактор Художественный редактор Корректоры Верстка | | Отражения: Выпуск 6 Первые опыты художественного перевода. Ответственный редактор и составитель О. В. Матвиенко. – Донецк, ДонНУ,... |
| Ii. Международное экологическое право отрасль современного международного права | | Редактор А. В. Гусляев. Художественный редактор Л. М. Воронцова. Технический редактор М. Г. Чацкая. Корректоры Т. В. Болдырева, Н.... |
| Дорогой творчества и дружбы / сост. В. Н. Говоров, Н. Н. Уварова, И. Р. Федорова. – Якутск: Бичик, 2012. – 216 с | | Ответственный редактор – доктор экономических наук, профессор кафедры экономики и управления Е. Н. Бизяркина (Стерлитамакский филиал... |
| Ответственный редактор – кандидат экономических наук, доцент кафедры экономики и управления А. М. Акчурина (Стерлитамакский филиал... | | Ответ: Да, строки 4,5,7,15,16 (в обновленной форме строки 4,5,7,14,15) предполагают только стоимостные показатели, строки 6, 8, 14,... |