ГЛАВА 9. СТАЛИН
СТАЛИН. ХАРАКТЕР. КАЧЕСТВА И НЕДОСТАТКИ. КАРЬЕРА. АМОРАЛЬНОСТЬ.
ОТНОШЕНИЕ К СОТРУДНИКАМ И КО МНЕ. НАДЯ АЛЛИЛУЕВА. ЯШКА
Пора поговорить о товарище Сталине. Теперь я его хорошо знаю,
даже, пожалуй, очень хорошо.
Внешность Сталина достаточно известна. Только ни на одном
портрете не видно, что у него лицо изрыто оспой. Лицо невыразительное,
рост средний, ходит вперевалку, все время посасывает трубку.
Разные авторы утверждают, что у него одна рука повреждена и он ею
плохо владеет. Впрочем, дочь Светлана говорит, что у него плохо
двигалась правая рука, а большевик Шумяцкий писал в советской печати,
что Сталин не мог согнуть левую руку. По правде сказать, я никогда
никакого дефекта такого рода у Сталина не замечал. Во всяком случае, я
иногда видел, как он делал правой рукой широкие и размашистые жесты -
ее он мог и согнуть и разогнуть. В конце концов, не знаю - никогда
Сталин при мне никакой физической работы не делал - может быть и так,
что его левая рука была не в порядке. Но я никогда не нашел случая это
заметить.
Образ жизни ведет чрезвычайно нездоровый, сидячий. Никогда не
занимается спортом, какой-нибудь физической работой. Курит (трубку),
пьет (вино; предпочитает кахетинское). Во вторую половину своего
царствования каждый вечер проводит за столом, за едой и питьем в
компании членов своего Политбюро. Как при таком образе жизни он дожил
до 73 лет, удивительно.
Всегда спокоен, хорошо владеет собой. Скрытен и хитер
чрезвычайно. Мстителен необыкновенно. Никогда ничего не прощает и не
забывает - отомстит через двадцать лет. Найти в его характере
какие-либо симпатичные черты очень трудно - мне не удалось.
Постепенно о нем создались мифы и легенды. Например, о его
необыкновенной воле, твердости и решительности. Это - миф. Сталин -
человек чрезвычайно осторожный и нерешительный. Он очень часто не
знает, как быть и что делать. Но он и виду об этом не показывает. Я
очень много раз видел, как он колеблется, не решается и скорее
предпочитает идти за событиями, чем ими руководить.
Умен ли он? Он неглуп и не лишен природного здравого смысла, с
которым он очень хорошо управляется.
Например, на заседаниях Политбюро все время обсуждаются всякие
государственные дела. Сталин малокультурен и ничего дельного и
толкового по обсуждаемым вопросам сказать не может. Это очень
неудобное положение. Природная хитрость и здравый смысл позволяют ему
найти очень удачный выход из положения, Он следит за прениями, и когда
видит, что большинство членов Политбюро склонилось к какому-то
решению, он берет слово и от себя в нескольких кратких фразах
предлагает принять то, к чему, как он заметил, большинство склоняется.
Делает это он в простых словах, где его невежество особенно проявиться
не может (например: "Я думаю, надо принять предложение товарища
Рыкова; а то, что предлагает товарищ Пятаков, не выйдет это, товарищи,
не выйдет"). Получается всегда так, что хотя Сталин и прост, говорит
плохо, а вот то, что он предлагает, всегда принимается. Не проникая в
сталинскую хитрость, члены Политбюро начинают видеть в сталинских
выступлениях какую-то скрытую мудрость (и даже таинственную). Я этому
обману не поддаюсь. Я вижу, что никакой системы мыслей у него нет;
сегодня он может предложить нечто совсем не вяжущееся с тем, что он
предлагал вчера; я вижу, что он просто ловит мнение большинства. Что
он плохо разбирается в этих вопросах, я знаю из разговоров с ним
"дома", в ЦК. Но члены Политбюро поддаются мистификации и в конце
концов начинают находить в выступлениях Сталина смысл, которого в них
на самом деле нет.
Сталин малокультурен, никогда ничего не читает, ничем не
интересуется. И наука и научные методы ему недоступны и не интересны.
Оратор он плохой, говорит с сильным грузинском акцентом. Речи его
очень мало содержательны. Говорит он с трудом, ищет нужное слово на
потолке. Никаких трудов он в сущности не пишет; то, что является его
сочинениями, это его речи и выступления, сделанные по какому-либо
поводу, а из стенограммы потом секретари делают нечто литературное (он
даже и не смотрит на результат: придать окончательную статейную или
книжную форму - это дело (секретарское). Обычно это делает Товстуха.
Ничего остроумного Сталин никогда не говорит. За все годы работы
с ним я только один раз слышал, как он пытался сострить. Это было так.
Товстуха и я, мы стоим и разговариваем в кабинете Мехлиса - Каннера.
Выходит из своего кабинета Сталин. Вид у него чрезвычайно важный и
торжественный; к тому же он подымает палец правой руки. Мы умолкаем в
ожидании чего-то очень важного. "Товстуха, - говорит Сталин, - у моей
матери козел был - точь-в-точь как ты; только без пенсне ходил". После
чего он поворачивается и уходит к себе в кабинет. Товстуха слегка
подобострастно хихикает.
К искусству, литературе, музыке Сталин равнодушен. Изредка пойдет
послушать оперу - чаще слушает "Аиду".
Женщины. Женщинами Сталин не интересуется и не занимается. Ему
достаточно своей жены, которой он тоже занимается очень мало. Какие же
у Сталина страсти?
Одна, но всепоглощающая, абсолютная, в которой он целиком,- жажда
власти. Страсть маниакальная, азиатская, страсть азиатского сатрапа
далеких времен. Только ей он служит, только ею все время занят, только
в ней видит цель жизни.
Конечно, в борьбе за власть эта страсть полезна. Но все же на
первый взгляд кажется трудно объяснимым, как с таким скупым арсеналом
данных Сталин смог прийти к абсолютной диктаторской власти.
Проследим этапы этого восхождения. И нас еще более удивит, что
отрицательные качества были ему более полезны, чем положительные.
Начинает Сталин как мелкий провинциальный революционный агитатор.
Ленинская большевистская группа профессиональных революционеров ему
совершенно подходит - здесь полагается не работать, как все прочие
люди, а можно жить на счет какой-то партийной кассы. К работе же
сердце Сталина никогда не лежало. Есть известный риск: власти могут
арестовать и выслать на север под надзор полиции. Для
социал-демократов дальше эти репрессии не идут (с эсерами, бросающими
бомбы, власти поступают гораздо более круто). В ссылке царские власти
обеспечивают всем необходимым; в пределах указанного городка или
местности жизнь свободная; можно и сбежать, но тогда переходишь на
нелегальное положение. Все ж таки жизнь рядового агитатора гораздо
менее удобна (и ходу его немного), чем жизнь лидеров - Лениных и
Мартовых в Женевах и Парижах: вожди уж совсем отказываются подвергать
каким-либо неудобствам свои драгоценные персоны.
Лидеры в эмиграции заняты постоянно поисками средств - и для
своей драгоценной жизни и для партийной деятельности. Средства дают и
братские коммунистические партии (но скудно и нехотя), буржуазные
благодетели. Например, Буревестник (он же Максим Горький), вращающийся
в Московском Художественном театре, помог артистке МХАТа Андреевой
пленить миллионера Савву Морозова, и золотая манна через Андрееву идет
в ленинскую кассу. Но этого мало, всегда мало. Анархисты и часть
социалистов-революционеров нашли способ добывать нужные средства -
просто путем вооруженных ограблений капиталистов и банков. Это на
революционном деловом жаргоне называется "экс-ами" (экспроприациями).
Но братские социал-демократические партии, давно играющие в
респектабельность и принимающие часто участие в правительствах,
решительно отвергают эту практику. Отвергают ее и русские меньшевики.
Нехотя делает декларации в этом смысле и Ленин. Но Сталин быстро
соображает, что Ленин только вид делает, а будет рад всяким деньгам,
даже идущим от бандитского налета. Сталин принимает деятельное участие
в том, чтобы соблазнить некоторых кавказских бандитов и перевести их в
большевистскую веру. Наилучшим завоеванием в этой области является
Камо Петросян, головорез и бандит отчаянной храбрости. Несколько
вооруженных ограблений, сделанных бандой Петросяна, приятно наполняют
ленинскую кассу (есть трудности только в размене денег). Натурально
Ленин принимает эти деньги с удовольствием. Организует эти ограбления
петросяновской банды товарищ Сталин. Сам он в них из осторожности не
участвует.
(Кстати, трус ли Сталин? Очень трудно ответить на этот вопрос. За
всю сталинскую жизнь нельзя привести ни одного примера, когда он
проявил бы храбрость, ни в революционное время, ни во время
гражданской войны, где он всегда командовал издали, из далекого тыла,
ни в мирное время.)
Ленин чрезвычайно благодарен Сталину за его деятельность и не
прочь подвинуть его по партийной лестнице; например, ввести в ЦК. Но
сделать это на съезде партии нельзя, делегаты скажут: "То, что он
организует для партии вооруженные ограбления, очень хорошо, но это
отнюдь не основание, чтобы вводить его в лидеры партии". Ленин находит
нужный путь: в 1912 году товарищ Сталин "кооптируется" в члены ЦК без
всяких выборов. Поскольку он затем до революции живет в ссылке, вопрос
о нем в партии не ставится. А из ссылки с февральской революцией он
возвращается в столицу уже как старый член ЦК.
Известно, что ни в первой революции 1917 года, ни в Октябрьской
Сталин никакой роли не играл, был в тени и ждал. Через несколько
времени после взятия власти Ленин назначил его наркомом двух
наркоматов, которые, впрочем, по ленинской мысли были обречены на
скорый слом: наркомат рабоче-крестьянской инспекции, детище
мертворожденное, который Ленин думал реорганизовать, Соединив с ЦКК
(что и было потом проделано), и наркомат по делам национальностей,
который должен был тоже быть упразднен, передав свои функции Совету
национальностей ЦИКа. Что думал Ленин о Сталине, показывает дискуссия,
происшедшая на заседании, где Ленин назначал Сталина Наркомнацем.
Когда Ленин предложил это назначение, один из участников заседания
предложил другого кандидата, доказывая, что его кандидат человек
толковый и умный. Ленин перебил его: "Ну, туда умного не надо, пошлем
туда Сталина".
Наркомом Сталин только числился - в наркоматы свои почти никогда
не показывался. На фронтах гражданской войны его анархическая
деятельность очень спорна, а во время польской войны, когда все
наступление на Варшаву сорвалось из-за невыполнения им и его армиями
приказов главного командования, и просто вредна. И настоящая карьера
Сталина начинается только с того момента, когда Зиновьев и Каменев,
желая захватить наследство Ленина и организуя борьбу против Троцкого,
избрали Сталина как союзника, которого надо иметь в партийном
аппарате. Зиновьев и Каменев не понимали только одной простой вещи -
партийный аппарат шел автоматически и стихийно к власти. Сталина
посадили на эту машину, и ему достаточно было всего лишь на ней
удержаться - машина сама выносила его к власти. Но правду сказать,
Сталин кроме того сообразил, что машина несет его вверх, и со своей
стороны проделывал для этого все, что было нужно.
Сам собой напрашивается вывод, что в партийной карьере Сталина до
1925 года гораздо большую роль сыграли его недостатки, чем
достоинства. Ленин ввел его в Центральный Комитет в свое большинство,
не боясь со стороны малокультурного и политически небольшого Сталина
какой-либо конкуренции. Но по этой же причине сделали его генсеком
Зиновьев и Каменев: они считали Сталина человеком политически
ничтожным, видели в нем удобного помощника, но никак не соперника.
Не будет никаким преувеличением сказать, что Сталин - человек
совершенно аморальный. Уже Ленин был аморальным субъектом, к тому же с
презрением отвергавшим для себя и для своих профессиональных
революционеров все те моральные качества, которые по традициям нашей
старой христианской цивилизации мы склонны считать необходимым
цементом, делающим жизнь общества возможной и сносной: порядочность,
честность, верность слову, терпимость, правдивость и т. д.
По Ленину, все это мораль буржуазная, которая отвергается;
морально лишь то, что служит социальной революции, другими словами,
что полезно и выгодно коммунистической партии. Сталин оказался
учеником, превзошедшим учителя. Тщательно разбирая его жизнь и его
поведение, трудно найти в них какие-либо человеческие черты.
Единственное, что я мог бы отметить в этом смысле, это некоторая
отцовская привязанность к дочке - Светлане. И то до некоторого
момента. А кроме этого, пожалуй, ничего.
Грубость Сталина. Она была скорее натуральной и происходила из
его малокультурности. Впрочем, Сталин очень хорошо умел владеть собой
и был груб, лишь когда не считал нужным быть вежливым. Интересны
наблюдения, которые я мог сделать в его секретариате. Со своими
секретарями он не был нарочито груб, но если, например, он звонил, и
курьерша была в отсутствии, (относила, например, куда-нибудь бумаги),
и на звонок появлялся в его кабинете Мехлис или Каннер, Сталин говорил
только одно слово: "чаю" или "спички". Помощники говорили ему "вы" и
называли его не по имени-отчеству, а обращаясь к нему, говорили
"товарищ Сталин". Он говорил "ты" и Товстухе, и Мехлису, и Каннеру.
Только мне он говорил "вы", а я был моложе всех. Никакой привязанности
ни к одному из его сотрудников у него не было, но он ценил их по
степеням полезности; и надо сказать, что все оказывали ему большие
услуги - Каннер по делам почти уголовным, Товстуха тоже по делам
довольно мрачным, Мехлис, которого он вначале не очень ценил, сделал
все нужное, чтобы Сталин стал "великим и гениальным". И я был очень
нужен как секретарь Политбюро. Все же отношение ко мне было не то, что
к другим. Остальные помощники были "его" люди, преданные и державшиеся
за свои места. Я был не "свой", ни преданности, ни уважения к Сталину
у меня никаких не было, и я представлял для него некоторую загадку - я
совсем не держался ни за место, ни за причастность к власти.
Только один раз он попытался быть со мной грубым. Это было на
заседании Политбюро. Как всегда, я записываю резолюции на картонной
карточке и передаю ее ему через стол, а он, прочтя, возвращает ее мне.
По каким-то разногласиям с членами Политбюро (не имевшим ко мне ни
малейшего отношения) он рассердился и хотел показать членам Политбюро
свое плохое расположение духа. Для этого он не нашел ничего лучшего,
как не возвращать мне через стол карточки, а швырять их через стол.
Моя реакция была немедленной - следующую карточку я тоже не передал
ему через стол, а бросил. Он удивленно посмотрел на меня и сразу
перестал бросать карточки.
Он совсем перестал понимать меня, когда в один прекрасный день в
результате моей внутренней эволюции, став антикоммунистом, я потерял
желание быть полезным винтиком этой политбюровской машины. Я сказал
ему, что хотел бы перейти работать в Наркомфин (Сокольников предлагал
мне руководить Финансово-экономическим бюро Наркомфина, заменившим
Ученый совет царского министерства финансов). Сталин удивился:
"Почему?" Настоящую причину я ему, конечно, сказать не мог, и ответил,
что хотел бы усовершенствоваться в государственных делах
финансово-экономического порядка. Он ответил, что я могу это делать,
продолжая мою работу, и она от этого только выиграет. "И потом, партия
поручает вам очень важную и ответственную работу; нет никакого резона
от нее отказываться". Я начал работать и в Наркомфине (я дальше об
этом расскажу), но для Сталина, для которого власть была все, мое
равнодушие к власти и готовность от нее уйти, были загадкой. Он видел,
что во мне чего-то не понимает. Может быть, поэтому он был всегда со
мной отменно вежлив.
В те времена (20-е годы) Сталин ведет очень простой образ жизни.
Одет он всегда в простой костюм полувоенного образца, сапоги, военную
шинель. Никакого тяготения ни к какой роскоши или пользованию благами
жизни у него нет. Живет он в Кремле, в маленькой, просто меблированной
квартире, где раньше жила дворцовая прислуга. В то время как Каменев,
например, знает уже толк в автомобилях и закрепил за собой
превосходный Роллс-Ройс, Сталин ездит на мощном, но простом
Руссо-Балте (впрочем, дорог для автомобилей нет, ездить можно
практически только по Москве, а выехать за город можно только чуть ли
не по одному Ленинградскому шоссе). Конечно, для него, как и для
других большевистских лидеров, вопрос о деньгах никакой практической
роли не играет. Они располагают всем без денег - квартирой,
автомобилем, проездами по железной дороге, отдыхами на курортах и т.
д. Еда приготовляется в столовой Совнаркома и доставляется на дом.
Обычные регулярные заседания Политбюро начинались утром и
заканчивались к обеду. Члены Политбюро расходились обедать, а я
оставался в зале заседания, чтобы сформулировать и записать
постановления по последним обсуждающимся вопросам. Сделав это, я
отправлялся к Сталину. Обычно в это время он начинал обедать. За
столом были он, его жена Надя и старший сын Яшка (от первой жены -
урожденной Сванидзе). Сталин просматривал карточки, и я отправлялся в
ЦК заканчивать протокол.
Первый раз, когда я попал к его обеду, он налил стакан вина и
предложил мне. "Я не пью, товарищ Сталин". - "Ну стакан вина, это
можно; и это - хорошее, кахетинское" - "Я вообще никогда ничего
алкогольного не пил и не пью". Сталин удивился: "Ну, за мое здоровье".
Я отказался пить и за его здоровье. Больше он меня вином никогда не
угощал.
Но часто бывало так, что, выйдя из зала заседаний Политбюро,
Сталин не отправлялся прямо домой, а, гуляя по Кремлю, продолжал
разговор с кем-либо из участников заседания. В таких случаях, придя к
нему на дом, я должен был его ждать. Тут я познакомился и разговорился
с его женой, Надей Аллилуевой, которую я просто называл Надей.
Познакомился довольно близко и даже несколько! подружился.
Надя ни в чем не была похожа на Сталина. Она была очень хорошим,
порядочным и честным человеком. Она не была красива, но у нее было
милое, открытое и симпатичное лицо. Она была приблизительно моего
возраста, но выглядела старше, и я первое время думал, что она на
несколько лет старше меня. Известно, что она была дочерью питерского
рабочего большевика Аллилуева, у которого скрывался Ленин в 1917 году
перед большевистским переворотом. От Сталина у нее был сын Василий (в
это время ему было лет пять), потом, года через три, еще дочь,
Светлана.
Когда я познакомился с Надей, у меня было впечатление, что вокруг
нее какая-то пустота - женщин подруг у нее в это время как-то не было,
а мужская публика боялась к ней приближаться - вдруг Сталин
заподозрит, что ухаживают за его женой, - сживет со свету. У меня было
явное ощущение, что жена почти диктатора нуждается в самых простых
человеческих отношениях. Я, конечно, и не думал за ней ухаживать (у
меня уже был в это время свой роман, всецело меня поглощавший).
Постепенно она мне рассказала, как протекает ее жизнь.
Домашняя ее жизнь была трудная. Дома Сталин был тиран. Постоянно
сдерживая себя в деловых отношениях с людьми, он не церемонился с
домашними. Не раз Надя говорила мне, вздыхая: "Третий день молчит, ни
с кем не разговаривает и не отвечает, когда к нему обращаются;
необычайно тяжелый человек". Но разговоров о Сталине я старался
избегать - я уже представлял себе, что такое Сталин, бедная Надя
только начинала, видимо, открывать его аморальность и бесчеловечность
и не хотела сама верить в эти открытия.
Через некоторое время Надя исчезла, как потом оказалось,
отправилась проводить последние месяцы своей новой беременности к
родителям в Ленинград. Когда она вернулась и я ее увидел, она мне
сказала: "Вот, полюбуйтесь моим шедевром". Шедевру было месяца три, он
был сморщенным комочком. Это была Светлана. Мне было разрешено в знак
особого доверия подержать ее на руках (недолго, четверть минуты - эти
мужчины такие неловкие).
После, того как я ушел из секретариата Сталина, я Надю встречал
редко и случайно. Когда Орджоникидзе стал председателем ЦКК, он взял к
себе Надю третьим секретарем; первым был добродушный гигант Трайнин.
Зайдя как-то к Орджоникидзе, я в последний раз встретился с Надей. Мы
с ней долго и по-дружески поговорили. Работая у Орджоникидзе, она
ожила - здесь атмосфера была приятная, Серго был хороший человек. Он
тоже принял участие в разговоре; он был со мной на ты, что меня
немного стесняло - он был на двадцать лет старше меня (впрочем, он был
на ты со всеми, к кому питал мало-мальскую симпатию). Больше я Надю не
видел.
Ее трагический конец известен, но, вероятно, не во всех деталях.
Она пошла учиться в Промышленную академию. Несмотря на громкое
название, это были просто курсы для переподготовки и повышения
культурности местных коммунистов из рабочих и крестьян, бывших
директорами и руководителями промышленных предприятий, но по
малограмотности плохо справляющихся со своей работой. Это был 1932
год, когда Сталин развернул гигантскую всероссийскую мясорубку -
насильственную коллективизацию, когда миллионы крестьянских семей в
нечеловеческих условиях отправлялись в концлагеря на истребление.
Слушатели Академии, люди, приехавшие с мест, видели своими глазами
этот страшный разгром крестьянства. Конечно, узнав, что новая
слушательница - жена Сталина, они прочно закрыли рты. Но постепенно
выяснилось, что Надя превосходный человек, добрая и отзывчивая душа;
увидели, что ей можно доверять. Языки развязались, и ей начали
рассказывать, что на самом деле происходит в стране (раньше она могла
только читать лживые и помпезные реляции в советских газетах о
блестящих победах на сельскохозяйственном фронте). Надя пришла в ужас
и бросилась делиться своей информацией к Сталину. Воображаю, как он ее
принял - он никогда не стеснялся называть ее в спорах дурой и
идиоткой. Сталин, конечно, утверждал, что ее информация ложна и что
это контрреволюционная пропаганда. "Но все свидетели говорят одно и то
же". - "Все?" - спрашивал Сталин. "Нет, - отвечала Надя, - только один
говорит, что все это неправда. Но он явно кривит душой и говорит это
из трусости; это секретарь ячейки Академии - Никита Хрущев". Сталин
запомнил эту фамилию. В продолжавшихся домашних спорах Сталин,
утверждая, что заявления, цитируемые Надей, голословны, требовал,
чтобы она назвала имена: тогда можно будет проверить, что в их
свидетельствах правда. Надя назвала имена своих собеседников. Если она
имела еще какие-либо сомнения насчет того, что такое Сталин, то они
были последними. Все оказавшие ей доверие слушатели были арестованы и
расстреляны. Потрясенная Надя наконец поняла, с кем соединила свою
жизнь, да, вероятно, и что такое коммунизм; и застрелилась. Конечно,
свидетелем рассказанного здесь я не был; но я так понимаю ее конец по
дошедшим до нас данным.
А товарищ Хрущев начал с этого периода свою блестящую карьеру. В
первый же раз, когда в Московской организации происходили перевыборы
районных комитетов и их секретарей, Сталин сказал секретарю
Московского комитета: "Там у вас есть превосходный работник -
секретарь ячейки Промышленной академии - Никита Хрущев; выдвиньте его
в секретари райкома". В это время слово Сталина было уже закон, и
Хрущев стал немедленно секретарем райкома, кажется,
Краснопресненского, а затем очень скоро и секретарем Московского
комитета партии. Так пошел вверх Никита Хрущев, дошедший до самого
верха власти.
На квартире Сталина жил и его старший сын - от первого брака -
Яков. Почему-то его никогда не называли иначе, как Яшка. Это был очень
сдержанный, молчаливый и скрытный юноша; он был года на четыре моложе
меня. Вид у него был забитый. Поражала одна его особенность, которую
можно назвать нервной глухотой. Он был всегда погружен в свои какие-то
скрытные внутренние переживания. Можно было обращаться к нему и
говорить - он вас не слышал, вид у него был отсутствующий. Потом он
вдруг реагировал, что с ним говорят, спохватывался и слышал все
хорошо.
Сталин его не любил и всячески угнетал. Яшка хотел учиться -
Сталин послал его работать на завод рабочим. Отца он ненавидел
скрытной и глубокой ненавистью. Он старался всегда остаться
незамеченным, не играл до войны никакой роли. Мобилизованный и
отправленный на фронт, он попал в плен к немцам. Когда немецкие власти
предложили Сталину обменять какого-то крупного немецкого генерала на
его сына, находившегося у них в плену, Сталин ответил: "У меня нет
сына". Яшка остался в плену и в конце немецкого отступления был
гестаповцами расстрелян.
Я почти никогда не видел сына Сталина от Нади - Василия. Тогда он
был младенцем; выросши, стал дегенеративным алкоголиком. История
Светланы хорошо известна. Как и мать, она поняла, что представлял
Сталин, а, кстати, и коммунизм, и, бежав за границу, нанесла сильный
удар коммунистической пропаганде ("Ну, и режим: родная дочь Сталина не
выдержала и сбежала" ). Конечно, резюмируя все сказанное о Сталине,
можно утверждать, что это был аморальный человек с преступными
наклонностями. Но я думаю, что случай Сталина подымает другой, гораздо
более важный вопрос: почему такой человек мог проявить все свои
преступные наклонности, в течение четверти века безнаказанно истребляя
миллионы людей? Увы, на это можно дать только один ответ.
Коммунистическая система создала и выдвинула Сталина. Коммунистическая
система, представляющая всеобъемлющее и беспрерывное разжигание
ненависти и призывающая к истреблению целых групп и классов населения,
создает такой климат, когда ее держатели власти всю свою деятельность
изображают как борьбу с какими-то выдуманными врагами - классами,
контрреволюционерами, саботажниками, объясняя все неудачи своей
нелепой и нечеловеческой системы как происки и сопротивление мнимых
врагов и неустанно призывая к репрессиям, к истреблению, к подавлению
(всего: мысли, свободы, правды, человеческих чувств). На такой почве
Сталины могут процветать пышным цветом.
Когда руководящая верхушка убеждается, что при этом и ей самой
приходится жить с револьвером у затылка, она решает немного отвинтить
гайку, но не очень, и зорко следя, чтобы все основное в системе
осталось по-старому. Это - то, что произошло после Сталина.
Когда я хорошо понял Ленина и Сталина, мне пришлось спросить
себя: правильно ли делает коммунистическая власть, называя "урок" -
"_социально близким элементом"_? Не вернее было бы сказать: "_Морально
близкий элемент_".
|
