Книга первая. Тревер 1001-й чем опытнее дальнодей, тем рискованнее каждый его следующий тревер
Скачать 5.91 Mb.
|
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. НОЧЬ ТИГРА1. ТЕАТРАЛЬНЫЙЛуна опустилась в тучу на западе. Кир-Кор взглянул на многоцветные гроздья алмазных звезд, кое-где обведенные серебристо-бело-голубой каймой, и стал следить за приближением береговых утесов. Прибойные волны с шумом разбивались о круто уходящие в ночное море скалы, и, если б у берега не обнаружился вдруг матово-белый, как фосфоресцирующая льдина, мыс аванпорта для малотоннажных судов, шкиперское бесстрашие Матея Карайосифоглу выглядело бы здесь неуместным. За пять секунд до лобового удара «льдина» лопнула, разошлась, и катамаран сбросил скорость на полосе глянцево-темной воды между двумя перронами. – Приехали, – сказала Марсана. Обхватила плечи руками, словно в ознобе: – Ощущаете, парни, какая здесь первозданность?.. Будто в ответ – звонкий шелест очередного старта с невидимой отсюда авиатеррасы. По верхушкам пальм над высоким склоном скользнули золотисто-желтые лучи фар. Кир-Кор проводил взглядом эскадрилью эрейбусов – двадцать седьмую по счету – вот такая здесь первозданность. Впрочем, теперь, когда отзвенели голоса певцов и отполыхала фантасмагория гигантских светопластических декораций, на островах стало спокойнее, несмотря даже на старты флаинг-машин. Юркие реалеты, мигая светосигналами, взмывали над склоном и разлетались кто куда, а синевато-прозрачные, как мыльные пузыри, грузные, с полной выкладкой габаритных огней эрейбусы тянулись все в одном направлении – строго на северо-запад. – Это в столицу, – сказал Матис. – Остров Столичный. – Кирилл, – сказала Марсана, – вы, должно быть, не знаете... На Театральном нет гостиничного комплекса. – Но что-то ведь есть? «Пристанищ тут вокруг немало, – заметил опытный хитрец, – шале, фаре, отель, бунгало. Изба туриста, наконец». – Есть «Бунгало дель сиело» – фешенебельный катаготий для певцов и актеров. Вас, понятно, туда не пропустят. – Не волнуйтесь за меня, эвгина. – Я не волнуюсь – я предупреждаю. – Я не собираюсь там надолго задерживаться, – объяснил Кир-Кор. – Мне гостиница не нужна. – Может, нам подождать у причала? – спросил Матис. – Нет. Я и так в долгу у вас за дивный вечер. Благодарен безмерно. – Правда? – Марсана все еще потирала плечи руками. – Вам и вправду понравилось? Что понравилось больше всего? – Совместное наше плавание. Вот... возьмите на память. – Он помог Марсане разнять половинки феррованадиевого пенальчика. – Подставьте ладонь. – Что это?.. Какая прелесть! – Она уставилась на точечные огоньки, непостижимо хитро и волшебно парящие над продолговатым на ощупь кристаллом. Их было три – два голубых и один синий. Стоило дрогнуть руке – огоньки мгновенно перемещались в пространстве. Но между собой эти искроподобные точки сохраняли четко фиксированную дистанцию: две голубые – тесной парой, синяя – чуть в стороне. Перешагнув через канаты релинга, Кир-Кор обернулся. Трехточечный самоцвет Планара, бесспорно, произвел на Марсану сильное впечатление. – Откуда это? – настаивала она. – Издалека. – Точнее вы не могли бы ответить? – Точнее... очень издалека. На всякий случай не подносите кристалл слишком близко к глазам при солнечном свете. – Не буду. У него есть какое-нибудь имя? – Общепринятого названия минерал пока не имеет. – Все эффектные драгоценные камни имеют личные имена. – Действительно... «Синяя птица». Как? Подойдет? – Желаете мне удачи?.. Спасибо, Кирилл. Вдруг захотите свидеться с нами – добро пожаловать на остров Контур. На тот, где сегодня на рейде «Синяя птица». У вас развито чувство пространственной ориентировки? – Надеюсь. – Тогда легко найдете наш Центр. Немногим труднее найти претора директории Центра – это Матей Карайосифоглу. Как правило, всегда на месте эксперт по морской акустике Марсана Гай – это я. – Центр зонального резервирования популяции бутылконосых дельфинов, – уточнил Матис. – Запомнили, Кирилл? Нет? Повторить? – Как правило, запоминаю с первого раза. – Не делайте сегодня исключений. До свидания. Вижу, торопитесь уйти. Ну что ж, идите... Всего вам самого доброго. – Прощайте, эвгина. Прощайте, Матис. – У Кир-Кора не повернулся язык произнести «до свидания». – До свидания, – сказал Матис. «Это если мне исключительно повезет», – подумал Кир-Кор. – Да, – спохватилась Марсана, – а куда нам девать высотную амуницию? – Куда угодно, способ утилизации выбирайте сами. – Я сделаю из вашего гермошлема кубок. Буду пить из него ледяное кокосовое молоко, охлаждая жгучее чувство своего тропического одиночества... Поцелуйте меня, Кирилл. «Ну конечно, – подумал Кир-Кор, – ради этого я так сюда торопился». – Не хотите поцеловать меня на прощание? Почему? – У меня есть причина не делать этого. – Я сама сделаю это. Почти без причин. Обратите внимание на слово «почти». Со спортивной сноровкой Марсана, опершись бедром о канат, перебросила свои длинные босые ноги с палубы на перрон. Ярко блеснули «павлиньи глаза» ее платья, голые руки неторопливо и нежно обвили окаменевшую от напряжения шею Кир-Кора. Он сразу вспомнил руки Винаты, и нехорошее предчувствие, так некстати охватившее его во время пения Винаты-Биргитты, вернулось и стало похожим на приступ внутренней боли. Поцелуй Марсаны был ошеломительно жарким. Наверное, для нее это был откровенный, желанный, живой поцелуй. Для него – пытка мучительным раздвоением. Марсане пришлось тянуться кверху, привстать на носки – он поневоле обнял ее упругое, все еще окутанное флером неистребимого аромата календулы гибкое тело. Рядом витал призрак Винаты... Перрон был длинный. Кир-Кор шел не оглядываясь. Аура Марсаны так хорошо ощущалась на расстоянии, что он наконец обратил на это внимание. Ауру Матиса он просто не замечал. Ошеломление от поцелуя не проходило. «Сквозь тихое журчанье струй... сквозь тайну женственной улыбки к устам просился поцелуй»1, – припомнил он, пытаясь перевести свое ошеломление в плоскость иронии. Не получилось. Недовольство собой – вот все, чего он достиг. Потому что сам во всем виноват, неправильно повел себя в общении с чуточку эксцентричной, привлекательной женщиной. Да? А как правильно было себя вести? Маневрировать, прикрываясь словоблудием коммуникабельного шута? Мерзко. Ставить психоблокаду? Прямое посягательство на третью статью МАКОДа, параграф восьмой. Блокировать эротосферу эмоций? А произвела бы эмоблокада нужный эффект? Сомнительно. Более чем. Женщине с такой аурической мощью любая степень щадящей эмоблокады – как слону одуванчик. Линейки перронов заканчивались перед вырубленной в скальном массиве щелью прохода. Кир-Кор, вспомнив фильм о Финшелах, узнал это место. В фильме щель имела название... То ли Ворота Аркадии, то ли Путь Атланта. Строителей заботили, видимо, прежде всего размеры прохода по вертикали. Словно проход предназначался для шествий с высоко поднятыми знаменами. Плита опасно нависшего над проходом гранитного архитрава покоилась на плечах какого-то трудно опознаваемого мифического полубога. Полубог был молод и гол. По законам нормальной архитектурной симметрии архитраву удобнее опираться на плечи титанов слева и справа. Но правый титан, когда-то отколотый от массива землетрясением или ударом огромной волны, упал навзничь. Задранный кверху локоть могучей руки грозил небесам, а бородатая голова странно и жутко была приподнята над гранитными валунами. Поверженный исполин был зрелого возраста. Изнемогающий под тяжестью архитрава титан помоложе, казалось, смотрел на бездействующего напарника с изумлением и упреком. Кир-Кор мимоходом оглядел панораму крушения. Бородатый рухнул у кромки воды так удачно, что служил теперь хорошей защитой от захлестов прибоя. Слишком удачно... Его диспозиция выдавала архитектурную ложь. Не было тут ни обвального землетрясения, ни цунами. Камуфляж. Имитация естественной катастрофы. Ансамбль грандиозного разрушения был задуман архитекторами изначально. Внутри массива проход расширялся, и недалеко от входной щели начиналась лабиринтная путаница вырубленных в скале ниш, гротов и крупногабаритных полостей, связанных между собой системой сквозных проемов и расширяющихся (наподобие раструбов) произвольно изогнутых переходов. Подвешенные на цепях старинные светильники с хрустальными украшениями не слишком уверенно освещали вогнутые потолки сквозь решетки щедро вызолоченного помпезного обрамления декоративных консолей. Куда ни повернись – стрелочные указатели. Великое множество стрелочных указателей, ярко пылающих, но неизвестно на что указующих. Кир-Кор шагал наугад. Забредая в тупиковые гроты, он неизменно обнаруживал там постамент из гранита, увенчанный базальтовой головой слона с короткими бивнями. Гроты эти можно было принять за некие катакомбные захоронения особо отличившихся чем-то перед людьми представителей рода Elephas. Если бы не надпись на постаментах. На всех постаментах она была одинакова: «МАРАКАС». Буквальное совпадение с популярным дигейским ругательством развеселило Кир-Кора. Встречались и постаменты без надписей. Шеренгу из десяти таких постаментов Кир-Кор обнаружил в широком, сплошь остекленном коридоре, и каждый из них был увенчан головой матерого гиппопотама. Это не было десятикратным повторением скульптурного «портрета» одной и той же особи Hippopotamus amphibius, однако и существенных различий в окаменелых чертах изваянии Кир-Кор не заметил. Кстати, вопрос о вероятии экзотических захоронений здесь отпадал сам собой, поскольку своеобразная конструкция пола позволяла смотреть сквозь плиты прочного, как алмаз, и прозрачного, как молодой лед, керамлита. Под плитами – ничего, кроме ажурных опор и подсвеченного снизу потока воды. Поток подчинялся ритму берегового прибоя: вода толчками увлекала вдоль коридорного канала медуз, креветок, нити водорослей, рыбью мелочь; кувыркаясь, как сорванный с дерева лист, пронеслась пурпурная морская звезда. Коридор-канал «впадал» в большую пещеру, освещенную, как показалось Кир-Кору издалека, жарко пылающими кострами. Освещение впечатляло. Ступая по керамлитовой почве над глубью подземного озера (и не испытывая при этом ни малейшего удовольствия), он видел на далеком дне подсвеченные скалы. Языки рубиново-красного, желтого и розового пламени, стекая по стенам, создавали во всех направлениях неуютно обширного пещерного интерьера своеобразные световые эффекты, сильно искажающие перспективу; в сочетании с высокими потолками и слишком прозрачным полом это странным образом порождало иллюзию грандиозного всепланетного пожара: все четыре стороны света представлялись охваченными огненной бурей – север, запад, юг и восток... Центральный участок прозрачного пола (над самой большой глубиной) был занят строгим каре красновато-коричневых кресел. Кир-Кор остановился. Каре покоилось на цилиндрическом, словно выросшем из подводных скал основании и содержало в себе ровно сто шестьдесят девять мягких красно-коричневых единиц. Каждое сиденье украшал искусно выполненный рисунок – предметное изображение рога изобилия. Изображения самого рога были стандартными, а вот через край сыпалось разное: корнеплоды и клубнеплоды, монеты и ордена, кирпичи и лопаты... На сиденьях ближайших кресел – рыбное изобилие, плодово-ягодное, злаковое, журнально-книжное. Над спинками кресел по обе стороны изголовья торчали большие черные наушники. Это выглядело как приглашение сесть и послушать. Почему-то вдруг вспомнился кресельный подъемник в Мировом музее сословных революций. Вспомнился, видимо, кстати. Секунду поколебавшись, Кир-Кор придавил своим телом журнально-книжный поток. Грандиозное зарево всемирного пожара сразу погасло, вспыхнуло множество указателей, повернутых стрелками кверху. Подлокотники, звонко щелкнув, сомкнулись полукольцом страховочного захвата, кресло приподнялось, выдвинулось из ряда себе подобных, плавно повернуло против часовой стрелки и устремилось к потолочному своду, где уже раздвигались одна за другой красные и желтые диафрагмы конического входа в шахту подъемника. В наушниках звучала нежная сентиментальная мелодия, ностальгически-сладкая, трогательная до слез. В шахте свирепствовали сквозняки, пахло пылью, и Кир-Кор ощутил себя запоздалым туристом. Наверху – утопающая в цветах обширная смотровая площадка. Ветерок над обрывом, шум кипящего внизу прибоя. Запоздалый турист даже не видел, как провалился в свою красно-желтую преисподнюю красно-коричневый дефинитор печатного изобилия. Привыкая к головокружительным запахам местных растений, Кир-Кор смотрел с высоты гранитного выступа на огоньки в проливе между пирамидальным островом Контур и плоским его соседом. Пролив был виден отсюда как на ладони: туристская флотилия рекой искрящихся самоцветов обтекала застывшую на рейде скромно иллюминированную «Пацифику». Огни «Алмаза» покачивались в открытом море. Суденышко успело выполнить маневр под парусом и взять курс в нужном направлении. Наблюдая за ходом катамарана, Кир-Кор обнаружил, что все еще продолжает ощущать ауру Марсаны. Свет звезд переливался на гладких спинах ленивых волн ртутным блеском, из глубины пробивались наверх пятна таинственной люминесценции – вид ночного моря завораживал. Способность к аурическому дальнодействию природной пси-эманации Марсаны интриговала. Слишком редкая среди землян способность... Он перевел зрительное восприятие в область пиктургии инфракрасного диапазона. Море сразу стало другим. Не море – пустынная переливчато-коричневая плоскость. Такое море не могло завораживать, зато теперь он легко разглядел на фоне пустынного однообразия уходящее судно, вертикальную красную черточку на борту, угадал в ней фигуру Марсаны и адресовал ей ментальный оклик. На ответ он почти не рассчитывал. И напрасно. Ответом был дикий всплеск совершенно неорганизованного ментаполя. Он ничего не понял (кроме разве того обстоятельства, что управлять своим ментаполем Марсана решительно не умеет), однако успел зафиксировать особенности ее ауро-модуляционной стихии. Другими словами, успел настроиться на чужой камертон (так пламя свечи, вспыхнув, избирает своим камертоном фитиль). Теперь он должен был попытаться использовать камертонный эффект для импринтинга. Для запечатлевания. Для аурического запечатлевания. Коль скоро она ответила на оклик, имелось вероятие того, что импринтинг может состояться. Вероятие мизерное и вдобавок напрямую связанное с происхождением. Имеется в виду дигейская ветвь генеалогического древа... А вдруг. Внимание случайного прохожего наверняка привлек бы застывший у парапета рослый человек в рубахе, украшенной светящимся биоценозом верхней юры. Человек очень сосредоточенно (как и подобает внимательному наблюдателю) вглядывался в темноту открытого моря... закрытыми глазами. Что видит он сквозь плотно Сомкнутые веки? «Да, – спросил себя Кир-Кор, – что же я вижу?..» Он никак не мог определиться в пространстве зрительного поля Марсаны. В темной, овальной (подобно очертанию глаза) вселенной виделось нечто округлое, еще более темное, кое-где пронизанное лучистыми звездочками проблесков... Аура Марсаны, увы, не обладала поисковой реактивностью – дикая и потому беспомощная, как младенец, аура, и наивно было бы ждать от нее осмысленной пиктургии. Даже в ответ. С другой стороны, чтобы младенец мог развиваться нормально, с ним надо общаться. Бережно, не пугая. Для начала, к примеру, совместить спектры зрительных восприятии в инфракрасном диапазоне. (Чем длиннее «фитиль» – тем ярче охватное «пламя», избравшее своим камертоном «фитиль» чужой ауры.) Кир-Кор, не зная еще, что из этого выйдет, мягко задействовал пиктургический резонанс и тут же вызвал в себе специфическое состояние, грубой аналогией которого можно считать физическое состояние брошенной в воду сухой губки. В овальной вселенной зрения Марсаны что-то произошло. Что-то сдвинулось, словно сошла пелена, округлая темнота приобрела коричневатый оттенок, а верхняя часть овала заметно побагровела. Кир-Кор чуть усилил резонансный нажим и резко расширил спектры основных восприятии. С внезапной ясностью он увидел вверху подсвеченную багрянцем палубу катамарана и на несколько мгновений потерял ориентировку в пространстве. То ли палуба оказалась над головой, то ли сам завис над палубой вверх ногами... Подрабатывать пиктургический ракурс он не решился – оставил как есть. Из каюты вышла вверх ногами вишнево-красная фигура с каким-то свертком в руке. Послышалось шипение баллончика – сверток уродливо вспух, прилип к перевернутой Палубе вогнутой глыбой. «Пневмокресло», – понял Кир-Кор. Возглас Марсаны: – Матис!.. – Что случилось? – С тобой! Посмотри на себя! О небо!.. Взгляни на свои руки! Матис, помедлив, спросил: – Что я должен видеть на них в темноте? – Ты светишься, как раскаленный идол из металла! – Да?.. Как Молох? – Смотри, и с морем что-то случилось!.. Неужели не видишь? Красновато-коричневое и кое-где прозрачное в глубине... И звезды какие-то странные... – Позволь... а с тобой ничего такого?.. – обеспокоился вишнево-красный Матис-Молох. Действительно, непривычное и, наверное, жутковатое зрелище для Марсаны. – Ты сядь, пожалуйста, сядь. – Мне надо сесть, – согласилась Марсана. (Пневмокресло дернулось, исчезло, и вместо него Кир-Кор увидел у себя над головой протянутые к бортовому канату длинные, налитые пурпурным свечением ноги.) – О, смотри, и я с огоньком! – Она растерянно рассмеялась. И тут же оборвала смех. – Перегрелась на солнце? – предположил озадаченный капитан. – Ничего подобного. А вот если... Может, внушение? – Откуда? – Мне кажется, все это – результат общения с Кириллом. Есть в нем что-то такое... магическое. – Ты это как-нибудь ощутила? – с тревогой спросил светящийся Матис. Присел на корточки (словно приклеился к перевернутой палубе головой вниз, как летучая мышь), положил рядом спикард. На багровом лице – рубиновые яблоки глаз. – Перед тем как все вокруг покраснело, я очень явственно слышала свое имя. Будто голос Кирилла... И после этого... так странно... Может, я сошла с ума?.. Чувствуешь? Умопомрачительно пахнет левкоями... Нет, аромат пуэрарии. – Пуэрарии!.. – протянул Матис. – П-понятно... – Что «понятно»? Ох, ну и вид у тебя! – Это тебе, кузина, привет с Театрального. – Какой еще привет? – Аурический. Псиманация... – Чуточку бы яснее, кузен!.. Матис молчал. – Взялся говорить – договаривай! Матис молчал. – Помнится, ты осмотрел его стетосканом. И что же?.. Матис упорно молчал. – Что? – настаивала Марсана. – Два сердца? Ганглии кислородной абсорбции? Сателлитовый надселезеночный суперганглий? Что?! – Ничего, – сказал Матис. – Кирилл был непроницаем. – А стетоскан твой в порядке?.. – Думаю, да. – Поворачивай на Театральный, – тихо распорядилась Марсана. – Почему ты мне ничего не сказал? Матис молчал. – Я сказала, поворачивай! Или хочешь, чтобы я самостоятельно, вплавь? – Нет, – выдохнул Матис. – Не надо. Не заводись. Даже если он действительно грагал... – О, я безмозглая водоросль! – простонала Марсана. – С первого взгляда было заметно, что он не просто дигеец!.. – На твоем месте я сперва поразмыслил бы, зачем он так стремился на Театральный. – Знаю зачем. Догадалась. Не настолько же я водоросль! Увы, там его ждет мощное разочарование. – Это его забота, – сказал Матис. – Его. Понимаешь? Теперь помолчала Марсана. – Обезоружил ты меня своей правотой, – наконец признала она. – Ты умная женщина, – с грустью в голосе резюмировал Матис. – Я талантливая. Так талантливо усложнять себе жизнь... – Поэтому я обязан рассказать тебе одну вещь, которая... либо излечит тебя... – Продолжай. Либо?.. – Либо усложнит твою жизнь еще больше. – Я слушаю. – Слушать легко, а вот говорить... Я обещал твоей матери не говорить тебе этого. По крайней мере, еще три года. – Матис, ты меня ужасно заинтриговал. – Ей хотелось, чтобы ты не знала этого вообще. – По крайней мере – до своего тридцатилетия? – Да. – При чем здесь мой будущий юбилей? – А позже эта сокрытая информация не будет иметь для тебя прикладного значения. – О, мой интерес вырос втрое! Ты решился нарушить табу самой обожаемой из своих многочисленных теток!.. – Не осуждай ее, в пользу табу есть веские доводы. Вернее – были. Она «виновата» в одном: хотела видеть свою дочь счастливой. – И вдруг сегодня этому помешало некое обстоятельство? – Еще нет, но... Я не слепой, Марсана. – Приятно это знать. – Я тебя хорошо понимаю. Конечно – молодой, эффектный грагал. Если он и в самом деле грагал. Море ясноглазого обаяния... Они чрезмерно обаятельны здесь, у нас, на Земле. Но там... Может быть, там, у себя, они не совсем такие или совсем не такие, кто знает. Может, недаром их пытаются отгородить от нас запретительными параграфами Конвенции Двух. – И соответственно – нас от них? – выпалила Марсана. Матис пропустил ее реплику мимо ушей: – Лично я ничего не имею против грагалов. Даже немного завидую им – меня как биолога восхищают результаты их специфической эволюции. Но они другие люди, Марсана. Они живут иной жизнью, и вряд ли она пришлась бы тебе по вкусу. – Милый мой кузен, меня одолевает недоумение. Похоже, вместо обещанной информации ты, не моргнув своим ужасным глазом, предлагаешь мне делать выбор. – Оставайся на Земле, Марсана. Здесь тебя любят. Будут ли тебя любить там?.. Подумай. – Ты говоришь так серьезно, будто я уже собралась в иные миры! – Один опрометчивый шаг с твоей стороны – и у тебя не будет выбора. – Не понимаю... Тебя насторожил мой поцелуй?.. Матис молча поднялся, подобрал спикард. – Один опрометчивый шаг еще ничего не значит, – сказала Марсана. – К сожалению... Впрочем, ты знаешь про все это не хуже меня. – Есть особые обстоятельства, – сказал Матис. – Опрометчивый шаг – назовем это так – будет стоить тебе земного гражданства. – Бредишь?! – Нет. Нависло молчание. Матис выдержал длинную паузу. – Импринтинг, – вдруг сказал он. – Кажется, так это у них называется... Импринтинг, будь оно проклято! Похоже, Кирилл тебя разбудил. – В каком смысле?.. – У тебя не совсем обычная судьба, Марсана. Дело в том... Дело, видишь ли, в том... Короче говоря, ты – дочь грагала. Бурный финал: резкие, как вспышки молний, проявления ее ауро-поисковой реактивности. Совершенно самостоятельной, кстати. «Ну вот и все», – подумал Кир-Кор и оборвал пиктургию. Повернувшись к морю спиной, начал подъем по ступеням громоздкой каменной лестницы. Подальше от обрыва. Подальше от чужих проблем, которые он усугубил своим вмешательством. Главное сделано – импринтинг состоялся. Теперь она хотя бы сможет по мере надобности пользоваться своей врожденной способностью видеть в более широком, чем это доступно землянам, диапазоне. Это существеннее самоцвета с Планара. Она разовьет в себе и другие способности. Если, конечно, захочет. И если ей не будут мешать, отговаривать. Родня Марсаны поступила с ней некорректно. Чем позже дочь грагала узнает, кто она, тем больше адаптивных проблем ее ждет. Вопреки мнению тетушек Матея Карайосифоглу за гранью тридцатилетнего возраста проблемы эти бесследно не исчезают. Проблемы тут же возникнут, как только Марсана захочет взглянуть на отца... А она захочет, можно не сомневаться. Хорошо хоть, ее замороченный тетками кузен взял в толк наконец, что будет лучше предоставить право выбора ей самой. Ей, Марсане Панкратии Гай... Кажется, назревает крупный сюрприз для Пан-Гая из Эпидавра... Плети пуэрарии густо, цепко и ароматно оплели каменные перила по всей длине лестницы. Мало того – расползлись в обе стороны по откосу живыми коврами, захватили плацдарм наверху: ее побеги опутали колоннаду ротонды, перекинулись на кусты и деревья и образовали над тротуаром неширокой аллеи низко свисающий полог. Аллея уводила вправо с заметным подъемом – огибала, видимо, склон. Под сенью пышных кустов камелии и кокосовых пальм Кир-Кор ощутил себя так, будто ночь застала его в нескончаемом, сильно заросшем листвой и цветами тоннеле. Он плохо видел зелень во мраке: мутно-оливковый цвет, силуэты листьев, как бы подернутые несуществующим флером... А вот цветы излучали интенсивное голубое свечение. Сквозь просветы в кустах заглядывали яркие звезды и морские огни, под ногами змеились фосфоресцирующие узоры тротуарной мозаики. В поисках катаготия ему пришлось идти наугад. В глубине мутно-оливкового «тоннеля» забрезжило сияние. Вернее, забрезжили тусклые пятна от весьма экономной подсветки. Постепенно пятна оформились в подсвеченный снизу каменный лик какого-то демона и в его же могучий, идеально круглый, как глобус, живот. Театральный буквально утыкан множеством разнообразных изваянии, Кир-Кор знал это и прошел мимо, не останавливаясь. Современную имитацию тотемов древних культур он ценил не слишком высоко. Что-то, однако, заставило его оглянуться. Демон, повернув клыкастую голову на короткой, но, судя по всему, исключительно подвижной шее, смотрел ему вслед огненными зрачками. Аллея вывела на виадук, и запоздалый турист снова получил возможность обозреть панораму ночного моря. Центр панорамы – высокий остров Контур и его меньший сосед, похожий на стол, тесно заставленный приготовленными к сортировке большими кристаллами самоцветов. Иллюминации там поубавилось, но все также пронзительно вспыхивал проблесковый маяк, посылая призывные светосигналы одиноким судам. Кир-Кор оглядел нависшие над океаническим горизонтом звезды и остро, как никогда раньше на этой планете, ощутил одиночество. Мысленно пропел под неумолчный аккомпанемент цикад: И в голове моей проходят роем думы: Прародина? Ужели это сны? Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый Бог весть с какой далекой стороны...2 Настроение автора песни ему не нравилось. Собственное – тоже. Он ускорил шаги. За виадуком – подъем, поворот. И еще добрых два километра пышных кустов и деревьев вдоль переливающегося приглушенным свечением тротуара. Потом кусты кончились. Справа и слева – нагромождения гранитных глыб. Без кустов тротуар выглядел голым, хотя над ним шелестели на легком ветру султаны пальмовых вееров. Крутизна склона здесь была меньше, из чего Кир-Кор заключил, что выбрался наконец на «арктические широты» островного купола. «Где-то в этом районе должен быть катаготий», – прикинул он, обнаружив, что большинство останцев гранитной твердыни пали жертвами современных ваятелей. На каждом шагу – рисуночные псевдохараппские письмена, барельефы, скульптурные ниши. Уровень мастерства подражания оставлял желать лучшего. Приятным исключением здесь можно было считать горельефы и резные колонны фасада монолитного «скального храма». Особенно колонны. Они и в самом деле напоминали другую эпоху. Оттого, может быть, что были обвиты молодыми лианами. «Храм» вполне мог оказаться декорированным входом в подземные ярусы катаготия. Кир-Кор переступил порог. Громкое шипение всколыхнуло воздух – будто спустили пар из котлов старинной машины. С непереносимым скрежетом повернулась сзади каменная плита, заполнив собой весь дверной проем без остатка, в мутно-желтом сумраке вспыхнули и поплыли вдоль карнизов красные фонари. Возникла заунывная мелодия, лязгнул металл – посреди помещения ритмично задергалась, подражая переборам лап паука, многорукая бронзовая фигура, обвитая кобрами. Шива Натараджа собственной персоной... Танцуя, Натараджа звонко топтал беспомощно распростертого на полу гуманоида. Топтал с улыбкой. В руках у него кувыркались два факела и какие-то сверкающие предметы непонятного назначения. Орудия не то труда, не то – убийства. Игра красных бликов на мускулах Натараджи, перестук снизанных в ожерелье человеческих черепов и неприятная улыбка на трехглазом лице вызывали сильное желание поскорее выйти отсюда. Противиться желаниям сегодня было необязательно, Кир-Кор свернул в неведомо куда ведущий боковой проход – каменный коридор с грубо обработанными стенами. Пологий подъем. Впереди – усеянный звездами прямоугольник выхода. И никаких признаков катаготия. В спину ударил прожекторный луч – в прямоугольнике звездного неба отпечаталась тень ночного туриста... Необыкновенная иллюзия объяснялась просто: тень проецировалась на воздвигнутую против выхода статую из темного камня. Статуя изображала четырехрукого человека с нечеловеческой головой. Знакомые бивни, хобот, широкие уши. При свете звезд Кир-Кор поискал надпись на постаменте. Как и следовало ожидать, надпись тоже была знакомой. Он потрогал хобот МАРАКАСА. Это был честный каменный истукан, за его полную неподвижность можно было ручаться. МАРАКАС... Пробираясь сквозь заросли дикой корицы, Кир-Кор тщетно пытался выкинуть из головы навязчивое имя (если это, конечно, имя, а не словесная формула какого-то иного понятия, не связанного с ономастикой). До сих пор он уверенно полагал, что слоноголовый сын Шивы, бог хитроумия и толпы низших божеств дорийского пантеона, назывался Ганеша. Видимо, устроители Театрального в отношении слоноголовых имели сугубо свои представления. Узкая тропа собиралась, похоже, исчезнуть совсем, то и дело приходилось защищать лицо от ветвей локтями. Какие-то насекомые выделяли здесь невыносимый мускусный запах... Заросли кончились, тропа нырнула в промежуток между двумя вертикально установленными каменными плитами доисторической наружности. Дохнувшие на путника дремучестью тысячелетий менгиры были увенчаны гранитным блоком грубой обтески. Пройдя через это подобие узких ворот, Кир-Кор ступил на лужайку, окруженную мегалитами. Сквозь подошву кедов почувствовал: трава газона искусственная. Периодически где-то шипела пневматика, на лужайке перекатывались, плавно подпрыгивали и невесомо парили в воздухе розово-голубые шары метрового диаметра. Время от времени какой-нибудь шар начинал «постреливать» – с фейерверочным треском извергать из себя поток информации: слепящие надписи, цифры, символы. Местный вариант дизайна мировых часов. Дизайн отличался оригинальностью. Комплекс мегалитических сооружений оригинальностью не отличался, ибо наличествовал здесь архитектурный плагиат – копия знаменитого Стоунхенджа. Кир-Кор поднял взгляд к вершине соседствующего с мегалитами утеса. И замер. Там, под звездным куполом неба, высилось колоссальное белое изваяние женщины с крыльями. Крылья опущены, руки прижаты к груди, созерцательно-вдохновенный дивный лик обращен на восток. Поза ожидания и надежды... Яркий «выстрел» – прямо в глаза. Кир-Кор пнул мягкий шар и направился в обход подножия утеса. Кстати, «выстрел» напомнил, что в столице Финшельского архипелага истекло уже полтора часа после полуночи. Этот факт недвусмысленно осложнял идею свидания на Театральном. ...Он стоял посреди эспланады недалеко от остекленного входа в холл катаготия. Над головой расходящимся веером нависали горизонтальные корпуса спальных секций. Ниже эспланады, на пологом склоне, благоухал тропическими ароматами парк с бассейном и цветниками. Горизонтальные корпуса, точно длинные пальцы, тянулись к верхушкам парковых пальм. Корпусов всего пять, и при некотором воображении их можно было сравнить с растопыренной пятерней погребенного в скалах робота-исполина. «Большой палец» (метрически равный, кстати, всем остальным) указывал в сторону далеких источников красных искр, мерцающих где-то на уровне океанского горизонта. Наверное – маяки скрытого за горизонтом столичного острова. «Указательный» указывал прямо на Полярную звезду. Итак, вход. Которым в принципе можно воспользоваться. Но лучше повременить. Сквозь стекло было видно, как в холле у ночного кинематического светофонтана оживленно беседовали мужчина в ярко-голубом, перепоясанный чем-то вроде зеркально-блещущей портупеи, и три женщины – в золотистом, белом и ярко-оранжевом. У каждого из собеседников язычком огня пылало в прическе карминно-красное перышко (у эвандра – длинное щегольское перо, точно у Мефистофеля). Судя по интенсивной жестикуляции, беседа проходила в атмосфере полного взаимонепонимания. Портупееносец, теснимый троицей к раковине светофонтана, вдруг вскинул руки над головой и, закатывая глаза, стал торопливо, взволнованно говорить о чем-то, призывая, должно быть, в свидетели необъятное небо или, как минимум, верхние яруса катаготия. Апелляция к небу вызвала особенную ярость у темноволосой эвгины в ярко-оранжевом: свое перышко она выдернула и от избытка негодования растоптала. Кир-Кор перевел взгляд на искусно иллюминированную скульптурную группу за спиной эвандра, вплотную прижатого к парапету раковины. Светофонтан был нимфоэротического типа, и Кир-Кор мимолетно подумал о скульпторах и мастерах светопластики, сумевших с такой весьма экспрессивной чувственностью передать свои представления о красоте женского тела. И только успел он об этом подумать – эвгина в ярко-оранжевом с размаху влепила эвандру пощечину левой рукой. Портупееносец остолбенел. Кир-Кор тоже замер от неожиданности. Воинственная левша обняла за талию светловолосую подругу в белом, и обе, излучая скорбь, канули в лабиринт декоративной зелени интерьера. Сбитое на пол «мефистофельское» перо подобрала та, которая в золотистом. Сперва она воткнула его в свои охристо-рыжие волосы, затем пристроила на прежнем месте – на голове потерпевшего – и успокоительно-нежно погладила оскорбленную щеку. На этом инцидент, увы, не был исчерпан: внезапно вернулась та, которая в белом, и влепила эвандру пощечину правой рукой. И тут же получила пощечину от рыжеволосой. Блондинка в гневе оттолкнула подругу – или соперницу – и направилась к выходу. Подруга (или соперница) в попытке сохранить равновесие после толчка зацепила эвандра – оба взмахнули руками и очень синхронно перевернулись через парапет в фонтанную раковину. Мощный всплеск. Мельтешение голубых и золотисто-охристых ореолов, неприятно обесцвеченные фигуры нимф, утративших естественность в движениях, – полная дисгармония в работе водяных струй, светопластики и скульптурной кинетики... Суровая мстительница даже не обернулась. А зря. Финальный результат группового взаимонепонимания всегда достоин того, чтобы его хотя бы увидеть. Стеклянная плоскость выхода полыхнула синим огнем и пропустила блондинку на эспланаду. Кир-Кор проводил ее взглядом. Она слепо и быстро прошагала мимо, спустилась с эспланады в парк, цокая каблучками по ступеням изогнутой лестницы. Красное перо, которое она отшвырнула в сторону, Кир-Кор поймал на лету, повертел между пальцами и зачем-то сунул в карман. Мимоходом светловолосая окатила эспланаду такой мощной волной ментально трансформированной ненависти, что он задохнулся от ощущения жути и снова посмотрел на тех, кто сумел подобную ненависть возбудить. Оба они – охристо-рыжая и тот... в голубом – стояли в фонтанной раковине по колено в воде. Рыжая раздевалась. Детали одежды швыряла нимфам на головы (одну из последних пыталась надеть на голову злополучного партнера, но остановлена была пощечиной). Расплескивая воду, портупееносец выбрался из раковины, поскользнулся на мокром полу, упал. Поднялся, снова упал. На четвереньках доковылял до безопасного сухого места и, не задержавшись в холле ни единой лишней секунды, исчез. Кир-Кор вздохнул с облегчением. Ему представлялось, что цикл обмена оплеухами наконец завершен. Однако эксцентричные выходки охристо-рыжей, видимо, не достигли еще апогея: в костюме Евы она прошла сквозь струйки воды и взобралась на пьедестал для скульптур с явным намерением увеличить собой число участниц эротического действа. И в этот момент вновь появилась темноволосая в ярко-оранжевом. Сбросив обувь, она с решительным видом полезла в фонтан. Кир-Кор отвернулся. Диковинные события, происходящие за полночь в холлах местных гостиниц, лично его не касались. Но это была скверная прелюдия перед свиданием с Винатой. Выкинуть из головы и побыстрее забыть жуткий накал чужой ненависти невероятно трудно. Он представил себе оскорбленную женщину в темноте ночного парка и подосадовал, что не может дать ей в сопровождающие хотя бы нейтрального дьякола. Не имеет права. Здесь, на этой планете, он гость и турист и, согласно десятому параграфу МАКОДа, не имеет права продуцировать дьяколов даже для собственных нужд. Ему скорее простят его дерзкий побег, чем безобидного дьякола... Нет, побег не простят тоже. Такие дела... Каждый из нависающих над головой корпусов-"пальцев" имел по пять «фаланг» – пять спальных секций. На каждой «фаланге» с обеих сторон темнели широкие боковые вырезы для аэрации. Спящим артистам весьма показан морской воздух, насыщенный ароматами ночных цветов. Ночному туристу морской воздух тоже показан. Но без сильного запаха. «Ночному туристу почти не мешает ночной аромат, – подумал Кир-Кор, настраивая себя на восприятие источников ментальных полей. – Ночные драмы тоже почти не мешают». Непросто настраиваться на ясночувствие, превозмогая при этом вязкость разлитых в воздухе ароматов. Ментальный пульс уснувшего человека слаб и прерывист, нащупать его нелегко. Даже в благоприятных одорационных условиях. Еще труднее будет нащупать достаточно близкое сходство сегодняшнего ментапульса (если вообще удастся его обнаружить) с сохранившимся в памяти ментапортретом спящей Винаты. Уверенно отождествить «сонный» оригинал и «сонную» матрицу-воспоминание по силам лишь яснодею. Да и то – яснодею высокого профессионального уровня. Что ж, за отсутствием таковых... Запрокинув голову, Кир-Кор чутко фиксировал мерцания источников. Первая секция первого корпуса... Не то. Вторая, третья... Тоже не то. В четвертой вообще никого нет. Пятая... В пятой – два источника ментальных полей повышенной интенсивности. Итак, в корпусе «большого пальца» – ничего похожего на ментапортрет Винаты. Теперь «указательный»... Картина повторилась. С той только разницей, что никого не было в концевой секции – пятой. По какому-то наитию Кир-Кор сосредоточил внимание на «безымянном». Первая секция. Не то. Вторая. Третья. Четвертая... Не то, не то, не то! Пятая. Внимание... Стоп!.. Запах мешает. Проклятые ароматы, м-маракас!.. Минуту он колебался. Меньше всего ему сейчас хотелось ошибиться. Он еще раз проверил свои ощущения и вынужден был признать, что смущает и дразнит его только источник на «безымянном». Пятая секция. Десяток метров по прямой. А если использовать ограждение эспланады как трамплин – и того ближе. «На Россоши я прыгнул бы и без трамплина», – подумал Кир-Кор, проверяя сегодняшнюю свою способность мобилизовать энергию мышц для десятиметрового прыжка. «Здесь Россошь, здесь прыгай», – съязвил внутренний голос. Кир-Кор прикинул, где пройдет траектория взлета. И траектория падения (на случай, если ренатурация была не полной). Наметил цель – скобу для крепления аварийно-демпферного тросика, перевел дыхание и резко взял с места. Короткий разбег с выходом на трамплин, толчок обеими ногами, взлет в прыжке. Кир-Кор повисел на скобе неподвижно, прислушиваясь. Подтянулся на одной руке, другой ощупал кромку подоконника аэрационного проема. Подтянулся выше и увидел Винату. С трудом подавил в себе желание окликнуть ее, разбудить. Бесшумно взобрался на подоконник, сел – прилив безмерной нежности вскружил ему голову. Усилием воли заставил себя отрезветь. Будить Винату – насильственно менять режим певицы в период ответственных состязаний. Дело совершенно непозволительное. Что остается? Остается ждать. Сидеть и терпеливо ждать ее пробуждения. Он сидел и смотрел на обнаженное тело Винаты, достойное кисти Веласкеса. Или Джорджоне. «Истинно говорю, – произнес внутренний голос, – женщина – лучшее творение Галактики!» – «Вселенной?» – попробовал уточнить Кир-Кор. «Вселенную ты не знаешь», – не согласился внутренний голос. «Галактику, в сущности, тоже, – подумал Кир-Кор. – Один Планар чего стоит!..» – «Да ничего он не стоит!» – «Ну, не скажи...» – «По сравнению с красотой обнаженной Винаты Планар не стоит ровным счетом ничего!» – «Ну, если только для ровного счета...» Вината спала беспокойно. Черные волосы разметаны по изголовью, простыня на овальном ложе кое-где была сорвана с «липучек» постельной подложки и обмотана вокруг ноги. В конце концов красавица ощутила полуночного гостя и, пробиваясь сквозь зыбкий кокон чутких своих сновидений, пролепетала: – Самул, открой... это я... – Я не Самул, – машинально ответил Кир-Кор. И уловил внезапную перегруппировку активных зон ее ментаполя. Аритмия пульсаций в активных зонах ему не понравилась. Похоже на приступ сильного страха... Противоливневый козырек над аэрационным проемом заслонял почти все небо, но сияния даже одной яркой звезды было довольно неурочному посетителю, чтобы заметить, как взволнованно стали вздыматься налитые круглые груди спящей Винаты. – Самул!.. – простонала она и тяжело задышала. Заметалась, точно в бреду. – Самул! Не надо, Кирилл!.. А-а-а! Кирилл, уходи! Самул!.. – Голос ее был неузнаваем. Не голос – жалобный стон смертельно напуганного человека. «Я – кошмар ее сновидений!..» – внезапно понял Кир-Кор, сжимая ладонями немеющее лицо. Огнем по нервам: – Самул!.. Надрывные всхлипы. И снова: – Самул!.. Кир-Кор бессильно опустил руки. Вспомнился «прогноз» Марсаны. Не захотел верить молве, затеял игру в прятки с самим собой. – Успокойся, Вината, – проговорил он тихо, мягко, проникновенно. – Сейчас я уйду, и все образуется. Самул, должно быть, вернется. Все рушилось. Все, о чем намечталось в разлуке. Пустые прожекты. Ну что ж... Самулу Самулово, а выбираться отсюда каким-то образом надо. Кириллу Кириллово... Можно, к примеру, покинуть этот не очень гостеприимный альков в режиме аварийно-спасательной эвакуации. В подоконном боксе он нашарил круглую коробку демпферного тросика с ременной петлей и карабином защелки. Посмотрел на Винату и оставил коробку в покое. Случись что-нибудь – Вината здесь будет в ловушке. В катаготиях Театрального чего не случается... Он покатал в ладони собственноручно ограненный им для Винаты крупный кроваво-красный рубин, бросил на пол. Привстал на подоконнике и ухватился за край козырька. Вот уж не думал, что выбираться отсюда придется по крышам. Пятая секция «безымянного» нависала над парапетом примыкающего к эспланаде бассейна. Отряхивая ладони, Кир-Кор взглянул на отраженные в спокойном зеркале воды лучистые бриллианты звезд. И пожалел, что глубокая часть бассейна, судя по вышкам с трамплинами, находится в противоположной стороне, да еще вдобавок отделена от мелководного «лягушатника» островком, всю площадь которого занимал гигантский баньян. А впрочем, баньян рос там не зря... Ближе других к баньяну был нависающий над водой торец среднего корпуса. Кир-Кор обернулся. Вверх по крутому склону террасами шли остекленные ярусы катаготия, испещренные шестиугольными дырами лоджий. На самом верху росли пальмы, и сквозь их частокол едва просматривался край хрустальной чаши амфитеатра. А еще выше сияло созвездие Козерога. Беззвучно ступая по залитой пластиком крыше, Кир-Кор направился к стеклянному «барабану», откуда гигантскими пушками торчали тридцатиметровые цилиндры спальных корпусов. Ни одна из лоджий катаготия уже не светилась, умеренно были освещены только фойе, эскалаторы, холлы, кабины подъемников, и лишь в отдельных местах мерцали видеококоны. Фантазия о замурованном в скалах роботе-исполине поблекла. Теперь все это больше напоминало фрагмент антикварного фильма о космических войнах: таинственный броненосец-колосс, готовый к стрельбе планетарными бомбами из пяти пушек чудовищного калибра. Бух-ба-бах – планетка средних размеров вспухает аккуратным облачком пыли, а затем возвращаются бывшие почему-то в отсутствии хозяева загубленного мирка, и начинается жуткая круговерть межзвездной вендетты... «Колосс носит гордое имя „Самул“, – на ходу придумал Кир-Кор. – Или „Маракас“. Эх, Вината, Вината... Или Биргитта?..» Начертанные на крыше огромные буквы сложились под ногами в веселое слово: И ПЕСНИ. Веселое слово было с союзом – очевидно, фрагмент девиза или приветствия для участников фестиваля. Вспрыгнув на «барабан» и перебравшись оттуда на цилиндр среднего корпуса, он еще раз взглянул на И ПЕСНИ. Веселое слово причиняло боль. «Песенный период в моей жизни решительно миновал», – подумал Кир-Кор, начиная разбег вдоль корпуса, на крыше которого было начертано: ТАНЦЫ. Молниеносный толчок и, как всегда в прыжках на длинные дистанции, ощущение полета. Кир-Кор приближался к баньяну с неотвратимостью брошенного в цель томагавка. Перед тем как врезаться в крону, он увидел отраженную в воде «лягушатника» фигуру в светлом, летящую среди звезд. Он вытянул руки вперед для защиты лица, свел вместе локти и со свистящим шелестом вспорол пышный слой жесткой листвы – упругие ветви гасили скорость. Даже способность видеть во мраке не сразу позволила ему безошибочно сориентироваться во встречном хлестком хаосе и правильно выбирать ветви, удобные для тормозных полузахватов. Один полузахват, второй, третий... Попытка захвата опасно не удалась: хруст, переворот через голову, сильный рывок за штанину. И финиш: изумительно мягкая остановка в каком-то заполненном листьями углублении с колышущимися стенками. Иона в чреве кита... Уф, сколько здесь мусора! Хворост, листья, пух, перья. И самое неприятное – паутина и пыль. Он ощупал стенки западни – каждое движение вызывало серию колыханий. Сеть. Мелкоячеистая сеть из фторолакса. Такие сети натягивают под кронами крупных деревьев, если внизу есть «зеленые» бары, кафе. Разорвать такую сеть руками – проблема. А в карманах – ничего похожего на лезвие... Из металла – только жетон-вадемекум. Простейший выход – испортить жетон. Придется испортить. Он зажал платиновый диск между ладонями, сосредоточился на его разогреве. Скоро жетон стал слишком горячим для кожи. Увеличивая зазор между ладонями, он удерживал этот круглый кусок раскалившейся платины в бесконтактном статическом равновесии в воздухе и чувствовал, как наливается кровью лицо, деревенеют руки. Жетон засветился. Проплавить прореху в сети ребром раскаленного кругляка – минутное дело. Жетон канул вниз рубиновым светлячком, и что-то там звякнуло. «Надо будет его подобрать», – подумал Кир-Кор, выбираясь наружу. Между стволами баньяна был аккуратно расстелен ковер искусственного газона. Столиков не было. Ни столиков, ни обычных возле воды надувных кресел, ни «пиратских» (тоже довольно обычных возле воды) гамаков. Вдоль береговой кромки были установлены... нет, даже не лежаки, а широкие, почти квадратные ложа. Деревянные, резные. Но главной для ночного туриста была другая достопримечательность островка: большой стеклянный колпак противоливневого заслона. Под колпаком светился облицованный мрамором спуск в подземный коридор. Кир-Кор подобрал бесполезный теперь жетон (лишь бы вернуть в хозяйство МАКОДа благородный металлолом) и направился в подземелье с надеждой, что коридор ведет в подсобные помещения для посетителей бассейна. |
Похожие:
 | Технология творческого решения проблем (эвристический подход) или книга для тех, кто хочет думать своей головой. Книга первая. Мышление... |  | Книга написана в документально-художественном жанре. Она будет интересна всем тем, кто ценит прошлое и стремится не только рассмотреть... |
| Но о чашах муз должно сказать наоборот: чем чаще следуют они одна за другой, чем меньше воды подмешано в вино, тем больше пользы... | | Ить себя в равное положение с органами власти и работодателем. Основным преимуществом профсоюзов в данном случае становится численность... |
| Жизнь она всегда проще, циничнее и жёстче, чем кисельные берега мягких виртуальных форумов. Читайте жизнь отсюда, с матом, с желчью,... | | Но помните! Чем подробней вы его заполните, тем больше продаж сделает ваша страница!!! |
| По сути, заполнение унифицированной формы чем-то напоминает отгадывание кроссворда: необходимо прочитать задание, вспомнить ответ... | | Это не смертельно конечно, но и приятного тут мало. Но вернемся к нашим баранам, то бишь метафайлам. Каждый из них отвечает за какую-либо... |
| Книга представляет собой вторую часть учебника, вышедшего в издательстве “Норма” в 1996 г. Первая его часть посвящена истории государства... | | Каждый урок занимает определенное место в методике темы. Соответственно его организация определяется задачами всей темы и конкретного... |