Военных преступлений с болезненной дотошностью изучалась социал-демократически настроенными учеными, в свое время оценивавшими степень виновности американских солдат во Вьетнаме, французских — за постколониальные конфликты в Алжире и британских — за Фолклендские острова
Скачать 5.97 Mb.
|
| Глава 6. В ожидании новостей «Уже заключались пари, но не обисходе войны, а о сроках ее окончания.» Секретный отчет СС «В тылу. Германия. — «Победа будет за нами!» Внешне день 22 июня в рейхе казался самым что ни на есть обычным воскресным днем. 95 000 зрителей вопили на Олимпийском стадионе в Берлине, выражая восторг по поводу завершения финального матча на кубок Германии. Несмотря на сенсационную политическую новость, способную, казалось, затмить все остальное, очень многие предпочли отправиться на футбол, наиболее впечатляющие кинокадры этой игры мелькали на экранах кинотеатров уже неделю спустя. Венский «Рапид» — впервые после аншлюса Австрии — встречался с чемпионом рейха «Шальке». Германская команда, выигрывавшая к 70-й минуте со счетом 3:0, на последних минутах игры проиграла австрийцам 3:4. Матч этот не имел себе равных по драматизму, а результат его оказался и вовсе ошеломляющим. Тем более для периода военного времени. Но, в конце концов, и Австрия нынче принадлежала рейху. Рейтинг спортивных репортажей заметно перевесил военные сводки с только что образованного Восточного фронта. Спору нет, выступление Геббельса по радио шокировало всех без исключения. Одна домохозяйка из Хаусберге вспоминает: «Да, я включаю радио и что же я слышу? — «Самые последние известия с Восточного фронта» — настала моя очередь утратить дар речи, как это было почти со всеми в Германии. Заявление фюрера прозвучало громом среди ясного неба». Вот что заявил еще один слушатель, герр Ф.М. из местечка Нойвид: «Едва по радио отзвучал национальный гимн, и я услышал голос Геббельса, мне показалось, что он объявит о чем-нибудь хорошем. Вопреки ожиданию новости были плохие… Теперь все стало на свои места, впрочем, и раньше многие догадывались, отчего наша армия сосредоточилась на востоке. Всех нас — и армию, и гражданское население — ждут нелегкие времена. Солдатам придется сражаться, а нам терпеть и переживать. Вновь мы вернулись во времена неуверенности в завтрашнем дне и треволнений». Впрочем, многим не требовалось идти на футбол, чтобы отвлечься. Шарлотта фон Шуленбург, муж которой уже ушел на фронт, оставалась одна с четырьмя детьми в возрасте от нескольких месяцев до 6 лет. Ей в первую голову приходилось решать домашние проблемы. Шарлотта вспоминает: «Не забывайте, что в те времена все было по карточкам. И еда, и одежда. И жить с каждым днем становилось все сложнее. Иногда нечего было на стол поставить, разве что фрукты и овощи из своего сада и огорода». Война серьезно подорвала сезонный бизнес очень многих немцев. Газета «Мюнхнер нойесте нахрихтен» писала в 1941 году о том, что многие владельцы отелей в Швейцарии вынуждены были закрыть свои заведения, поскольку 60 % туристов приходилось на иностранцев. А в Германии из-за войны люди проводили отпуска дома. Солдаты-отпускники, конечно же, стремились домой, провести драгоценные минуты с родными и близкими. Гостиницы были переполнены, но не ватагами туристов. Большинство было отдано под штабы, госпитали, санатории и дома отдыха для раненых или для размещения эвакуированных из больших городов детей. Актриса Хайди Кабль с озабоченностью отмечала увеличивающееся число воздушных налетов, начиная с 1940 года: «Мы с мужем работали в театре. У нас был сын, и нередко нам приходилось брать его с собой. Налеты были довольно серьезными, однако позже стало еще хуже и страшнее. Так, мы всегда забирали его из дома с собой, и он, бывало, даже спал в гардеробе». Именно тыловые проблемы остававшихся дома близких иногда куда больше заботили фронтовиков, нежели перспектива собственной гибели. Некий обер-лейтенант, пехотинец, не сомневался относительно исхода кампании в России, но страшно беспокоился за свою остававшуюся в рейхе супругу. Жена писала ему о бомбардировках его родного Ойскирхена, но, не желая тревожить мужа, не сообщала о разрушениях. Именно это и вызывало у него тревогу. И хотя правительство рейха из кожи вон лезло, чтобы успокоить население, люди не очень-то доверяли этому насаждаемому повсеместно оптимизму. «Это были очень беспокойные времена, — вспоминала Шарлотта фон Шуленбург. — Я так и не смогла смириться с войной. И ежедневное осознание того, что твой муж на фронте и жизнь его в опасности, — нет, к этому привыкнуть было просто невозможно». Жена ефрейтора Эриха Куби Эдит в письме мужу от 22 июня не скрывала своей озабоченности: «Это мое первое письмо на фронт! Боже мой, ведь ты перед самым отъездом поговаривал о такой возможности, и вот теперь ты там! Хочу надеяться, что судьба благоволит к тебе и что с тобой ничего не случится». Эта кампания воспринималась куда более зловещей, нежели все ей предшествовавшие. «В этой России, — писала Эдит, — и война будет не такой, как во Франции, потому что «конечная цель» маячит где-то вдалеке». Связанные с войной невзгоды и страхи не обходили и детей. В день, когда было передано сообщение о вторжении в Россию, 12-летняя Марианна Робертс собралась вместе со своим дядей за молоком. Сообщение потрясло девочку до глубины души. А дядя Марианны, ефрейтор саперных войск, прошедший и польскую и французскую кампании, помолчав, процедил сквозь зубы: «Ну, вот и все — считайте, мы эту войну проиграли». Марианна вспоминает: «Никто не произнес ни слова. Все будто воды в рот набрали. Но с того дня я знала — никакой нашей «окончательной победы» не будет». Дядя тут же отправился на войну и вскоре погиб под Смоленском. Три года спустя Марианна потеряла и отца. На пятый день войны в секретном отчете СС «О политической ситуации в стране» содержались такие слова: «Согласно данным, полученным от многочисленных, в том числе и от неустановленных источников, нервозность и страх были характерны лишь для первых часов после объявления по радио о начале войны, да и то преимущественно для женской половины населения. Вследствие хорошо организованной информационной кампании негативные эмоции уступили место уверенности и оптимизму». Лейтенант Гельмут Ритген, адъютант командира танкового полка, был по профессии математиком. Его оценка исхода начавшейся кампании была столь оптимистичной, что он, вооружившись карандашом, принялся подсчитывать, когда же наступит тот день, когда он со спокойной душой отправится в отпуск. Гельмуту Ритгену не терпелось ожениться. «Я попытался вычислить продолжительность данной кампании исходя из продолжительности предыдущих кампаний в Польше и во Франции, исходя из имеющихся у нас сил, а также расстояний и ряда других факторов. В результате получилось, что война должна завершиться к концу июля. Так что на 2 августа вполне можно назначать свадьбу». Правда, лейтенант Ритген не учел одного решающего фактора — сопротивления русских солдат. Что же до оптимизма, ему было его не занимать. Впрочем, как и очень многим в рейхе. Уже цитированный отчет СС гласит: «Мнение населения на данный момент таково, что оно считает Россию весьма слабым в военном отношении противником. В том, что уже очень скоро должно последовать победоносное завершение русской кампании, не сомневается никто, причем степень этой уверенности куда выше, нежели во время предшествующих кампаний в Европе. Оптимизм населения настолько высок, что уже заключаются пари, но не об исходе войны, а о сроках ее окончания. Подавляющее большинство населения считает 6 недель предельным сроком окончания войны!» Однако невесте Гельмута Ритгена пришлось дожидаться своего жениха целых два года. А вот у другой девушки, у Маргит Мерц, все обстояло совершенно по-другому. Ее жениха, как и ее обоих братьев, призвали в армию в 1940 году. Но свадьбу сыграть так и не пришлось. Жених погиб в самые первые дни войны в России. Для Маргит это оказалось страшным ударом. «Я плакала и плакала дни напролет, почти целый год. Собираешься как-то устроить свою жизнь, кого-то встречаешь, а в один прекрасный день все твои планы по чьей-то милости идут прахом…» Оставшиеся военные годы, по ее словам, прошли «как жуткий сон». Остается лишь добавить, что в Советской России подобных трагедий было неизмеримо больше. «В тылу. Россия. — «Победа будет за нами!» Шестнадцатилетняя Инна Константинова жила под Кастынем (так в тексте. — Прим. перев.), северо-восточнее Москвы. Вот ее дневниковая запись, посвященная первому дню войны: «…еще вчера все было так хорошо, мирно, спокойно, а сегодня… Боже мой!» Ей вторит Ицхак Рудашевский из Вильнюса, вспоминающий о том, как их веселая болтовня была прервана воем сирен воздушной тревоги. «Этот невыносимый вой сирен никак не вязался с погожим июньским днем». А первый воздушный налет состоялся вечером этого знойного июньского дня: «Это была война. Люди носились как обезумевшие. Вмиг все изменилось… Всем нам стало ясно — Гитлер напал на нашу страну. Нам навязали эту войну. И мы будем сражаться до конца, пока наглый агрессор не будет изгнан с нашей родной земли». Внезапное начало войны глубоко потрясло простых русских людей. В полдень 22 июня 1941 года все радиостанции Советского Союза передали сообщение министра иностранных дел СССР Вячеслава Молотова о вероломном нападении Германии на Советский Союз. Позже кадры советской кинохроники покажут озабоченные лица людей, пристально вглядывавшихся в бесстрастные алюминиевые жерла уличных громкоговорителей, из которых звучал взволнованный голос: «Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории. Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну произведено, несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Нападение на нашу страну совершено несмотря на то, что за все время действия этого договора германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии к СССР по выполнению договора. Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей». Люди переглядывались, пытаясь уловить реакцию друг друга, многие женщины плакали. Напряженные, озабоченные лица, поджатые губы, устремленные вдаль взоры, желание ничего не упустить из услышанного. Инна Константинова продолжает: «Не могу описать своего состояния, когда я слушала речь Молотова! Я была так взволнована, что сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди». Она, как и миллионы ее соотечественников, была охвачена патриотическим порывом. «Вся страна мобилизована — неужели я смогу жить, как будто ничего не произошло? Нет! Я тоже хочу быть полезной своей стране!» Так она и записала в свой дневник: «Мы победим!» Лев Копелев, в тот период студент одного из московских вузов, воспринял сообщение о начале войны чуть ли не с ликованием. «Как же наивен был я тогда! Я испытывал удовлетворение, потому что мне показалось, что началась «священная война», в которой к нам присоединится «германский пролетариат», и мы общими усилиями свергнем Гитлера». Его твердая убежденность основывалась на том, что к 1933 году Германская коммунистическая партия была самой многочисленной из коммунистических партий мира. У других сообщение о развязанной Гитлером войне отдалось болью в сердце. Поэт Евгений Долматовский, впоследствии лейтенант Советской Армии, говорит: «Я вполне серьезно заявляю вам, это вызвало у меня жуткий страх, и сразу же мучительно засосало под ложечкой». И тут же на смену страху пришла твердая решимость служить своей стране. О той же убежденности и решимости говорит и Лев Копелев. «Я должен был защитить свое Отечество, с фашизмом нужно было покончить раз и навсегда». Лев Копелев, в совершенстве владевший немецким языком, считал себя идеальной кандидатурой для заброски в глубокий немецкий тыл. «Глупость, конечно», — смущенно признался он впоследствии. Однако именно к этим настроениям и взывал Молотов в своей памятной речи. «Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей», — продолжал он далее. Это довольно характерное для советского мировоззрения уточнение было типично для подавляющего большинства населения СССР, в том числе и для Льва Копелева: «Войну эту развязали не немецкие рабочие и крестьяне, не немецкая интеллигенция, страдания которых были так близки нам, а кровожадные руководители Германии, уже поработившие Польшу, Францию, Чехословакию, Югославию, Норвегию, Нидерланды, Данию, Грецию и другие страны», — писал он. Конечно, люди не подозревали о той звериной жестокости, с которой немцы будут вести эту войну, войну, вне всякого сомнения, идеологическую. Но что это было нападение, неприкрытый акт агрессии и что ей необходимо дать отпор — в этом не сомневался никто. «Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». После этих слов громкоговорители умолкли. И тут же заиграли военные марши. Это заявление и потрясало, и оскорбляло. Ведь существовал пакт о ненападении. И вот без каких-либо претензий или требований Германия напала на нас! Мария Миронова, известная советская актриса, вспоминает те мрачные дни, воцарившиеся после сообщения о внезапном начале войны: «Люди вдруг высыпали на улицы. Никто ничего не понимал. Никто не знал, что предпринять. Я и сама не знала, идти в театр или нет. Но пошла. Зал был практически пуст. Один-два человека. И все же тогда еще никто не понимал, что это будет за война». Сэр Джон Расселл из британского посольства в Москве рассказывал: «Шок оказался сильнее, чем можно было предполагать». Все казалось отрывком из какого-то фантастического фильма. «В тот вечер я засиделся у кого-то в гостях, вернулся домой поздно и встал поздно. Включив радио, я услышал сообщение о бомбардировках не то Харькова, не то Киева. Говорили и о бомбардировках других городов. Мне это все показалось чистейшим розыгрышем, выдумкой в духе популярной тогда программы Орсона Уэлса — ну, он еще инсценировал бомбежки Нью-Йорка (имеется в виду радиопостановка по произведению Герберта Уэллса «Война миров». — Прим. авт.). Но вскоре пришлось убедиться, что все происходящее — отнюдь не инсценировка». На жительницу Ленинграда Елену Скрябину, которая слушала выступление Молотова по радио вместе со своей матерью, речь советского министра иностранных дел произвела странное впечатление. «Война! Немцы бомбят наши города!» Молотов заикался, казалось, «что он задыхается и едва может говорить». Все это могло свидетельствовать о том, что случилось нечто из ряда вон выходящее, ужасное. Люди, затаив дыхание, слушали его. На улицах творилось что-то невообразимое. «Город охватила паника… Люди бросились в магазины, образовались очереди, кое-кто перебрасывался короткими фразами, хватали столько, сколько в силах унести. Многие побежали в банки в надежде снять деньги со сберкнижек. Я тоже собралась это сделать, но опоздала — наличные деньги закончились». Всех охватило чувство неотвратимой беды. «Весь тот день, — продолжает Елена Скрябина, — обстановка оставалась гнетущей, чувство неизвестности подавляло». За день до этого корреспондент Константин Симонов был вызван в радиокомитет, где ему поручили написать антифашистские стихи, которые затем предполагалось положить на музыку. «И тут я понял, что война, которой ждали все, уже стоит на пороге». Он работал до самого утра 22 июня, пока в 14.00 ему не позвонили домой. Первое, что он услышал, подняв трубку: «Война». Далее ему приказали выехать в расположение 3-й армии под Гродно, в редакцию фронтовой газеты. Он пока не знал, что там творилось. Выдали военную форму. В суете тех дней, вспоминает он, «нас всех… переполняла активность, возможно, даже излишняя, и, разумеется, все были взвинчены до предела». Владимира Колесника сообщение о начавшейся войне застало в общежитии. «Дверь вдруг распахнулась, и чей-то голос прокричал: «Война! Война! Вставайте!» Мы все подумали, что это шутка, дурацкий розыгрыш. Но все-таки пошли в военкомат. Там нам приказали разносить призывные повестки — их нужно было вручать лично. Все это было как снег на голову». Подхваченный единым патриотическим порывом Колесник, вследствие молодости, не понимал реакцию тех, кому вручал повестки. «Когда вручал повестки, меня поразило, как странно люди реагировали на них. Женщины, а нередко и мужчины вдруг начинали плакать. Меня это неприятно удивило и даже поразило. Тогда все они мне показались трусами. Но разве мог я предвидеть, какой ужасной и жестокой будет эта война». Житель Урала Владимир Горбунов вспоминает, что воскресенье 22 июня «было по-летнему теплым, и мы ни о какой войне не думали». В тот день он помнит, как люди собирались на улицах у громкоговорителей. Началась война. Горбунов, как и Колесник, был слишком молод, чтобы понять, какая трагедия обрушилась на страну. «Мы никого и ничего не боялись. Гм, ну что ж, война началась… взрослые плакали и успокаивали друг друга… Им-то было понятно, чем это пахнет. Война — всегда лишения, трудности, но мы ничего этого не понимали». Владимир Горбунов вместе со своими 16–17-летними сверстниками отправился в военкомат, желая пойти на фронт. «Но там нам сказали: «Понадобитесь — призовем». Добровольцами на фронт ушли многие. Всех переполняли идеалы и желание не оставаться в стороне. Где-то уже рвались бомбы, тысячами гибли люди, рушились дома. Но я-то тогда не понимал этой всей трагедии, понимание пришло позже». Позже, уже в пожилом возрасте, Горбунов, сокрушенно качая головой, выдавливает: «Тяжело было нам тогда, очень тяжело». Петру Александровичу Лидову, 35-летнему партийному работнику из Минска, о начавшейся войне уже в 9 часов утра сообщил знакомый корреспондент газеты «Правда». Город за окном жил мирной жизнью. Никто еще ничего не знал. Люди собирались на прогулки в парки или за город. Жизнь Лидова вплоть до этого дня протекала нормально. «Голова была занята повседневной рутиной. На воскресенье мы запланировали поездку с детьми. Единственной проблемой было, во что их одеть и что делать с лимонадом — взять с собой или купить уже на месте». А уже за завтраком пришлось объяснять жене и детям, что ни о какой поездке и речи быть не может, потому что началась война. Ленинградец Владимир Адмони 22 июня 1941 года ехал в поезде Уфа — Москва. И вот один из его попутчиков, выскочивший на какой-то станции прикупить провизии, с испуганным лицом вернулся и объявил: «Вроде война началась». Больше он ничего сообщить не мог. Адмони помнит, что «все остальные пассажиры, кроме меня, не сомневались, что речь идет о войне с Англией. И неудивительно — после заключения советско-германского пакта о ненападении печать была настроена очень даже лояльно по отношению к Гитлеру, а вот Англии крепко доставалось — именно ее считали главной зачинщицей войн». А вот Иосиф В., оператор-документалист, вспоминает, как он приехал в Минск снимать какой-то документальный фильм. «Война уже началась, но здесь… здесь было тихо и спокойно, никто ничего не знал. На улице я увидел милиционера в белой форме с «величавыми погонами» на плечах и в характерном шлеме — тогда такие им полагались», — продолжает Иосиф В. И вот, едва оператор закрутил ручку камеры, как стали происходить воистину исторические события. «Вдруг я заметил в небе самолет. «Как на авиационном празднике», — подумал я. И в ту же минуту убедился, что самолет не один, их было не меньше двадцати. Я продолжал снимать, и вдруг раздался взрыв, в следующее мгновение я заметил падающие с неба продолговатые предметы… и тут меня осенило — да это же бомбы!» Несмотря на разрывы бомб и непреодолимое желание укрыться где-нибудь, Иосиф В. продолжал снимать «первый кинорепортаж с места событий». И внезапно его схватили за шиворот и как следует поддали под ребра. Всецело поглощенный работой, он даже не обратил на это внимания, пока, оторвавшись от камеры, не убедился, что перед ним все тот же милиционер. «Но уже не в белоснежной, а покрытой пылью форме. И без шлема на голове. Волосы его были всклокочены, он пожелтел от страха. Ткнув мне пистолетом в грудь, он взревел: «Документы! Или сейчас пристрелю!» Он был вне себя. Я предъявил ему свое служебное удостоверение. «Тут бомбы на нас бросают, а вы не нашли ничего лучшего, как снимать кино!» Строго говоря, именно этим и надлежало заниматься документальному кинооператору Иосифу В. Дать возможность зрителям увидеть творимые врагом жестокости. Но бюрократическая система решила по-своему. «Нечего в эти дни будоражить народ, пусть лучше что-нибудь веселенькое смотрят». Тем временем на город каждые десять минут налетала очередная группа самолетов и сбрасывала бомбы. «Я успел заснять все бомбежки и каждый раз спрашивал себя — верно ли я поступаю? Позже я понял, что не только милиционер возмутился. Когда отснятые материалы я доставил в Москву, там приняли решение не включать их в показ. Красная Армия отступала, города горели, а фашисты брали тысячами в плен красноармейцев. Ничего этого показывать было нельзя… Так что мои материалы ждала мусорная корзина». Фундаментальное различие между реакцией на начало войны в германском и советском тылу состояло в том, что в СССР гражданское население оказалось непосредственно вовлечено в войну с самых первых ее часов. Что же касалось немцев, война для них оставалась далекой, пока что скорее темой для сводок по радио. Стефан Матыш, командир орудийного расчета 32-й советской танковой дивизии, дислоцированной на окраине Львова, вспоминает, что накануне войны в последнюю мирную субботу «строил планы на воскресенье. Все были поглощены семейными делами». Но все одним махом изменилось. После внезапных авианалетов в воскресенье утром, когда бомбежкам подверглись казармы, гаражи, склады и дома офицерского состава, «многие потеряли родных и близких, а многие в эти первые часы стали сиротами и калеками». Он, как и многие советские офицеры, пытался помочь гражданскому населению и думал о том, как отразить внезапное нападение. Его командир дивизии полковник Ефим Пушкин издал приказ о ведении боевых действий и, кроме того: «Предпринимая шаги для введения в бой соединения, он делал все от него зависящее для спасения семей военнослужащих. Было выделено необходимое количество автотранспорта и часть личного состава для погрузки остававшегося имущества и эвакуации женщин и детей в безопасные районы страны». Положение на фронте в те дни было хоть и весьма серьезным, но, как казалось, не безнадежным. Офицер-штабист капитан Иван Крылов не сомневался, что наступление германских войск на Минск будет остановлено, а опасная ситуация ликвидирована, при условии, что «наши войска проявят стойкость в борьбе с врагом». Вот его слова: «Личному составу был дан приказ, погибая, убивать и немцев. «Если вы ранены, — гласил упомянутый приказ, — прежде, чем умереть, пристрелите и немца, приблизившегося к вам. Убивайте их из винтовки, штыком, кинжалом, вцепляйтесь немцам в глотку. Погибни сам, но прежде убей немца!» |
Похожие:
 | Заявитель, планирующий посетить одну или несколько из вышеперечисленных территорий, должен запрашивать визу для каждой территории... | | Мацкевич В. В. Солдат империи, или История о том, почему США не напали на СССР. — М.: Ооо «тид «Русское слово — pc», 2006. — 104... |
 | Основная цель данной статьи – рассказать жителям Волгоградской области о возможностях, которые позволят им сэкономить свое время... | | В этом разделе также укажите свое знание иностранных языков, степень владения ими: начальный, средний, продвинутый, свободное владение... |
| В этом разделе также укажите свое знание иностранных языков, степень владения ими: начальный, средний, продвинутый, свободное владение... | | Об утверждении Инструкции о подготовке граждан Российской Федерации по военно-учетным специальностям солдат, матросов, сержантов... |
| Генезис «пиренейской проблемы» в англо-французских противоречиях: XIII первая треть XIV вв | | Порядок проведения отбора граждан Российской Федерации для прохождения военной подготовки в учебных военных центрах, на факультетах... |
| Конфликты, возникающие во время взаимодействия России и Китая в международном бизнесе. Как найти взаимопонимание | | Сингапур состоит из основного острова площадью 607 кв км и 63 небольших островов. Он находится в 137 км севернее экватора. Расстояние... |