Как шанс поумнеть
Скачать 0.94 Mb.
|
ОТДЕЛЕНИЕ СОЦИАЛЬНЫХ ТЕХНОЛОГИЙ И ОБЩЕСТВЕННОЙБЕЗОПАСНОСТИ ПЕТРОВСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК И ИСКУССТВ СЕРГЕЙ ГОРЮНКОВ ГЛОБАЛЬНЫЙ КРИЗИС КАК ШАНС ПОУМНЕТЬ  Санкт-Петербург 2009 УДК 32 ББК 87.3(2) Г 71 Горюнков С. В. Г 71 Глобальный кризис как шанс поумнеть. Спб. 2009. В работе рассматриваются актуальные проблемы изучения коллективной ментальности, социальных технологий и их идеологического обеспечения, предпосылочности мышления и структуры взаимопонимания, логики развития идей, теории и истории науки, смены мировоззренческой парадигмы. Концепция работы: 1 — кризис, выдаваемый аналитиками и экспертами за финансово-экономический, является на самом деле кризисом нравственных устоев; 2 — наличие или отсутствие нравственных устоев производно от характера мировоззрения и логики его исторической изменчивости; 3 — анализ этой логики выводит на острую проблемную ситуацию в сфере гуманитарного знания; 4 — методологический разбор проблемной ситуации позволяет сделать выводы прогностического характера. © Горюнков С. Г. 2009 В оформлении обложки использовано изображение скульптуры О. Родена «Мыслитель» СОДЕРЖАНИЕ: Часть I. ЧТО МЫ ИМЕЕМ «Каша в мозгах». Тест на взрослость. Нравственная маниловщина. «Лежачий полицейский». «Глухариное токование». Часть II. В ПОИСКАХ ТОЧКИ ОПОРЫ Что такое хорошо и что такое плохо. Заповедник для духа. Нравственность по-советски. Учиться, учиться и ещё раз учиться. Вся ли наука научна? «Капкан для духа». Между «капканом» и «заповедником». Есть ли выход? Часть III. ТЕНДЕНЦИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ Расколдование или заколдование? Имитация историзма. «Зависание». «Деньги из тумбочки», или «гематома сознания». «Говорящие обезьяны». Язык символов. Культурогенез как «чёрный ящик». Матричный принцип. Биологическое время «Этикоцетричное» мировоззрение Инструкция по технике выживания Проложение 1: «Проект Россия» — очередная программа спасения страны Приложение 2: Из трудов ОСБ ПАНИ Заголовок предлагаемой работы — это переосмысленная с учётом текущей «злобы дня» пословица: «Гром не грянет, мужик не перекрестится», где «грянувший гром» — глобальный кризис, а «мужик» — население Российской Федерации. «Перекреститься» — значит предпринять нечто, что обезопасит от «грянувшего грома». Но почему, спрашивается, «предпринять нечто» — значит именно «поумнеть»? Не потому ли, что «предпринять нечто» и потом не пожалеть о предпринятом — это и есть высший пилотаж в искусстве жить? Часть I. ЧТО МЫ ИМЕЕМ «КАША В МОЗГАХ» Чем глубже вникаешь в аналитику по глобальному кризису, тем очевидней становится: никто не знает, что делать. Не знать, что делать — это ещё не беда; нормальные люди, как заметил Сократ, чем больше знают, тем яснее понимают, что ничего не знают. Беда приходит тогда, когда облечённые политической властью и академическими регалиями полузнайки начинают воображать, что знают об обществе всё. Воображаемое, иллюзорное знание провоцирует полузнаек на немедленные решительные действия по «реформированию» всего, что им не нравится. А в итоге: «хотели как лучше, а получилось как всегда». То же самое получается и у тех, кто берётся за наведение общественного порядка «снизу». В сегодняшнем обществе «политического спектакля» любые их инициативы, любые мыслимые сценарии общественно-значимого действия, не санкционированные «сверху», реализуемы лишь в той мере, в какой они покрываются заранее известной погрешностью «правил игры в демократию». По большому же счёту все они изначально предусмотрены, просчитаны и обезврежены соответствующими управленческими практиками, отводящими «низам» роль или «стада баранов», или «пушечного мяса», или «отвлекающей внимание массовки». В этой ситуации, прежде чем решаться на какое-либо общественно-значимое действие, нелишне задуматься: в какой мере наша решимость действовать, наша мотивация собственных действий — действительно наша? И в какой мере она — производное нашего воспитания и образования, влияния на нас национальной, социальной и профессиональной среды, политтехнологических экспериментов, промывки мозгов средствами массовой информации и других тому подобных вещей? Речь идёт о настоятельной необходимости овладения культурой мышления. Не нам, сытым по горло сначала решительными действиями коммунистов в 1917 году, а затем такими же решительными действиями демократов в 1991-1993 годах, пренебрегать этой культурой. Когда она есть, мы перестаём быть куклами в чужих в руках, мы начинаем понимать, что происходит с нами и вокруг нас. А когда культуры мышления нет — другие «понимают за нас». Но «другие» — это те же «мы», только наделённые властью. Поэтому будем говорить о нас. Если за «демократические реформы» выдаётся и принимается замена одних неумных крайностей на противоположные: самоизоляции на проходной двор, а запрещения частной инициативы на криминальный бизнес и уголовщину, — то это приходится считать очень ярким проявлением синдрома «каши в мозгах». Если за «правовой порядок» выдаётся и принимается уникальная система беспредела под «крышеванием» закона, система массового «кидалова» людей по всем правилам юриспруденции, то это тоже приходится считать очень ярким проявлением синдрома «каши в мозгах». Если за «приобщение к мировой культуре» выдаётся и принимается разрушение собственной культуры, а за «свободу слова — полнейшая свобода от смысла слова, то это тоже ничто иное как очень яркое проявление синдрома «каши в мозгах». Если во всём мире уже открыто смеются над болтовнёй о «невидимой руке рынка», которая якобы сама всё устроит наилучшим образом, и только в России эта болтовня продолжает выдаваться и приниматься за «экономическое мышление», то это уже — беспрецедентно яркое проявление синдрома «каши в мозгах». Если страна в течение нескольких лет выплачивает по международным счетам свои многомиллиардные (начиная с «царских») долги; если затем, получив небывало высокие прибыли от продажи углеводородов, она вкладывает их, под предлогом создания «резервного фонда», в развитие не своей, а чужой экономики; если затем выясняется, что никакого «фонда» нет и что нужно снова залезать в многомиллиардные долги; если, наконец, всё это вместе взятое, происходящее на фоне исчерпания последних ресурсов прежней инфраструктуры и одновременного злобного поношения создавшей эту инфраструктуру власти, выдаётся и принимается за «рыночную необходимость», за «условие вхождения в свободный мир» и за «приобщение к высшей форме цивилизованного существования», — то здесь уже нужно говорить не просто о «каше в мозгах», но о «каше вместо мозгов». Некритическая вера в слова «социализм», «капитализм», «тоталитаризм», «демократия», «право», «рынок» и так далее — это всё вопиющие свидетельства «каши вместо мозгов». «Рабы слов» с «кашей вместо мозгов». Кто-то возразит: «Не надо обобщать, не надо говорить за всех сразу. Были люди, которые всё знали, всё понимали и даже сопротивлялись этой дури». Да, такие люди были. Они и сейчас есть. Но факт остаётся фактом: дважды за одно только ХХ столетие население нашей страны умудрилось разрушить до основания собственное жизнеустройство, сначала «проклятое самодержавие», затем «проклятый советский строй». А ведь это означает, что на очереди — «режим проклятой демшизы». «И слава Богу», — скажут радикалы из породы «вечных революционеров». И, казалось бы, они правы. Действительно: зачем нам «демшиза»? Но в забитых «кашей» мозгах шевелится смутное подозрение, что, справедливо презирая «демшизу» и одновременно оставаясь в плену вчерашних («революционных») представлений о способах построения идеального общества, мы получим в результате слома своего очередного жизнеустройства какую-нибудь новую «шизу», ещё более неприглядную и постыдную. И возникает сомнение: не лучше ли, прежде чем снова торопиться проявлять «политическую активность» (про «бунт бессмысленный и беспощадный» даже думать не хочется), заняться сначала вычищением из мозгов «каши»? Все недостатки общественного устройства, включая сюда главнейший из них — социальный паразитизм — существуют только потому, что господствующий в массовом сознании менталитет позволяет им существовать. Поэтому самая актуальная из всех стоящих сегодня перед нами задач — это задача повышения культуры собственного мышления. ТЕСТ НА ВЗРОСЛОСТЬ Культура мышления начинается со способности называть вещи и явления их собственными именами. Как ни странно, такая способность встречается далеко не часто. А почему она встречается не часто, помогает понять отснятый в начале 70-х годов прошлого столетия документальный фильм, экспериментально разъяснявший скрытую суть одной из наиболее универсальных техник манипуляции сознанием. Техника эта заключается в том, что некая референтная группа с помощью специальных приёмов заставляет людей верить не собственным глазам, а тому мнению, которое сама же искусственно создаёт. Происходит это так: девять из десяти сидящих за столом участников эксперимента заранее договариваются, что на вопрос ведущего о цвете находящегося на столе белого предмета (шара или куба) будут по очереди говорить: чёрный, и что мнение десятого участника — не посвящённой в «заговор» «жертвы эксперимента» — будет спрошено в самую последнюю очередь. В фильме захватывающе интересно отслеживалась реакция «жертвы»: сначала она демонстрировала бурное веселье, затем изумление, затем озадаченность; затем, по мере того как четвёртый, пятый, шестой и следующие участники игры подтверждали, что предмет чёрный, она приходила в состояние всё более и более глубокого замешательства. А когда очередь отвечать на вопрос доходила, наконец, и до неё, она «ломалась» и тоже, как правило, говорила: чёрный. Эксперимент проводился на сотнях людей, и процент исключений из правила был ничтожен. А теперь представим себе, что крупнейшие и авторитетнейшие светила научной мысли, лауреаты престижнейших международных премий на всех углах, на всех «круглых столах» и на всех телеканалах день и ночь разъясняют «непосвящённым» гражданам, что разразившийся в мире кризис имеет финансово-экономическую природу. Много ли найдётся людей, способных усомниться в такой экспертной оценке? Ясно, что не много. Между тем повод усомниться есть, и весьма серьёзный. На последнем Всемирном экономическом форуме в Давосе (ВЭФ-2009) прозвучало заявление его председателя о том, что «нынешний кризис стал следствием алчности, жадности, безответственности, акульей логики ведущих банкиров, предпринимателей, инвесторов, финансистов и прочих лидеров современного неолиберального капитализма».1 А то, что заявление это целиком соответствует действительности, подтвердил американский президент Барак Обама: в марте 2009 г. он обрушился с критикой в адрес крупнейшей страховой компании American International Group и банка Citigroup, которые в условиях углубляющегося кризиса получили многомиллиардную помощь от государства и тут же раздали её значительную часть своим топ-менеджерам в качестве бонусов. Аналогичные явления наблюдаются в странах Европы. И вообще о масштабах криминального разгула в мировой финансово-экономической сфере можно судить, в частности, по высказываниям директора НИИ статистики Роскомстата В. Симчеры: «Индексы фондовых рынков и курсов валют, весь «форексный» рынок – фальшивые и, скорее всего, даже мошеннические параметры кризиса. Они отражают интересы отдельно взятых групп людей, которые на этих рынках крутятся, но не интересы всей экономики и не интересы остальной части населения. Следовательно, надо бы начинать с пересмотра всех этих индексов, чтобы мы могли знать, что представляют собой не 30 компаний по индексу Доу-Джонса, их издержки, продажи и прибыли, но всех участников мирового рынка, а это около миллиарда предприятий, из них примерно 50 тысяч крупных и крупнейших компаний. Если бы всё это учитывалось, лживость, причём намеренная лживость нынешних фондовых индексов и валютных курсов стала бы очевидной для всех… Если бы «группа Доу-Джонса», назовём её так, хотела что-то вразумительно отрегулировать, она бы прежде всего занялась инвентаризацией своих активов. Но ведь этого не происходит! Реальные активы скрываются, фальшивые банкротятся, и на этом, именно на этом сегодня делаются многомиллиардные состояния».2 Спрашивается: почему, вопреки очевидным фактам, практически все мировые СМИ, аналитики и эксперты настойчиво продолжают называть кризис «финансово-экономическим»? Разве не ясно, что причины и следствия тут явно перепутаны? И не правильнее ли было бы назвать развёртывающийся ныне кризис тем его именем, которого он заслуживает на самом деле: кризисом элементарной порядочности на всех уровнях общения, включая международный уровень, т. е. — кризисом нравственных устоев мирового сообщества? Кризис нравственных устоев — явление не новое. Новы лишь его масштабы, обнажившиеся благодаря глобализированной экономике. Если до поры до времени долларовой пирамиде этой экономики удавалось сохранять устойчивость (в том числе за счёт лоханувшегося СССР), то сегодня эти возможности исчерпаны. Соответственно, если раньше удавалось пудрить обывательские мозги разговорами на тему «чисто технических сбоев рыночной системы», то сегодня уже невозможно скрыть истинную причину кризиса: разрушительную деятельность оседлавших мировой рынок социальных паразитов. Мир охвачен не финансово-экономическим кризисом. Мир охвачен идущей сверху (где больше безнаказанности) и заражающей своими метастазами нижние слои общества психологией социального паразитизма — психологией, утверждающей бессовестность и безнравственность как естественную якобы, «прагматическую» норму мышления и поведения. НРАВСТВЕННАЯ МАНИЛОВЩИНА Если речь идёт о кризисе нравственных устоев, значит, нужно срочно предпринимать какие-то меры по их укреплению. И, действительно, недостатка в соответствующих заявлениях нет. «Мы будем перестраивать капитализм, создавать капитализм нравственный», — провозглашает президент Франции. «Необходимо преподать урок нравственности корпорациям, выдающим своим сотрудникам бонусы за счёт налогоплательщиков», — возмущаются в Конгрессе США. «Причина финансового кризиса — в утрате связи экономики с нравственностью», — уверен глава Счетной палаты Российской Федерации. «Рынку нужны правила и мораль», — считает министр экономики ФРГ. «Нужно перейти к этическому менеджменту», — заявляют учёные-экономисты, авторы вышедшей в Англии книги, посвящённой проблемам глобального кризиса.3 И так далее. О нравственности сегодня не говорит только ленивый. И это воскрешает в памяти то ли анекдот, то ли быль советских времён: Приехал как-то Брежнев в Красноярск и зашёл в гастроном купить мяса. А мяса в продаже нет. Рассердился Леонид Ильич, собрал красноярский партактив и начал его распекать: как же, мол, так? У вас в магазинах нет мяса! Надо, чтобы было. Времена теперь другие, с мясом всё в порядке, а вот ментальный тип руководителей каким был, таким и остался. Точь в точь, как и Брежнев, они продолжают удивляться: «Как же так? У вас нравственности нет! Надо, чтобы была» (варианты: «Как же так? Банкиры не переводят деньги в сектор реальной экономики! Надо, чтобы переводили»; «Как же так? Олигархи не развивают экономику страны! Надо, чтобы развивали; «Как же так? Чиновники воруют! Надо, чтобы не воровали»). Перед нами классическая маниловщина — стиль мышления, рассматривающий нравственность как некую изначально заложенную в человеке сущность, обязанную обнаружить себя по первому требованию современного идеологического заклинателя, произносящего «нравственные мантры». Сам заклинатель может быть при этом как честным человеком, так и пройдохой; но в любом случае его «мантры» — продукт маниловского стиля мышления. Такой стиль мышления извинителен в шамане, стучащем в бубен и припевающем: «Хочу, чтобы было много оленей! Хочу, чтобы было много лососей!» Но в современном «нравственнике» он неуместен, смешон и даже вреден, — тем, что своими спекуляциями на хрупком понятии окончательно девальвирует его в глазах общественности, и без того настроенной нигилистически. В поисках по-настоящему авторитетного учителя нравственности многие сегодня возлагают надежды на церковь. Но практика показывает, что влияние современной церкви на умы ничтожно по сравнению с её же влиянием на них в дореволюционные времена, а про дореволюцинную церковь ещё Ф. М. Достоевский говорил: «Церковь наша в параличе». Собственно говоря, именно этот «паралич» (а вовсе не вторичные по отношению к нему бесчинства «комиссаров») и привёл ко всему тому, что российское общество имеет в плане своего нынешнего нравственного состояния. Так что церковь сегодня — такой же больной организм, как и всё остальное общество. Она морализирует отчасти по традиции, а отчасти в надежде на инерционно тлеющую в коллективном сознании «искру нравственности». Политики морализируют в надежде на ту же «искру», но по своему: с расчётом использовать её в своих политических играх. По большому же счёту и церковное, и политическое морализаторство служит сегодня выражением одной и той же маниловщины — стиля мышления, который искренне приветствует любые проявления нравственности, но который не знает и знать не хочет, почему и как она «работает» (или «не работает»). «ЛЕЖАЧИЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ» Что делать в условиях, когда призывы к соблюдению нравственных стандартов поведения обнаруживают свою полную неэффективность? Может быть, просто убирать всех тех, кто слишком уж нагло и бесцеремонно нарушает эти стандарты, — как, например, это делается в фильме «Ворошиловский стрелок»? Фильм, несомненно, хорош. Но, кажется, никто ещё не ответил на вопрос, чем конкретно он хорош не как фильм, а как рецепт решения социальных проблем. Обращалось лишь внимание на то, что решение проблемы он выносит за рамки правового поля. Вынесение решения проблемы за рамки правового поля — это сигнал, оповещающий о том, что право не всесильно. Но скрытый смысл этого сигнала разными людьми расшифровывается по-разному. Одни, например, убеждены, что право, не подпитываемое правдой, совестью, справедливостью и нравственностью, обречено делать формально-юридические «правила игры» бессовестными и подлыми. К такого рода людям принадлежит герой фильма «Ворошиловский стрелок». А другие, опасаясь последствий потери контроля над ситуациями, «разруливаемыми» неправовыми методами, считают, что ограниченные возможности права должны быть восполнены разного рода «технологическими» мерами. Суть их в том, что в условиях не работающих высоких ценностей — совести, справедливости, нравственности — надежды возлагаются на придание всему цены. То есть речь идёт об определённой тенденции развития общества, в соответствии с которой абсолютно все стороны социального бытия переводятся на язык «формы, формулы и политического механизма» (выражение Ф. Тютчева), или — по современному — на язык «социальных технологий». Чтобы сказанное было понятней, приведу пример. Представим себе модель безнравственного общества в виде ситуации на автотрассах, где обнаглевшие водители систематически превышают скорость движения, а не менее обнаглевшие гаишники столь же систематически стригут со всех подряд так называемые «штрафы». Можно ли исправить эту криминальную ситуацию, не вторгаясь с воспитательными целями в ментальность водителей и гаишников? В принципе, да — с помощью, например, системы «лежачих полицейских». Это и будет аналог тех самых «социальных технологий», которые в условиях всеобщего нигилизма одни только и способны минимизировать ущерб, наносимый обществу его несознательными членами. Можно усложнить «ситуацию на дорогах» с помощью дополнительных технологий, вносящих элемент соперничества в отношния между «гаишниками». Например, это может быть широко применяемая в современной управленческой практике технология под условным названием «пауки в банке» (конкуренция служб наподобие соперничества между абвером и гестапо в гитлеровской Германии, КГБ и МВД в Советском Союзе, ЦРУ и ФБР в Соединённых Штатах Америки и т. д.). Межслужебная конкуренция препятствует захвату монопольных позиций какой-либо одной из служб, снижает процент злоупотреблений властью и способствут тем самым минимизации ущерба от злоупотреблений. А если ещё добавить элемент соперничества в отношения между «водителями» (например, путём поощрения атмосферы «доносительства» в низах общества), то эффективность технологии под названием «пауки в банке» многократно возрастёт. Разумеется, технологический подход не повышает уровень нравственности общества, а лишь минимизирует ущерб от его безнравственности. Но в современной действительности он служит единственным более или менее эффективным средством поддержания общественного порядка. А отсюда — и нынешний взрыв интереса к «социальным технологиям». Отсюда же — интерес к проблеме идеологического обеспечения таких технологий, — потому что рассмотренная выше маниловщина в данной роли оказывается не эффективной. Идеология — это средство программирования коллективного поведения. Как социальное явление она родилась в эпоху великих буржуазных революций, совпавшую с эпохой расцвета естественно-научного (оправданного опытом) знания. А поскольку это знание с самого начала заявило о себе не только как об альтернативе религиозному восприятию мира, но и подвергло сомнению церковный авторитет в вопросах политического строя и социального порядка, то на базе естественных наук возникло и их «недоделанное гуманитарное подобие» — идеология как претензия на понимание и управление общественными процессами. Именно такую претензию заявили самые первые идеологи, определившие соответственно и свою главную задачу: установление контроля над основными сферами духовной деятельности человека. Тогда же был создан «важнейший для будущего господства класса собственников механизм — школа нового типа. Эта школа с первого класса делила поток учеников на два “коридора” — одни воспитывались и обучались так, чтобы быть способными к манипуляции чужим сознанием, а другие (большинство) — чтобы быть готовыми легко поддаваться манипуляции. Учебники по одному и тому же предмету, написанные одними и теми же блестящими французскими учёными, но для разных “коридоров” школы, просто потрясают. Школа стала фабрикой, “производящей” классовое общество. Весь ХIХ век — это история того, как идеологи всех направлений (но все они в рамках одной общей платформы — индустриализма, основанного на вере в прогресс и законы общественного развития) черпают доводы из неиссякаемого источника — науки. И превращают их в идеологическое оружие с помощью специального языка...».4 В ХХ веке идеология становится наиважнейшим инструментом научного обоснования социального и политического порядка и фактором формирования людей, необходимых для функционирования такого порядка. Будучи изначально сдерживаема «потолком просвещенческой парадигматики» (предпосылочными установками науки ХVIII-ХIХ вв.), она постоянно наталкивается на границы возможностей своего практического применения. Например, когда в политическую повестку дня встаёт задача научного обоснования социальной справедливости и возникает запрос на создание адекватной идеологии, то невозможность удовлетворения такого запроса на базе существующих научных представлений об обществе приходится маскировать громоздкой конструкцией из информационных барьеров («железный занавес» и «глушилки»), наукообразного словоблудия («Марксистско-ленинская этика») и маниловщины («Моральный кодекс строителя коммунизма»). Но содержательная убогость такой «конструкции» просто не может не вызывать намешек и отторжения со стороны тех, кому она адресуется. Поэтому при малейшем ослаблении информационных барьеров становится неизбежным идейный крах («поражение в холодной войне»). А деморализованная поражением власть принимает от победившей стороны новые, менее романтические и более изощрённые «правила игры в управление сознанием», когда по конституции любые «непросчитанные» идеологии запрещены, а по факту открыт «зелёный свет» апробированной идеологии «социал-дарвинизма» (разумеется, под лозунгами верности «свободе», «демократии» и «праву)». Тем не менее в любых политических ситуациях и при любых социальных запросах формальная функция идеологии всегда неизменна: быть прикладным дополнением науки, основанной на вере в прогресс, и теоретическим обеспечением основанных на той же науке социальных технологий. А, говоря языком нашего образа, функция идеологии — быть знанием о принципах устройства «лежачего полицейского»: сводом инструкций по соблюдению «правил поведения на дорогах» и для «водителей», и для «гаишников». Практика показывает, что в современных условиях всеобщей десоциализации и потери этических ориентиров опора на техно-идеологический инструментарий как на способ поддержания относительного порядка в обществе — неизбежна. Хотя и возлагать на такой инструментарий завышенные надежды тоже наивно, потому что собственно-духовный феномен и чисто технологическая минимизация ущерба от его отсутствия — это явления совершенно разных онтологических уровней. Здесь важно понять другое: можно ли принять чисто технологический подход к исправлению криминальной «ситуации на дорогах» за достаточный ? На первый взгляд — нет, потому что скорость совершенствования технических средств «передвижения по дорогам» всегда будет превышать скорость создания технологий контроля и ограничений (ничем не удержать от эгоистического своеволия человека, в душе преступившего нравственные запреты). С другой стороны, такая «перспективная» разновидность «лежачего полицейского», как тотальная психотронная обработка населения, вполне способна заставить и «водителей», и «гаишников» захотеть вести себя в соответствии с требованиями общественного порядка. Но, конечно же, в этом случае ни «гаишники», ни «водители» не смогут уже считаться «свободными личностями». Так что вопрос: «Достаточен ли чисто технологический подход к исправлению криминальной «ситуации на дорогах?» — должен быть переформулирован: «Возможны ли такие инструменты воздействия на «гаишников» и «водителей», которые смогли бы заставить их вести себя в соответствии с требованиями общественного порядка по собственному желанию и убеждению без внешнего принуждения со стороны «лежачего полицейского»? Второй вопрос остаётся открытым, потому что чисто технические возможности такого малоуправляемого на сегодняшний день «окна в мир», как, например, интернет, могут быть использованы в пропаганде не только узких техно-идеологических, но и собственно духовных аспектов культуры. А бесспорно одно: чтобы выйти на создание каких-то новых инструментов духовного выживания, нужно сначала попытаться выйти за рамки «прогрессистского» стиля мышления, породившего саму идею техно-идеологического обустройства социума. Если быть более конкретным, то нужно понимать: наука, основанная вере в прогресс, или «просвещенческая парадигма» — это не «вся наука вообще», а лишь её исторически обусловленная модификация. А отношения между «всей наукой» и другими областями общественного сознания могут быть весьма отличными от тех, которые сложились под влиянием научной веры в прогресс. Можно сказать ещё проще: чтобы выйти на создание каких-то новых инструментов духовного выживания, нужно принять за отправную точку поиска факт существования глобальной логики развития идей. Рассмотрением этой логики и займёмся. А начнём рассмотрение с проблемы взаимопонимания. «ГЛУХАРИНОЕ ТОКОВАНИЕ» Широко распространено мнение, будто «в споре рождается истина». На практике это мнение никогда и ничем не подтверждалось. Спор на самом деле — это или склочное препирательство о словах, или «глухариное токование» каждого о своём, или устроенное с коммерческой (идеологической и др.) целью шоу, или инструмент сознательного забалтывания «неудобных» тем, или технология продавливания мнения, заранее назначенного на роль «истины» (как выразился однажды Макс Планк, «истина не побеждает — просто вымирают её противники»). Почему так происходит? Почему простое аналитическое сопоставление разных мнений практически никогда не заканчивается получением результата, основанного на общем знаменателе этих мнений? Дело в том, что мнения разных людей существуют не сами по себе, а как «верхушки айсбергов» — смысловых слоёв, образующих предпосылочную систему любого высказывания. То есть у каждого высказывания есть некая более широкая предпосылка, в которую высказывание встроено как следствие из неё; у этой предпосылки есть ещё более широкая предпосылка, а у более широкой – ещё более широкая и так далее — вплоть до всеохватной картины мира. Так уж устроена сама смысловая структура языка, — почему и возможна наука логика, т. е. наука выведения следствий из их предпосылок. Но одно дело — смысловая структура языка как предмет изучения когнитологов, а совсем другое — мышление конкретного «среднего» человека, далёкого от рефлексии над собственным мышлением и пользующегося в практике общения набором усвоенных с детства и юности лексических и семантических штампов. Далеко не всегда людьми осознаётся предпосылочная природа собственных высказываний. А отсюда и проистекает наивная уверенность спорящих в том, что они понимают, о чём спорят. Особенно когда речь идёт о таких тонких вещах, как совесть, справедливость и нравственность. Вот пример того, как по-разному может восприниматься очевидное вроде бы для всех понятие «совесть». Случай из жизни советской творческой элиты 30-х гг.: поэт Осип Мандельштам назанимал у своих приятелей-литераторов денег в долг, но возвращать не посчитал нужным («гению все должны» изначально, по определению). Литераторы устроили суд совести под председательством Алексея Толстого, а «суд решил, что Мандельштам не прав, присудил его к возвращению долга, и вынес общественное порицание. Тогда разгорячённый поэт встал, подошёл к Толстому и со словами: “А это вам за ваш шемякин суд”, — дал ему пощёчину».5 Нетипично? Тогда вот пример из актуальной современности, связанной с «делом Ходорковского». Чисто уголовный характер «дела» ни одним вменяемым защитником олигарха никогда не отрицался; отрицалось лишь право властей делать из Ходорковского «козла отпущения» на фоне сотен и тысяч таких же виноватых, как и он. И такой взгляд на «дело Ходорковского» вполне имеет право на существование, как имеют право на существование и разделяющие этот взгляд общественные группы. Тем не менее наиболее активной общественной группой защитников Ходорковского вот уже много лет является организация, назвавшая себя не так, как следовало бы: «Движением за помилование Ходорковского», а — почему-то — «Совестью». И как бы ни относиться к деятельности этой группы, ясно, что трактовка ею понятия «совести» — какая-то совершенно новая, «инновационная», т. е. весьма далёкая от обычной. Вот пример того, насколько нетрадиционно начинает трактоваться обществом понятие «справедливость». В телевизионной передаче на тему «Должна ли Россия взять на себя миссию борьбы за справедливость?» в роли оппонентов выступают адвокат М. Барщевский и кинорежиссёр Н. Михалков. Основной тезис М. Барщевского: «Борьба за справедливость опасна».6 Можно, конечно, расценить этот тезис как выражение личного мнения М. Барщевского. Но он — публичная личность, лицо, близкое к кремлёвским верхам и даже представитель некоего партийного движения. Значит, и здесь мы имеем дело не со случайным частным мнением, а с каким-то «инновационным» сдвигом в смысловом содержании понятия «справедливость». А вот пример с эволюцией отношения к понятию «нравственность». На очередном заседании Никитского клуба, созданного в 2000-м году по инициативе учёных и предпринимателей России, зашёл разговор о том, почему большинство преобразований в нашей стране кончается либо ничем, либо крахом и смутой. С основным докладом, вызвавшим полемику, выступил Феликс Разумовский, историк, автор программы «Кто мы?» телеканала «Культура». Мнение Ф.Разумовского о том, что реформаторы не учитывают культурных и национальных особенностей российского общества, разрушая русское сознание, оспорили профессор, культуролог Игорь Яковенко и сопредседатель Совета по национальной стратегии Иосиф Дискин. Последний заявил: «Феликс Разумовский выразил в своём докладе точку зрения лишь “нравственно чувствительной части населения”, что, конечно, нужно учитывать, но руководствоваться этим мнением не стоит».7 Как видим, дело дошло до того, что руководствоваться критерием нравственности считают необязательным даже в Совете по национальной стратегии. Но в чём тогда заключается национальная стратегия? И главное: можно ли в принципе договориться о какой-либо единой стратегии в условиях столь различных взглядов на основополагающие общественные ценности? Конечно, нельзя. Но, переведя уровень разговора с самих ценностей на стоящее за ними поле предпосылочных смыслов, можно, по крайней мере, понять, откуда берутся взаимоисключающие друг друга мнения. |
Похожие:
 | Николаева Льва Трифоновича, члена правления тсж «Шанс», собственника квартиры №47, д. 2, А. Миттова бульвар, г. Чебоксары | | Страховщик – Общество с ограниченной ответственностью «Страховая компания «ресо-шанс» (ооо ск «ресо-шанс») юридическое лицо, созданное... |
| Тсж «шанс», содержащиеся в егрюл, не связанные с внесением изменений в учредительные документы, произведённой ифнс по г. Чебоксары... | | Сша буша-старшего, Клинтона и Буша-младшего ставших после исчезновения двухполюсного мира и окончания холодной войны, как он выражается,... |
 | Ссср превращается в ничто, что от него остаются лишь куски – отдельные, никак не связанные друг с другом государства. По ряду причин... | | Страховщик – ООО ск «ресо-шанс» (далее Страховщик), юридическое лицо, имеющее лицензию на осуществление данного вида страхования |
| В соответствии с законодательством Российской Федерации и на основании настоящих Правил страхования ООО ск «ресо-шанс» заключает... | | Страховщик – общество с ограниченной ответственностью «Страховая компания «ресо-шанс» (далее по тексту Страховщик), юридическое лицо,... |
| Беря свою судьбу в собственные руки, предприниматель получает шанс стать полезным, востребованным членом общества, не уповать больше... | | Обычно работодатели в процессе предварительной отбраковки полученных заявлений тратят на каждое резюме не больше минуты. Если вы... |