 Начало формы
Конец формы
Марк Касвинов. Двадцать три ступени вниз
---------------------------------------------------------------
Публикуется по изданию: журнал "Звезда", 1972 (No8-9), 1973 (No7-10)
OCR: Владимир Карпов
---------------------------------------------------------------
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Это книга о заговорах, триумфах и крушениях, самые очертания которых,
казалось, размыты и выветрены временем.
Повествование о безумствах, иллюзиях и трагикомедиях героев, которых
давно поглотила Лета.
Повествование о деяниях и конце Романовых - последних русских царей - и
их слугах...
Автор надеется, что его книга будет полезна современному, в особенности
молодому читателю.
Хотел бы выразить большую и искреннюю признательность всем, кто помог
мне выполнить эту работу.
В первую очередь благодарю сотрудников государственных архивов, на
материалах которых эта книга в значительной степени базируется, в
особенности Н. В. Прокопенко, В. А. Рогову и Д. О. Бабина из Центрального
государственного архива Октябрьской революции в Москве - за содействие в
подборе документации и полезные советы.
Выражаю сердечную признательность зарубежным друзьям, способствовавшим
поиску и разработке данных, в их числе персоналу Академического архива в
Праге (ЧССР), Национальной библиотеки в Варшаве и Западного института в
Познани (ПНР). Весьма обязан и признателен сотрудникам Национальной
библиотеки в Вене, отдела рукописей Исторического института в Граце
(Австрия), Цюрихской народной и Базельской центральной библиотек (Швейцария)
- за оказанное внимание и открытый мне на месте доступ к соответствующим
рукописным и печатным материалам.
Автор
* КНИГА ПЕРВАЯ *
ОПЕРАЦИЯ "РУССКИЙ КУЗЕН"
Лантенак не имеет возраста. Лантенак - чужой, Лантенак призывает
иностранцев... Лантенак - враг родины. Наш поединок с ним может кончиться
лишь его или моей смертью.
Виктор Гюго. "Девяносто третий год"
ДЕНЕЖНЫЙ ПЕРЕУЛОК, ДОМ 7
Вечернюю тишину особняка разорвал резкий, судорожный звонок. Привратник
ринулся к выходу - приходил сверху доктор Рицлер, предупредил: явятся двое,
впустить без заминки.
Щелкнул ключ, раздвинулись створки. К двери метнулись двое: мокрые
плащи, обвислые шляпы.
В полумраке привратник принял на руку плащи, вполголоса сказал:
- Битте, майне герршафтен. Его превосходительство ждет вас у себя,
наверху.
В слабо освещенном кабинете двое усаживаются в кресла, придвинутые к
столу. Из тени, отбрасываемой настольным абажуром, грузный Мирбах,
откинувшись на спинку сиденья, разглядывает визитеров с холодным
любопытством. За послом застыл в почтительной стойке Рицлер, придерживая под
мышкой папку.
Навстречу посол не вышел, обменялись рукопожатиями через стол.
Посол. Господа, мне приятно снова увидеться с вами, хотя в
обстоятельствах, вызвавших эту встречу, приятного, пожалуй, мало. Не так ли,
барон Нейгардт? Не так ли, барон Будберг? Я вас слушаю, господа.
Нейгардт. Граф, мы попросили об этой встрече, потому что в положении,
которое мы обсуждали с вами еще в декабре, сдвигов к лучшему нет. Не кажется
ли вам, что обстановка еще более обострилась, что она стала угрожающей?
Посол. Возможно. С тех пор как император вывезен из Тобольска,
ситуация, видимо, осложнилась.
Нейгардт. Не будете ли вы любезны сказать, какими сведениями
располагает посольство? Сопоставление данных может быть полезно для дела.
Посол. Пожалуйста, в меру нашей осведомленности. (Оборачивается к
Рицлеру. Советник быстрым движением выхватывает из папки бумагу, кладет ее
перед послом). Итак, по донесениям нашей агентуры из восточных районов,
после 268 дней заточения в Тобольске августейшая семья двумя группами
вывезена на Урал. Первая - император, императрица и принцесса Мария...
(Посол близоруко упирает монокль в записку.) Да, первая группа прибыла в
Екатеринбург 30 апреля в 8 часов утра. Вторая группа - престолонаследник и
трое принцесс - прибыла туда же 23 мая в 6 часов утра.
Нейгардт. Интервал в три недели. Посол. Да. Далее. По прибытии каждая
из двух групп была доставлена в центр города, в дом, реквизированный у
инженера Ипатьева, где все вместе и находятся. Несколько слуг оставлены.
Остальные, включая Жильяра и Гиббса, отосланы прочь. Что еще? Обращение с
заключенными остается корректным.
Будберг. Вы так думаете? Посол. Я не думаю - таковы сведения. По всем
данным, охрана строгая. Но некоторые послабления даются. Например, врач
наследника входит в дом свободно днем и ночью. Отношение населения менее
благоприятно. Оно характеризуется враждебностью и глухим напряжением.
Узники, по-видимому, ощущают эту атмосферу. Поэтому возросло их нетерпение.
От императора поступают все более настойчивые просьбы - ускорить
освобождение...
Будберг. Эти надежды мы не должны обмануть... Советник Рицлер. Кто это
- мы, позвольте спросить? Будберг. Мы - это вы и мы. Но прежде всего вы,
обладающие влиянием и силой...
Нейгардт. Ваши сведения, граф, совпадают с нашими... Медлить нельзя...
Дело, которое уже приводило нас к вам в Петрограде и привело здесь, в
Москве, не терпит отлагательств.
Посол. Вы и сейчас представительствуете от монархического центра?
Нейгардт. Да, конечно. Как вам известно, я имею честь состоять главой
этого центра. От его имени мы и возобновляем сейчас просьбу о вмешательстве.
Его величество кайзер может и должен протянуть руку спасения.
Посол. Мой дорогой барон, позвольте напомнить, сколь глубокую бездну
проложили между нами эти годы... После того как царь Николай, уступив
британскому подстрекательству, два с половиной года вел против рейха
беспримерную вооруженную борьбу, кайзер ничем ему не обязан, ничего ему не
должен. Впрочем, замечание это попутное. Оно не имеет отношения к нашему
общему делу по его существу.
Нейгардт. Благодарю... Меня радует, что вы не собираетесь вдаваться в
эмоциональные отступления на тему, потерявшую значение. И все же...
позвольте реплику вскользь. Сражались не императоры, а народы, движимые
повелениями императоров. Монархи выше злобы дня. Они стоят над потоком
преходящих событий, даже таких, как мировая война. Узы, с юных лет
связывающие двух императоров-кузенов, нерасторжимы. Поэтому я надеюсь -
кайзер сегодня вырвет царя из рук русской толпы, как при иных
обстоятельствах царь вырвал бы кайзера из рук толпы немецкой...
Будберг. И это тем более так, что речь идет о судьбе семьи столь же
немецкой, сколь русской. Для принцессы Алисы до ее замужества эта страна
была чужой. Она поехала сюда, с трудом преодолев внутреннее сопротивление.
Она тогда уступила лишь настояниям кайзера. Он ее сюда отправил, он же
должен ее теперь вернуть.
Посол. Господа, взглянем в лицо истине. Повторилась старая история:
горе побежденным! Царь, ответственный за неудачный исход войны, просит
теперь пощады. Он не может вымолить ее у своей страны и обращается к нам.
Когда-то фюрст Бисмарк учил нас: побежденным следует оставлять лишь глаза,
чтобы они могли оплакивать свое несчастье. Вам, господа, мы этого не
говорим. К данному случаю, признаю, эта формула не относится. Вы правы,
барон Будберг: речь идет о родственной семье. Германия от нее не
отстранится.
Нейгардт. С декабря потеряно столько времени... Что вами предпринято?
На что можно рассчитывать?
Посол. Сейчас, как стало нам известно, московские власти собираются
провести суд над императором и, возможно, над императрицей. Уже идет обмен
мнениями на этот счет между инстанциями московскими и уральскими. Готовится
обвинительный акт. Наша позиция: суда не допустить, семью освободить и
вывезти в Германию. Я убежден, что большевики не посмеют отказать нам в
удовлетворении этих требований.
Нейгардт. Они предъявляются официально?
Посол. Вполне.
Будберг. Требования бывают энергичные, бывают и вялые...
Посол. Насколько энергично они ставятся, вы можете судить по последней
депеше, поступившей из Берлина. Извольте. (Читает.) "Москва, Посольству.
Демарш, предпринятый вами в связи с опасностью, угрожающей царской семье,
высочайше одобрен. Его величество желает, чтобы продолжались усилия,
направленные на освобождение семьи и вывоз ее в рейх. При любых
обстоятельствах немецкая принцесса и ее дети, в том числе наследник, как
неотделимый от матери, не могут быть оставлены на произвол судьбы. Фон
Кюльман".
Нейгардт. Это отрадно.
Посол. Таким образом, господа, вам не следует предаваться унынию. Семья
находится под нашим наблюдением и защитой. Какую бы форму ни приняла угроза,
мы не отнесемся к ней безучастно, она будет предотвращена. На мой последний
демарш Чичерин ответил молчанием, но я надеюсь, что он вскоре заговорит.
(Посол встает, поднимаются и его собеседники.) Возможно, что в интересах
освобождения семьи окажется целесообразным выступление на месте, на Урале, и
ваших организаций... Но о дальнейшем мы с доктором Рицлером будем ставить
вас в известность. На сегодня же, я полагаю, сказанного достаточно...
Визитеры, сопровождаемые до порога послом и советником, раскланиваются.
У двери Мирбах вдруг кладет руку на плечо Нейгардта:
- Вы не забыли, барон, наши с вами довоенные дерби и пари на мюнхенском
ипподроме?
Нейгардт машет рукой:
- Ах, граф, какие уж тут дерби и пари, и о чем вспоминать...
Посол позволяет себе минутную фамильярность:
- Ну что вы, господа... Не надо киснуть. Хвост трубой - так ведь,
кажется, говорят у вас в России? Увидите, все встанет на свое место. Не
исключено, что недели через две-три вы увидите своего императора где-нибудь
по ту сторону границы.
Разговор велся на родном языке всех участников этой встречи - немецком.
Внизу, в вестибюле, снова щелкнул ключ, заскрипела щеколда. Привратник
осторожно приоткрыл дверь наружу, выглянул в переулок. Двое, нахлобучив
обвислые шляпы, скользнули в дождливую мглу.
Это было в последних числах мая 1918 года.
КАЙЗЕР НЕ ПОМОГ
Предшественником Мирбаха на посту германского посла в России был
Пурталес.
Семилетняя служба в этой должности (1) закончилась для него вечером в
субботу, 1 августа 1914 года, когда он, оставив свою коляску у подъезда No 2
здания Главного штаба, поднялся на третий этаж к министру иностранных
Сазонову, несколько суток подряд не покидавшему служебного кабинета, и
спросил его, будет ли, в соответствии с требованием германского ультиматума,
отменена объявленная в России мобилизация. Сазонов сказал: нет. Тогда граф,
без особого выражения, косясь на ангела Александровской колонны,
вырисовывающегося в окне, сказал министру, что с настоящего момента Германия
находится в состоянии войны с Россией.
Посол положил на стол бумагу с текстом того же заявления и вышел. (При
этом он проявил феноменальную рассеянность. Им были заготовлены два варианта
ноты на оба случая: а) если ультиматум будет принят; б) отклонен. Посольский
секретарь перепечатал два текста на одном листе. В таком виде посол и
оставил Сазонову свою бумагу - с двумя противоположными заявлениями. В 4
часа утра Пурталес позвонил министру и попросил считать действительной "ту
ноту, в которой объявляется война".)
Утром следующего дня столица обратилась в арену манифестаций. Вышла на
улицы, буйствуя, черная сотня. Ватаги шли вдоль Невского, Садовой и Большой
Морской, разбивая витрины, громя магазины и кафе под вывесками с немецкими
именами. Были разгромлены издательство "Ди цайтунг", магазин Излера на
Большой Морской, кафе Рейтера на углу Невского и Садовой (владелица
заведения разослала в редакции газет письмо, в котором пояснила, что она
истинно православная. Варвара Николаевна, урожденная Васильева; фамилию
Рейтер получила в замужестве). На Литейном вытащили из трамвая и едва не
линчевали переодетого германского офицера: его занесло в Россию в гости, он
торопился на Финляндский вокзал, чтобы выбраться домой, не успел...
К середине того же воскресного дня устремились на Дворцовую площадь
петербургские монархисты-чистоплюи в сопровождении нарядно разодетых дам. На
виду у августейшей четы, вышедшей по такому случаю на дворцовый балкон,
разыгралась истерическая демонстрация преданности царю и порицания кайзеру.
Под звон колоколов Исаакия, под гул пушек Петропавловской крепости
неслись проклятья в адрес потсдамского родича их величеств. С высоты балкона
царская чета минут десять встревоженно-натянуто улыбалась скопищу, павшему
перед ней на колени, и поспешила скрыться в темной глубине покоев.
Несколько дней катилась по центральным районам столицы волна
черносотенного буйства, пока не докатилась до стен резиденции Пурталеса.
На Исаакиевской площади собралась большая толпа. Многие были вооружены
ломами и крючьями. В девятом часу вечера ватага бросилась на штурм
посольства, уже, впрочем, опустевшего (2). Перебили по фасаду стекла,
высадили ворота. На фронтоне здания обвязали веревками скульптуру (два воина
с конями) и столкнули вниз. Одна фигура зацепилась за карниз и повисла,
другую поволокли и сбросили в Мойку. Привратник Адольф Катнер, оставленный
Пурталесом для присмотра, выбежал на крышу и там был убит. К часу ночи
здание пылало, как факел. Когда под утро министр внутренних дел Маклаков
появился на площади, жандармский полковник Сизов, гарцевавший вдоль
гостиницы "Астория", с ухмылкой доложил:
- Так что, ваше высокопревосходительство, германцы начисто выгореть
соизволили!
Клубы дыма, окутавшего в ту ночь Исаакиевскую площадь, уже сливались с
удушливой гарью пожарища, охватывавшего Европу и мир. Бушевать ему
предстояло долго. Считая от тех дней, вооруженная борьба с австро-германским
блоком длилась для России 3 года и 7 месяцев (3). За 1290 дней сражений
русская армия потеряла убитыми и ранеными до семи миллионов человек (4).
Велик был счет смерти, но не в глазах тех, кто открыл его под знаком
дебошей и поджогов в радиусе нескольких километров вокруг царского дворца.
Помощникам Николая II этот баланс крови не казался слишком большим. Не
настолько, во всяком случае, большим, чтобы в минуту личной опасности они
постеснялись обратиться за поддержкой и сочувствием к тем самым тевтонским
антихристам, которых в августе четырнадцатого столь отчаянно поносили.
Еще не так давно на своем шабаше под балконами Зимнего они ругали
кайзера вурдалаком и сатаной, а на Исаакиевской площади бегали с железными
крючьями и горящей паклей по салонам его уполномоченного. Теперь, в 1918
году, эти господа воззвали о помощи и спасении к тому, самому Вильгельму,
своему якобы заклятому врагу, во имя сокрушения которого они пролили столько
русской крови.
С призывом к воюющим державам о прекращении мировой бойни Советское
правительство выступило на второй день после провозглашения Советской власти
в Актовом зале Смольного. Державы Антанты к этой мирной инициативе не
присоединились. 26 ноября русские парламентеры установили первые контакты с
противником, согласившимся вступить в переговоры о заключении перемирия. В
ходе этих переговоров в декабре прибыла в Петроград германская миссия,
возглавляемая графом Вильгельмом Мирбахом. С разрешения Смольного она
разместилась в уцелевших комнатах бывшего посольского здания у Исаакия,
которое в августе 1914 года разгромили монархисты. А вскоре новоприбывшие
дипломаты кайзера узрели и самих предводителей громил. Сквозь те самые
ворота, которые рухнули в августе четырнадцатого под напором черной сотни,
теперь крадучись пробрались к немецким гостям ее недавние духовные вожди:
Нейгардт, Будберг, Трепов, Гурко и Бенкендорф. Представ перед Мирбахом и его
помощником адмиралом Кейзерлинком, они умоляли Германию спасти изгнанного,
томящегося в Сибири монарха.
Мирбах пообещал доложить просьбу в Берлин.
Его донесение о тайном визите группы Нейгардта - Будберга - Трепова
было первой официальной информацией о злоключениях "русского кузена",
полученной Вильгельмом II по каналам собственной службы. Реагировал он на
эту информацию, по свидетельству приближенных, крайне удрученно. Первым
движением кайзера была директива канцлеру Бетман-Гольвегу: "Разработать меры
по эвентуальному оказанию помощи и спасению".
И дело здесь было не только в родственных чувствах. Участь своей
петербургской родни Гогенцоллерны с тайным ужасом восприняли как
предзнаменование собственного, неотвратимо надвигающегося конца.
С заключением (3 марта) мирного договора в Брест-Литовске, с появлением
(в апреле) в Москве германского посольства во главе с тем же Вильгельмом
Мирбахом узел его контактов с подпольной группой Нейгардта-Будберга
перемещается в дом No 7 по Денежному переулку (ныне улица Веснина).
Протянулась далее цепь заговора, звеном которой и была описанная выше
встреча четырех.
Долгие годы апологеты старого рейха отрицали, что такой заговор был. И
сегодня находятся в ФРГ лица, утверждающие, что никаких переговоров с
подпольем Мирбах не вел, вмешательства в пользу царя не было (5). Мирбах,
заверяют эти авторы, отказался соприкасаться с делом защиты Романовых, как с
"не имеющим отношения к интересам Германии". Вообще, в этом вопросе
"Германия заняла тогда позицию сдержанности, отчужденности и абсолютного
невмешательства" (Норберт Реш, там же).
Каково было это "абсолютное невмешательство", показали непосредственные
участники событий, например, Нейгардт, по воспоминаниям которого
воспроизведена здесь встреча четырех в Денежном переулке (6), и сам Мирбах.
К 50-летию финала Романовых, которое шпрингеровская пресса сочла нужным
отметить особенно кричаще, она же предала гласности и некоторые из донесений
Мирбаха времен его посольской деятельности в Москве. В их числе две депеши:
а) отправленная в Берлин 13 июня, то есть через две недели после описанной
встречи четырех; б) посланная туда же 20 июня, то есть за две недели до
убийства посла (7). Мирбах подробно сообщает своему шефу Рихарду фон
Кюльману о возрастающей активности подпольного "блока монархистов и бывших
либеральных политиков, землевладельцев и промышленников". Его, посла, тайно
осаждают "многие известные лица, носители старых имен и высоких званий,
владельцы крупных фирм и собственники латифундий"; люди эти, сообщал посол
начальству, всячески выказывают "дружеское расположение к Германии". С ее
помощью они хотят освободить Царя, но не только. Есть не менее важный пункт:
"Они являются ко мне просителями также для того, чтобы вымолить помощь в
борьбе против большевизма".
Какое же отношение к "мольбам" рекомендует начальству посол? Во всяком
случае, не "безразличие". "При всем своеобразии положения, - пишет он 20
июня, - следующее представляется велением момента: мы не должны допустить,
чтобы в России у противников агонизирующей большевистской системы вновь
сложилось объединение с Антантой... Наши ответы на их запросы не должны
носить характера абсолютного нет".
Не говорить "нет" означало, по существу, сказать "да". Этого не могут
отрицать и шпрингеровские комментаторы. Обойдя скромным молчанием промашку
кайзеровской дипломатии насчет "агонии большевизма" (да они и сами возвещали
ее десятки раз за пятьдесят лет), эти господа поясняют: "Идея состояла в
том, что большевики должны быть свергнуты, буржуазная Россия восстановлена,
условием же восстановления ставился переход России на курс полной ориентации
на Германию" (8).
Иначе говоря, проект вызволения царя кайзером был частью более
обширного плана ликвидации советской власти с помощью германских штыков,
восстановления старой, скорее всего царской, России с полной переориентацией
такого Российского государства, то есть того, что милостиво оставит от него
берлинский генштаб, - на союз с германским империализмом и подчинение
германскому контролю. В такой план без особого труда вписывались и царь, и
наследник, фамильно близкие и уже потому наиболее приемлемые. Оставалось
лишь извлечь их из ссылки и возвратить в Зимний дворец. Потому-то "Вильгельм
II и привел в действие все рычаги, чтобы спасти семью своего русского
кузена" (9).
Вслед за Нейгардтом и Мирбахом может внести свою лепту в уяснение
обстоятельств тех дней и Рицлер. Заметим, что бывший советник кайзеровского
посольства в Москве в результате краха кайзера без работы не остался: с 1920
года он подвизается в качестве ведущего эксперта по восточноевропейским
проблемам в министерстве иностранных дел Веймарской республики. Сюда, на
Вильгельмштрассе, летом 1921 года явился некий Н. А. Соколов, белоэмигрант,
обретавшийся во Франции. Отрекомендовавшись Рицлеру следователем по делу о
казни царя, получившим на то полномочия в 1919 году от "верховного
правителя" Колчака, гость осведомился, не может ли герр доктор сообщить ему
какие-нибудь полезные сведения по исследуемому вопросу.
Правительство его величества кайзера, сказал без обиняков Рицлер
Соколову, через свое посольство в Москве пыталось в 1918 году сделать для
заключенных "все возможное и даже невозможное". В подтверждение сказанного
Рицлер извлек из архивов и показал Соколову пачку документов. В их числе
следующие:
A) "Посольство в Москве. Министерству иностранных дел. Июль 1918 года.
Должно ли быть повторено решительное представление относительно
бережного отношения к царице, как германской принцессе? Не считаете ли вы,
что распространять представление и на цесаревича было бы опасным, так как
большевикам, вероятно, известно, что монархисты склонны выставить на первый
план цесаревича? Недоверие большевиков в отношении германских представлений
еще более усилилось вследствие недавних слишком откровенных заявлений
генерала Краснова на Дону. Рицлер " (10).
Б) "Министерство иностранных дел. Поверенному в делах в Москве. Июль
1918 года. С представлениями в пользу царской семьи согласен. Буше".
B) "Посольство в Москве. Министерству иностранных дел. Июль 1918 года.
Сделал снова соответствующее представление в пользу царицы и принцесс
германской крови с указанием на возможное влияние цареубийства на
общественное мнение. Чичерин молча выслушал мои представления. Рицлер" (11).
Документы, переданные Рицлером Соколову, свидетельствуют, по словам
последнего, о том, что "русские монархисты вели переговоры с немцами о
свержении власти большевиков". А "в рамки этой темы" входила проблема
освобождения царя, которое и монархический центр, и выступавшие на юге белые
генералы "должны были оплатить какими-то услугами немецким
военно-политическим планам как в центре страны, так и в разгоревшейся
вооруженной борьбе на периферии, оккупированной или намечавшейся к оккупации
германскими вооруженными силами" (12).
Издалека, из Тобольска, а потом из Екатеринбурга Романовы напряженно
следили за движением сил, которые, как они надеялись, вернут им свободу, а
может быть, и власть. "Николая не покидала уверенность в том, что "Германия
хочет дать царю и его сыну возможность возвратиться на трон, порвать с
союзниками и вступить с союз с Германией" (13). Эта уверенность была столь
велика, что Романовы одно время всерьез гадали, когда и куда вывезут их из
заключения. "Они были того мнения, что их отправят в какой-нибудь из
приграничных городов, где они и будут переданы германским войскам" (там же),
Конкретно назывались пункты; Долгоруков, состоявший при царской семье,
говорил, например, что ее передача немцам состоится, по-видимому, в Риге.
Одновременно чета Романовых пристально следила за развернувшимися на
юге и севере вооруженными диверсиями бывших царских генералов, принятых на
службу и довольствие кайзеровским командованием. "Добрые вести о Каледине и
Краснове идут с Дона, - утешается Александра Федоровна в одном из своих
писем к Вырубовой. - Дай бог удачи их святым начинаниям" (14).
Те же генералы под эгидой кайзеровского командования выступили и
первыми мастерами по устройству жестоких кровопролитий на оккупированных
немцами русских территориях; это - приближенные Николая II, десятилетиями
состоявшие в его свите или окружении, лично ему преданные, его возвращение
на трон открыто или тайно поставившие своей целью: Алексеев, Краснов,
Каледин, Богаевский, Скоропадский, Маннергейм.
В то самое время, когда на Исаакиевской площади Нейгардт и Будберг по
ночам пробирались к Мирбаху для тайных переговоров об освобождении царской
семьи, наказной атаман войска Донского Каледин на юге устанавливал первые
связи с германским командованием, пытаясь с его помощью превратить Дон в
базу и исходный плацдарм российской контрреволюции. В декабре 1917 года
отрядам Каледина удалось захватить Ростов. Около двух месяцев длилась
кровавая оргия калединщины, отметившей свой путь по донской земле виселицами
и расстрелами. В ожесточенных боях, смелыми контрударами Красная гвардия и
партизанские отряды надломили калединское воинство. Не дожидаясь конца,
атаман 29 января 1918 года покончил самоубийством.
Тем временем в Оренбурге поднимает монархический мятеж атаман Дутов. С
балкона городской думы он обращается к белоказачьим отрядам с пьяной и
путаной речью, в которой заклинает их "не вкладывать шашки в ножны" до тех
пор, пока не "воссияют в блеске былой славы и попранныx прав государь
император и его царственный сын". На юге за первым раундом следует второй.
Место Каледина занял Краснов. Тот самый, который несколько месяцев назад,
разбитый у Пулковских высот и доставленный в Смольный, был отпущен на
свободу под честное слово впредь не поднимать оружие против советской
власти. Его слово чести стоило дешево. Получив 11 мая 1918 года атаманскую
булаву, он обратился к Вильгельму II с холопским посланием, в котором
объявил Дон состоящим под немецким протекторатом, а заодно провозгласил
своей целью "восстановление в правах" Николая II и его сына. С середины мая
до конца июня Краснов получил от немцев 46 орудий, 88 пулеметов, 12
миллионов патронов. Пятнадцатитысячный свой отряд Краснов, получив оружие,
смог развернуть в восьмидесятитысячную армию. Он установил режим. страшного
террора. Вот приказ генерала Денисова, его правой руки: "Самым беспощадным
образом усмирять рабочих, расстреляв, а еще лучше повесив на трое суток
каждого десятого из всех пойманных".
Трудовой Дон поднялся на решительную, отчаянную борьбу против
кайзеровских прихвостней. Подала руку помощи Красная Армия. Перед лицом
надвигающегося крушения очередной прогерманской авантюры Краснов счел за
благо вовремя убраться. Он передал атаманскую булаву генералу Богаевскому и
бежал в Германию.
Примерно такую же карьеру проделал на немецкой службе бывший командир
царскосельского лейб-гвардейского полка (где служили великие князья), бывший
генерал-адъютант его величества, полтавско - черниговский помещик, уроженец
германского города Висбадена П. П. Скоропадский. С первого взгляда
Скоропадский приглянулся генералу Герману фон Эйхгорну, в начале 1918 года
сменившему генерала фон Линсингена в должности командующего оккупационными
войсками на Украине. 29 апреля 1918 года Скоропадский был провозглашен в
Киеве "гетманом Украины". Продержался он семь с половиной месяцев, всячески
помогая оккупантам грабить страну и вешать непокорных, а как только побежали
немцы с охваченной пламенем всенародного восстания Украины, вслед за ними
поспешил унести ноги и бывший генерал-адьютант.
Названные генералы Николая II в ожидании его возвращения расчищали для
него (или для его сына) площадку на юге и востоке. Еще один из той же плеяды
и под тем же общим командованием усердствовал на Севере. Незаурядные
способности карателя генерал Карл Густав Эмиль Маннергейм показал уже в
начале гражданской войны, развязанной в Финляндии кликой Свинхувуда. Но
особенно блеснул он вскоре после того, как реакционное финское правительство
заключило 7 марта 1918 года отдельный договор с Германией. С помощью
подоспевшего с десантными силами немецкого генерала Рюдигера фон дер Гольца
Маннергейм организует обширный и жестокий карательный рейд для подавления
рабочего класса и Красной гвардии. От Або, Ханко и района Ловиза оба
генерала, царский и кайзеровский, вместе рвутся вперед. Во имя чего - это
определится через несколько месяцев, когда Финляндия будет объявлена
монархией, а претендентом на несуществующую финскую корону выступит Фридрих
Карл Гессенский, родственник последней русской царицы.
Пока же фон дер Гольц и Маннергейм вырываются на магистраль
Выборг-Петроград; 23 апреля они захватывают Райволу; 24 апреля вступают в
Териоки; 29 апреля овладевают Выборгом; 4 мая - городами Котка и
Фридрихсгам. Опьяненная своим маршем белогвардейщина устраивает 16 мая в
Хельсинки триумфальный военный парад; затем предпринимается операция с целью
захвата Мурманской железной дороги, с расчетом на последующий прямой рывок в
сторону красного Петрограда. Но для этого у них оказались руки коротки...
Не довелось Фридриху Карлу Гессенскому подняться на финский трон, как
ни старались для него пришлые и местные истязатели. Тянули же они его за
собой, выжигая на своем пути все живое. Беспримерной по жестокости и
трусости была их месть финским красногвардейцам, преградившим путь
захватчику и его подручным. 75 тысяч пленников прошли перед ста сорока пятью
чрезвычайными судами после разгрома Красной гвардии. Были расстреляны сорок
тысяч человек; брошены в тюрьмы девяносто тысяч - три процента финского
населения; шестьдесят семь тысяч человек, в том числе четыре тысячи женщин,
были осуждены на каторгу общим сроком свыше трехсот тысяч лет.
Над мрачным шабашем, разыгравшимся на подконтрольных оккупантам
территориях от Хельсинки до Киева, стоял режиссер: генерал Макс Гофман.
Именно им была разработана схема аннексий, реализованная в Бресте. Вплоть до
последнего дня кайзеровского рейха этим человеком владела навязчивая идея
уничтожения в России советской власти и восстановления царизма. И после
того, как рейх рухнул, у Гофмана хватило наглости предложить державам
Антанты свои услуги по подавлению русской революции путем возобновления
германского вооруженного похода на Восток. Кое-кому в Лондоне и Вашингтоне
идея пришлась по вкусу. Народы Запада все же не позволили сыграть с собой
столь циничную шутку. Контракт с Вильсоном и Черчиллем у Гофмана не
состоялся. Но что с идеей его найма не так-то легко на Западе расстались и
что сутью его проекта было расчленение России, превращение ее в некую
сателлитную, усеченную "Восточную империю" под эгидой ставленника из
династии Романовых - что обстоятельство не так давно вновь подтвердил на
основе поднятых в ФРГ документов западногерманский исследователь Жак Отто
Грецер в статье к 50-летию Брестского договора (15). Усиленно рекламируя на
Западе свой "антисоветский, антирусский, процаристский проект", Гофман, по
мнению этого автора, выступал тогда "подлинным выразителем экспансионистских
вожделений центральных держав". В Бресте Гофман пустил в ход тезис о
"самоопределении", и лишь для того, чтобы "под его прикрытием осуществить
ампутацию русских территорий". Это были, пишет Грецер, "военные цели,
зародыш которых через одно поколение лег в основу гитлеровской политики
завоевания пространства на Востоке". Заметим, что о "самоопределении"
неонацистские трубадуры реванша и территориальных захватов кричат в ФРГ и
сегодня.
Вернемся в Денежный переулок. По ночной тропке, протоптанной в
посольский особняк, пробираются Нейгардт, Будберг и другие "бывшие",
подогревая адвокатскую активность Рицлера. Полыхало пламя великой революции,
озаряя горизонт, уже вились, заносимые ветром с Востока, сполохи над
казарменной глыбой рейха, а слуги двух династий, одной - рухнувшей, другой -
замершей в страхе перед своей участью, продолжали интриговать, стращать,
шантажировать. К началу июля 1918 года немецкие домогательства в пользу
Романовых становятся все более грубыми и вызывающими. Даже покушение на
Мирбаха кайзер использует для маневра в пользу царской семьи. Выдвинув
провокационное требование о допуске в Москву немецкого батальона, якобы для
охраны посольства, Берлин в дальнейшем заявил о готовности снять это
требование в обмен на разрешение царской семье выехать в Германию.
Но навязать советским властям торг вокруг Романовых ни Рицлеру, ни
другим не удалось. Несмотря на всю опасность положения, молодая республика,
штурмуемая врагами, дала отпор кайзеровским притязаниям, отклонив как
требование о допуске батальона, так и вмешательство в пользу царя. Серия
атак на суверенитет Советской России кончилась для германской дипломатии
ничем.
От руки эсэра Блюмкина кайзеровский посол Мирбах пал 6 июля в том же
посольском вестибюле, откуда после известного нам ночного разговора
выскользнули в переулок Нейгардт и Будберг. Бывший царь пережил своего
заступника Мирбаха на десять дней.
Дипломатическая операция "Русский кузен", предпринятая Берлином,
провалилась. Провалилась потому, что советская власть даже в тех трудных
условиях не дала запугать себя, не уступила шантажу, сознавая опасность
послабления в вопросе о судьбе Романовых. В результате ни дипломаты, ни
генералы, понукаемые кайзером, не смогли предотвратить екатеринбургский
финал.
А вскоре и самим заступникам стало туго. К осени 1918 года ураганные
вихри, поднявшиеся из глубин русской революции, докатились и до цитадели
германского империализма; зашатались и в несколько ноябрьских дней рухнули
ее стены. 9 ноября 1918 года монархия в Германии была свергнута, кайзер
бежал.
Выручить своего кузена Вильгельм не смог, зато кузен посмертно помог
ему трагическим своим опытом. Царь кончил жизнь в Екатеринбурге в доме
Ипатьева. Памятуя о его неудаче, свергнутый кайзер не стал медлить с
бегством и уже на второй день очутился на границе (16). Не прояви Вильгельм
такого проворства, он, похоже, получил бы свой Екатеринбург. В голландском
имении Доорн он пережил Николая на двадцать три года, наслаждаясь на фоне
идиллических утрехтских пейзажей покоем, комфортом и тихим графоманством.
Под конец же земных странствий сподобился увидеть одного из своих сыновей.
Августа Вильгельма (по прозвищу "Ауви") на нацистской службе в форме
штурмовика, затем успел поздравить своего бывшего ефрейтора Гитлера с
начальными успехами тотального блицкрига (17)
(1) Описана им самим в : Friedriсh von Purtales. Am Scheidewege
zwischen Krieg und Frieden. Berlin, 1919.
(2) Пурталес с тридцатью сотрудниками выехал из Петербурга 2 августа в
8 часов 30 минут на Або. Пресса черной сотни по сему случаю упражнялась в
остроумии. Образчик: "На Финляндском вокзале можно было вдоволь налюбоваться
картиной: по платформам в беспорядке метались чины германского посольства...
Метались секретари, канцелярские служители, лакеи, какая-то чиновница с
отвратительной моськой спасавшегося бегством посла. Все эти чины имели вид
сильно побитых собак... С большим трудом удалось наконец разместить их,
рассыпавшихся, как раки из мешка, и поезд умчал всю эту компанию. Некоторые
из публики, владевшие немецким языком, помогали пурталесскому стаду...
Многие из публики мысленно провожали посла пожеланием: "Скатертью дорожка!
До свидания в Берлине через три месяца!" Предчувствуя весь ужас, ожидающий
его родину, он мчался домой к своему повелителю ни жив, ни мертв". ("Русское
знамя", No 166 от 8 августа 1914 года, стр. 2).
(3) С 1 августа 1914 по 3 марта 1918 года, т. е. по день подписания
Брестского мирного договора.
(4) Н. В. Сазонов. Потери России в войну 1914-1918 гг. Труды Комиссии
по обследованию санитарных последствий мировой войны. Госиздат, Москва,1923,
(5). Nоrbert Rosch. Schatten fordern heraus. Berlin-Zurich, 1967.
(6). D. В. Freilierr von Neugardt. Des Schicksals Fuegung.
Wien-Munchen, 1926.
(7). Die Welt, N 157 (9.VII).1968
(8) "Die Welt", No 157 (9. VII). 1968.
(9) "Bunte Illustrierte", No 12 (17. III).1965
(10) Имеются в виду сделанные Красновым в Новочеркасске в мае-июне 1918
года публичные заявления о том, что конечной целью "белого движения" и
германской поддержки этого движения является монархическая реставрация в
России. - Авт.
(11) Часть предоставленных Рицлером документов Соколов впоследствии
опубликовал в своей книге, изданной в Германии. По содержанию они совпадают
с депешей Кюльмана, которую, согласно рейхенгальским запискам Нейгардта,
зачитал ему и Будбергу в здании германского посольства в Москве фон Мирбах.
(12) Н. А. Соколов. Убийство царской семьи. Изд-во "Слово". Берлин.
1925
(13) "Bunte Illustrierte", N 10(3.III). 1965.
(14) Anna Wyrubowa. Glanz und Untergagng der Romanoffs, Wien, 1927
(15) Dr. Jacques Otto Grezer. 50 Jahre Brest-Litowsk. "Blatter fur
deutsche und Internationale Politik". Koln, Marz 1968, Heft 3, s.226-228
(16) Он перешел голландскую границу вечером 10 ноября. Прибыв к замку
Амеронген своего приятеля графа Бентиннека, въехал в ворота и простуженным
голосом сказал вышедшему навстречу хозяину: "А теперь я с удовольствием
отведал бы, наконец, чашку настоящего английского чая". "Так завершилась
500-летняя история дома Гогенцоллернов". - Paul Sethe."Ich habe es nicht
gewollt" (Der Kaiser hatte Angst vor dem Krieg), "Stern", N 31 (2.III).1964
(17) В июне 1940 года бывший кайзер послал из Доорна поздравительную
телеграмму Гитлеру с выражением "восхищения и благодарности" по поводу
взятия вермахтом Парижа.
|
