ПРАВИТЕЛЬСТВО РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
фЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТвЕННОЕ Бюджетное ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ
ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ
«Санкт-Петербургский государственный университет» (СПбГУ)
Выпускная квалификационная работа аспиранта на тему:
Терминология и неология как основные направления языковой политики Франции в эпоху постмодерна
Образовательная программа «Романские языки»
Автор:
Федорченко Татьяна Сергеевна
Научный руководитель:
профессор, доктор филологических наук
Марусенко Михаил Александрович
Рецензент:
профессор, доктор филологических наук
Кириллова Нина Николаевна
Санкт-Петербург
2018
Оглавление
Введение 2
Глава 1. Эпоха постмодерна и глобализация. 4
1.1 Постмодернизм и постмодерн 5
1.2 Постмодерн и национальные государства 10
1.3 Языковой империализм 12
1.4 Национальные языки в условиях глобализации. 14
1.5 Глобализация и языковые права. 22
1.6 Использование и ценность языка 26
Глава 2. Общее направление языковой политики Франции. 28
2.2 ХХ век. Борьба против гегемонии англо-американского. Современная политика Франции в области языка. 34
Глава 3. Терминологические комиссии как инструмент языковой политики Франции. Борьба с англицизмами. 38
3.1 Способы передачи новых терминов. 39
3.1.2 Заимствование. 46
3.1.3 Эквиваленты. 47
3.1.4 Семантические трансформации 48
3.2 Работа терминологических комиссий 49
Заключение 57
Список использованной литературы 59
Приложение №1. 67
Введение
Проблемы языковой политики затрагивают практически все национальные государства. На сегодняшний день, в связи с процессом глобализации эти политики во многих странах принимают форму языкового протекционизма.
Рассматривать проблемы языковой политики национального государства именно на примере Франции интересно по нескольким причинам. В первую очередь, Франция одной из первых разработала набор мер, направленных на гомогенизацию языковой практики на свой территории. Во-вторых, Франция, пропитанная мифом о совершенстве собственного языка и крепко укоренившимся языковым национализмом, но в то же время оказавшаяся под давлением современного постмодернистского общества со всем его разнообразием, постоянно колеблется между противоречащими друг другу направлениями политики в области языка. Попытки найти баланс между сохранением статуса национального языка и при этом не нарушать Всеобщую декларацию прав человека, делают Францию одним из наиболее ярких и любопытных примеров с точки зрения создания и применения языковой политики государства.
Одним из основных инструментов протекционистской политики Франции в отношении своего языка стали Специализированные терминологические комиссии во главе с Французской Академией наук, призванные на постоянной основе анализировать иностранные термины, появляющиеся в профессиональных областях, и создавать эквиваленты этим терминам за счёт собственных языковых средств.
Предметом настоящей работы является изучение языкового протекционизма Франции и форм его выражения, а также изучение работы терминологических комиссий Франции в области борьбы с заимствованиями иностранных терминов.
Актуальность данной работы обусловлена проблемами, с которыми на протяжении уже нескольких десятилетий продолжает сталкиваться государственная политика в отношении французского языка, и в первую очередь – это давление и влияние англо-американского языка. Именно эта проблематика вызывает большое число обсуждений и полемики во французском обществе на тему того, как Франция и французский язык должны реагировать на сложившуюся в мире языковую ситуацию.
Целями данной работы являются анализ языковой политики Франции со времён Страсбургских клятв по текущий момент, выявление актуальных проблем политики французского государства в отношении своего языка, анализ работы Французской академии и терминологических комиссий в области терминотворчества.
Глава 1. Эпоха постмодерна и глобализация.
Современное развитие мировой цивилизации зачастую характеризуется двумя процессами: глобализацией и переходом общества в эпоху постмодерна. Оба процесса описываются схожим набором признаков – научно-техническая революция, глобальная информатизация, открытость, гипермобильность, и т. д., но редко исследуются как единая система1. Тем временем, несмотря на традиционно культурный контекст, свойственный употреблению данного термина, постмодерн проявляется не только в искусстве и философии, но также и в мировой экономике и политике, а глобализация, в свою очередь, влияет на культуры и языки всех современных государств, вне зависимости от их интеграции в мировую экономическую систему.
Глобализация и постмодерн – результат победы либерализма в холодной войне с нелиберальным миром, отождествлявшимся с социализмом. Результатом нарушения сил стало возникновение однополюсной системы, в которой единственная сверхдержава и её союзники обладают абсолютной глобальной мощью, навязывая свои ценности всем остальным2.
Постмодерн и глобализация являются западной фазой мирового господства, зародившейся в США и Европе. Оба процесса совпадают и по временному диапазону: начало феноменов датируется серединой ХХ века, а интенсивное развитие относится к 1980-м гг. Основная цель глобализации – унификация экономик разных стран в единую стройную систему. Постмодерн при этом определяется как комплексное состояние общества, выраженное в культуре, политике, науке и связанное с господством информационного производства, суть которого – в возрастании значения высоких технологий, виртуализации экономики и политики3.
1.1 Постмодернизм и постмодерн
Традиционно постмодернизм связывают с культурным и философским контекстом, а вовсе не с языковой политикой. Само слово при этом настолько часто употребляемо в современном мире, что семантика его выглядит максимально обширной и туманной. Понятие постмодернизма настолько многогранно и эклектично, что постепенно стало связываться со слишком широким кругом явлений в различных областях культуры и жизни общества XX-XXI вв.: искусстве, философии, науке, политике. В сознании людей постмодернизм ассоциируется практически с любым современным, зачастую противоречивым, неоднозначным и претенциозным явлением, будь то архитектура, совмещающая в себе современные и классические формы, или же направление мысли. Так возникла достаточно парадоксальная ситуация, в которой «под вывеской постмодернизма можно не только ставить спектакли и писать стихи, но и печь блины, носить экстравагантные костюмы, <…> а также зачислять себе в предшественники любых понравившихся авторов из пантеона мировой культуры»4.
Стоит обратить внимание на то, что, на самом деле, существует два термина: постмодернизм и постмодерн. При попытке определить различия в их семантике выясняется, что термины зачастую употребляются как синонимичные и даже тождественные, однако, на самом деле, они обозначают два разных понятия. Такое разделение наблюдается далеко не во всех европейских языках, но всё же присутствует в некоторых из них: например, postmodernisme – postmodernité (фр.), postmodernism –postmodernitate (рум.) или postmodernism – postmodernite (тур.). В английском языке также употребляются два термина: postmodernism для обозначения культурных явлений и postmodernity, относящееся к обществу в целом. Что касается русского языка, постмодерн – это период, наступивший после эпохи постмодерна, а постмодернизм, в свою очередь, – идейное течение в искусстве, литературе, философии.
Термин «постмодерн» обычно употребляется для обозначения текущего сложившегося состояния современного общества. Источником рациональных философских и научных описаний новых качеств социума является сама реальность: для постмодернистского общества характерен плюрализм культур, идеологий, «форм жизни», «языковых игр», или, по меньшей мере, признание такого плюрализма. Постмодерн – это разнообразие стилей и верований, но вместе с тем и универсализм всепредставленности. В основе постмодернистской культуры лежит стремление соединить возможности технологического развития с максимально широкими плюралистскими и гуманитарными направлениями.5 Более того, термин «постмодерн» употребляется для обозначения нового этапа в истории.
Традиционно история европейской цивилизации делится на три этапа: эпоха премодерна, эпоха модерна (или Новое время) и эпоха постмодерна.
Премодерн обычно отсчитывается от начала истории человечества и приблизительно до 1700 гг. н.э. Он характеризуется верой в высшие силы, сверхъестественное и поклонением богам (богу). Идентичность в те времена выражалась через религию. Даже с появлением письменности восприятие не поменялось, поскольку письменность была неразрывно связана со священными книгами, и язык также воспринимался как нечто священное.
Около 1700 гг. быстрое распространение и ускорение развития естественных наук привело к стремительным научным достижениям и научному прогрессу. Наступила эпоха модерна, или Новое время. Модерн, по разным оценкам ученых, охватывает период в 350-400 лет (максимум – 500), отличительной особенностью которого была система политического устройства: национальное государство на базе промышленной экономики с системой ценностей, основанной на отрицании сословного мира и попытках становления демократии.
Согласно классикам социологии (Марксу, Веберу, Токвилю и проч.), характерными особенностями сложившихся в то время европейских и североамериканских обществ «современности» (от англ. modernity) являлись индивидуализм, рационализм, специализация, десоциализация, нестабильность и т.д. Рационалистическое мировоззрение общества XVII-XVIII вв. сформировалось благодаря укреплению государств и рационализации всех видов деятельности. С экономической точки зрения – это эпоха промышленного расцвета, развития капитализма и совершенствования трудового права и торговли. С культурной – этап формирования светского государства, главная роль в котором отведена гражданскому обществу и системе образования. С политической же – эпоха мировых войн и биполярной системы.6
Одним из ключевых составляющих модернизации и эпохи модерна были:
централизация государственной власти
индустриализация
многочисленные административные, образовательные и правовые реформы, среди которых введение всеобщего бесплатного начального образования, всеобщая воинская повинность, предоставление избирательного права для всех мужчин.
Одной из важнейших черт эпохи и процесса модернизации общества, в частности, стал настоящий подъём национализма. Начался он с захватнических войн Наполеона в XIX в. Затем в Германии и Италии появились некие особые формы этноязыкового национализма, подразумевавшего, что все носители различных диалектов, рассматриваемых, однако, как единый язык, образовывают нацию. Следовательно, территория, на которой проживают все члены этой нации, должна образовать национальное государство. Так появились Итальянское королевство и Германская империя, а также множество этнонационалистических движений по всей Европе.7 Кроме того, параллельно с распространением грамотности в народных массах, ставшим возможным благодаря реформам в сфере образования, росла и значимость письменных этнических языков, использовавших разные системы письменности для того, чтобы подчеркнуть свою национальную идентичность. Постепенно все государства превратились в национальные, а эпоха модерна в области политики стала характеризоваться становлением и развитием этатистской системы, основанной на суверенной власти, национальной идентичности и национальных языках.
На конец XIX века приходится первая фаза процесса, получившего название глобализация, а уже с 1970-х гг. широко используется термин «постмодерн», обозначающий период вступления развитых стран в эпоху постиндустриализма. В конце XX века, после распада СССР и международной социалистической системы, наступает новая волна образования националистических государств, но в это же время в Европе продолжается процесс образования новой наднациональной формы взаимодействия между государствами – Европейского союза.8
Вторая мировая война стала крахом этатистской системы: пришло осознание ухудшения функционирования подобной системы и необходимость изменений. Изменения привели к федерализму и политическим преобразованиям, при которых государства не обладают полным политическим суверенитетом, но зависят друг от друга, являются плюралистскими и диверсифицированными. Система, предполагающая сочетание самоуправления и разделения полномочий, создала новые институциональные связи.
В свете подобных политических метаморфоз, процесса глобализации и всё большего развития информационно-коммуникационных технологий, значительно повлиявших на все социально-экономические процессы, эпоха постмодерна стала определяться следующим чертами:
развитиеже множество этнонационалистических движений начального обр виртуальной экономики финансовых технологий;
появление международных неправительственных организаций (НПО) и транснациональных корпораций (ТНК);
ограничение государственного суверенитета;
появление 4 ветвей власти в ЕС (вместо 3х традиционных): законодательная (Совет министров), исполнительная (Европейская комиссия), судебная (Конституционный суд) и консультативно-рекомендательная (Европейский парламент);
субсидиарность (децентрализация) разных уровней власти, что по сути является синонимом коллегиального управления;
глобальная (единая мировая) экономика.
В ходе превращения общества в постмодернистское, уважающее плюрализм во всех его проявлениях, на смену крупной промышленности пришли гибкие формы промышленного производства и организации труда (так, стали популярными малые серии производства, но при этом возросло число серий), в компаниях стала приветствоваться временная рабочая сила и совмещение профессий, а также дистанционный труд, а социальная классовая структура сильно видоизменилась и получила наименование «туманность среднего класса» из-за своей нечёткой социальной структуры. «Туманность» выражается в наличии небольшого числа условных классов общества, основанных на доходе: рабочие отныне находятся между иммигрантами и средним классом, а граница между средним и высшим размылась и претерпевает постоянную миграцию.
1.2 Постмодерн и национальные государства
После Второй мировой войны, показавшей непригодность этатистского подхода в политике, эпоха постмодерна сформировалась в значительной степени благодаря существованию биполярной системы, создававшей некое равновесие. Распад СССР логичным образом привёл к однополярному устройству мира – эпохе глобализации с гегемонией США, возросшей степенью зависимости государств друг от друга внутри мировой экономической системы, снижением роли национальных государств, взаимопроникновением языков и культур, революцией информационно-коммуникационных технологий, гегемонией англо-американского языка.9
В таких условиях любая национальная политика, языковая в том числе, попадает в зависимость от глобальной экономики, вследствие чего политика приносится в жертву экономике.
Безусловно, с точки зрения интересов глобального рынка национальные государства в некоторой степени противоречат идеям глобализации и развитию мировой экономики10:
Существование национальных государств мешает свободному перемещению капиталов и рабочей силы, а, значит, тормозит развитие. Поэтому, например, государства, чья языковая политика была направлена на защиту собственного национального языка путём вытеснения иностранного, вынуждены всё-таки признать необходимость международного языка (английского).
Вторым препятствием на пути к гармоничному развитию глобальной экономики и глобальной политики являются множественные языковые, культурные, исторические, идеологические и религиозные различия национальных государств, у которых, к тому же, присутствуют ещё и разные типы политического устройства.
Суть глобализации состоит в слиянии экономик в единую мировую систему, что полностью соответствует постмодернистской установке на всепредставленность, плюрализм и стирание любых границ, будь то барьер языковой, политический, экономический, культурный или исторический. Глобализация поощряет открытость, мобильность и множественность. Объективно, глобализации ни в коей мере не присущи ни господство одной какой-либо идеи, ни однополярная мировая система. Кроме того, новая глобальная система слишком сложна, чтобы пытаться управлять ею старыми методами. Именно поэтому США, как экономическому лидеру, приходится адаптироваться к требованиям плюрализма и пытаться найти гибкий способ взаимодействия и управления с отсутствием национальных границ и традиционных вертикалей власти, но с насаждением массовой культуры и либеральных демократических ценностей.11
1.3 Языковой империализм
Термин языковой империализм вошёл в научный обиход после публикации одноимённой книги Р. Филлипсона в 1992 году12. Автор подразумевал под этим термином успех распространения английского языка как второго, основанный на эксплуатации в торговле между Севером и Югом. Филлипсон считал, что широкое распространение английского языка – это результат постколониального заговора некоторых развитых европейских государств с целью сохранить своё доминирование над развивающимися государствами. Он также определяет языковой империализм как разновидность лингвицизма – дискриминации по языку, подобно расизму, сексизму и классовому разделению общества, действующего посредством организаций и идеологий13. Лингвицизм обычно сопровождается навязыванием культурных, социальных и языковых норм доминирующего сообщества доминируемому. Термин был также поддержан А. Пенникуком два года спустя14.
Согласно словарю социолингвистических терминов, «языковой империализм – экспрессивное выражение в публицистической литературе, используемое для выражения негативного отношения к языковой политике в многонациональном государстве, направленной на сокращение функций различных языков»15. Однако определение это не совсем полное, поскольку не описывает те случаи, в которых урон наносится не только миноритарным языкам, но и полноценным национальным, когда английский язык фактически подавляет и вытесняет официальный язык другого государства. Таким образом, точнее было бы определить языковой империализм как практику продвижения и искусственного внедрения языка экономически, политически и в военном отношении более мощной державы в культуры других доминируемых стран.
В целом, явление языкового империализма само по себе не ново. Известны несколько исторических примеров языкового империализма: языковой империализм латинского языка, арабского, связанный с распространением ислама в Средиземноморье, кастильского в Латинской Америке или же русского в СССР.
Говоря об идеологии, языковой империализм основан на 3 основных идеях16:
Языки не равны между собой: существуют передовые, цивилизованные языки и отставшие от цивилизации варварские. Такой подход изначально опирался на теорию биологической и социальной эволюции. Эта же идея, по сути, лежит в основе гравитационной модели Кальве.
Существуют языковые универсалии, что доказывает, что человеческая мысль может быть выражена на любом языке.
Носители имеют право добровольно отказаться от родного языка. Эта идея подкреплена историческими примерами наций, переставших использовать свои родные языки, но сохранившие при этом сильное национальное самосознание.
Эти постулаты лишь ещё раз доказывают, что языковая гегемония и языковой империализм – с одной стороны, процесс столь же естественный, сколь и теория эволюции Дарвина, а с другой стороны, – четко сформированная и направленная языковая политика доминирующей державы. Будучи экономической, политической и военной сверхдержавой, США ведёт достаточно агрессивную языковую политику распространения и навязывания английского языка. Политика, несомненно выгодная ей и в политическом, и в экономическом отношении, оказалась при этом довольно успешной, ведь сегодня уже далеко не только англичане и американцы уверены в превосходстве своего родного языка над всеми остальными. Даже нации, жалующиеся на маргинализацию своих национальных языков, всё равно поддерживают языковую гегемонию английского с целью избежать языковых конфликтов.
1.4 Национальные языки в условиях глобализации.
При установлении своей власти над социальными группами или территориями любое политическое образование рано или поздно, так или иначе, устанавливает и свой языковой код. Доминирующие языки всегда стремятся подавить своих более слабых конкурентов. Историческим примером подобного «языкового захвата территорий» может послужить латинизация провинций Римской империи, а примером современным – англизация большой части мира, связанная первоначально с расцветом Британской империи, а после Второй мировой войны – с мировым лидерством США17.
Национальные государства опираются на два основных принципа – единства и неделимости. При этом единство нации обязательно требует единства языка, ассоциируемого со внутренней сплоченностью и зачастую даже территориальным единством нации. В эпоху Французской революции, например, было провозглашено, что говорить по-французски – значит быть патриотом, а говорить по-бретонски, по-немецки или по-баскски – значит быть предателем и врагом родины18.
Так униформизация языков стала важным инструментом сплочения нации и построения единого государства. Для обоснования легитимности этого процесса носители языков тех наций, что добились господства, стали заявлять о высшей природе своих идиом, называя их языками в противовес другим идиомам, называемым говорами, то есть языковыми формами низшего порядка. Давление униформизации было настолько велико, что в буржуазных кругах Европы XIV в. бытовало мнение, что причина экономического отставания некоторых регионов лежит в ужасных говорах и диалектах, от которых необходимо срочно избавиться. Стоит, впрочем, отметить, что это различие между языками и диалектами сохранилось и до наших дней, более того, сегодня оно имеет государственно-националистический характер и стало своего рода научной догмой. Языки покоренных территорий или низших классов стали считаться дикими и устаревшими языковыми формами.
В эпоху романтизма и движений за национальную независимость некоторое время наблюдались попытки возрождения региональных и диалектных литератур, то в конце XIX века, в связи со множеством военных конфликтов, униформизация языков приобрела ещё большее значение и мощь. Из всех европейских стран лишь Швейцария, Норвегия и Финляндия не покорились политике моноязычия.
После Второй мировой войны моноязычие стало ослабевать. Причинами тому стали подъём миноритарных языков, интернационализация капитализма и создание новых социально-экономических объединений, а также миграционные процессы, породившие демографические изменения, и возникновение новых коллективных ценностей, уважающих разнообразие и плюрализм19.
Однако современность вновь сталкивается с проблемой языкового единообразия в условиях плюрализма. Мир превратился в единый рынок, капитализм действует в планетарном масштабе, а язык доминирующих групп лидера нового экономического пространства (США) стал мировым lingua franca.
Совершенно очевидно, что во многих областях жизни национальные языки проигрывают в конкуренции с английским. Предпринимательство, наука и образования являются наиболее яркими тому примерами. Это особенно касается языков, имеющих ограниченное распространение, таких как шведский, датский, финский, греческий, нидерландский и прочие, но и не только их20.
Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН) использует английский как рабочий язык. 98% немецких физиков, 83% немецких химиков пишут свои статьи и книги только по-английски. Английский – официальный язык Европейского центрального банка, который находится во Франкфурте, причем ни Великобритания, ни какая-либо другая англоязычная страна не являются членами Европейского валютного союза. Большинство чернокожих граждан ЮАР предпочитают, чтобы их дети получали образование на английском21.
Дэвид Грэддол в 2006 году писал, что «за следующие 10 лет количество изучающих английский язык может увеличиться до 2 миллиардов человек»22. Возможно, количество «англоманов» и «англофонов» еще не достигло отметки в 2 миллиарда, однако, цифры продолжают расти каждый день. Английский стал обязателен для изучения в школах и университетах, вне зависимости от направления и специализации, знание английского языка является обязательным условием для приема на работу в любой уважающей себя фирме, английский – рабочий язык большинства международных конференций, мероприятий на высшем уровне и других масштабных событий.
В Западной Европе английский сначала стал разговорным языком политических, экономических и научных элит в скандинавских странах, Нидерландах и Германии. В меньшей степени он использовался в таких странах, как Франция, Италия, но ситуация довольно быстро изменилась, и завоевание английским языком стран Европы произошло быстро и окончательно.
Чем более увеличивалось взаимодействие экономик европейских стран, тем более необходимым становилось владение языками соседних стран. Экономика породила спрос на знание иностранных языков: в настоящее время большинству предприятий, особенно тем, что специализируются на сфере обслуживания и торговле, требуется персонал со знанием как минимум одного иностранного языка. При этом в подавляющем большинстве случаев таким «требуемым» языком является именно английский. Знание большего количества языков, безусловно, является преимуществом.
Таким образом, можно говорить о том, что последний период развития глобализации привёл к появлению особой индустрии языка. Это понятие включает в себя все формы изучения языков с использованием различных носителей (печатные, аудио и видео, радио, телевидение), системы распознавания речи и машинного перевода, издание лингвистической литературы, переводы книг и журналов, субтитрование и дублирование фильмов23. Как уже говорилось выше, в эпоху глобализации политика подчиняется и приносится в жертву экономике: так и язык, попав под действие производственных и финансовых критериев – эффективности и целесообразности, стал практически целой отраслью промышленности, даже породив новые профессии (специалисты по подготовке словарей, консультанты по языкам и т.д.).
Однако помимо создания огромной индустрии языка, глобализации породила и множество языковых проблем, например24:
Снижение роли национальных языков на их собственной традиционной территории.
Подчинение языков законам рыночной экономики.
Создание экстерриториальных сообществ, независимых в языковом отношении, например, научных.
Ослабевание связей между языком и идентичностью.
Нарушение равновесия в международном использовании языков.
В эпоху глобализации политика культурной и языковой однородности подвергается очень резкой критике. Народы, проживающие даже в одном политическом национальном образовании, стремятся сохранить свою идентичность, особенно в отношении собственного языка. Существуют многочисленные документы ООН и ЕС – Международная конвенция об охране нематериального культурного наследия, Конвенция об охране и поощрении разнообразия форм культурного самовыражения, Хартия о региональных и миноритарных языках и даже Всемирная декларация языковых прав, закрепляющие принципы сохранения языкового и культурного разнообразия. Однако принципы моноязычия быстро приходят к ситуации несовместимости с демократическими ценностями и основными правами человека, прописанными во Всеобщей декларации прав человека. Впрочем, многоязычие в частной сфере ничем и не грозит демократии. А вот многоязычие в общественной и государственной сферах вряд ли является возможным: ни Бельгия, ни Канада, несмотря на провозглашение официального билингвизма, на деле двуязычными не являются. В Канаде английский всегда доминировал над французским, как в Бельгии французский над фламандским. Именно таким образом эти страны достигают политической стабильности.
Стоит ещё раз отметить, что при всей неоднократно подчеркнутой многими политическими деятелями и учеными важности сохранения языкового и культурного разнообразия, политика мультикультурализма была и остаётся постоянным объектом резкой критики. Основными претензиями к мультикультурализму являются его несовместимость с базовыми принципами построения демократического общества, а также разрушение идеи государства всеобщего благосостояния путём нарушения социальной солидарности. Существует ряд стандартных обвинений, предъявляемых политике мулькультурализма25, среди которых и снижение эффективности перераспределения средств, и нарушение солидарности из-за намеренного подчеркивания различий между народами, а не их сходств, и институциональная сегрегация, и даже эффект ошибочного диагноза, заключающийся в неправильной оценке ситуации и проблем меньшинств: так, люди склонны полагать, что основная проблема меньшинств – непризнание их культур, в то время как на самом деле – это расизм и экономическая маргинализация, классовое разделение.
Процессы глобализации неизбежно влекут за собой рост единообразия, при котором разнообразие любого вида (культурное, этническое, национальное, языковое) сокращается. Особенно остро этот конфликт между разнообразием и глобализацией проявляется именно в области языковой политики и языковых прав, а также в сфере обучения языкам. Мир характеризуется всё большим количеством связей и всё большей гегемонией английского языка, навязывающей людям изучение и использование английского часто в ущерб языкам, которые они уже знают.
На самом же деле, глобализация – лишь часть этой проблемы. Скорее национализм и связанные с ним формы организации национальных государств представляют большую опасность для языкового многообразия, приводя к языковой однородности в сфере использования языка как государственного и даже к государственному моноязычию26. Идея о необходимости единого национального языка – плод последних нескольких веков национализма. Стоит ли проводить «обязательную» и якобы неразрывную связь между языком и нацией? Ведь предшествующие формы политической организации не нуждались в такой степени языковой монополии: пока покоренные народы исправно платили налоги, империи не трогали их языки и культуры.
Кроме того, глобализация потенциально может даже способствовать возрождению и восстановлению использования некоторых языков за счёт появления информационных и коммуникационных средств и каналов для документации языков. К тому же, развитие экономических и технологических контактов между людьми ведёт к массовому двуязычию и функциональному многоязычию: например, при переносе ТНК своих производств на новые территории, где персонал вынужден ежедневно пользоваться не родными, а «рабочими» языками.
К тому же, как показывает практика, далеко не все международные сообщества расширяют свои контакты при помощи именно английского языка – за пределами европейского мира существуют региональные гегемонические языки: это суахили в Африке, испанский в Южной Америке, арабский язык, а также китайский, ставший международным языком на территории Азии.
Стоит понимать при этом, что доминирование любого из языков на конкретной территории в конкретный промежуток времени – это не чья-то свободная воля и не доказательство преимуществ этого языка перед другими. Развитие и распространение языка всегда очень сильно зависит от политической, военной и экономической мощи народа, который говорит на нём. Положение языков в мировой системе подчиняется законам экономики, и доминирование одних над другими является следствием конкретной языковой политики конкретного сообщества. Своя языковая политика, будь она явная или нет, есть у любого государства, а страны, заявляющие об отсутствии официальной языковой политики, на самом деле просто поддерживают мажоритарный язык, являющийся официальным государственным языком. США в этой истории является одним из наиболее ярких примеров сознательной языковой политики, поддерживаемой органами федеральной власти, университетами, большим бизнесом, всегда тесно связанным с государством, и, конечно, массовой культурой. Средствами успешной пропаганды здесь выступают современные ИКТ и СМИ. В конце концов, основная идея о lingua franca – универсальности ради всеобщего блага и прогресса человечества – ещё со времён Римской империи неплохо укоренилась в умах, чему лишь дополнительно способствовали многовековые поиски «совершенного единого языка», призванного спасти человечество, и даже многочисленные попытки создания такого языка, включая эсперанто.
На сегодняшний день больше половины человечества на самом деле используют 11 языков из 7000 существующих в мире: мандаринский китайский, английский, испанский, хинди, французский, бенгальский, португальский, русский, немецкий, японский, арабский. С XV в. исчезли от 4000 до 9000 языков, а по подсчётам учёных к XXII в. останется лишь 10% из ныне существующих.27
Языковые последствия глобализации тем временем чаще исследуются с точки зрения коммуникативных потребностей, порождаемых экономическими и политическими процессами, с одной стороны, и сожалений о потенциальной потери идентичности, с другой. В действительности же глобализации оказывает негативное влияние на социальные функции языков для сообществ, которые говорят на них.
1.5 Глобализация и языковые права.
Развитие языковых прав в рамках образовательной и научной парадигмы на данный момент переживает переломный момент28. С одной стороны, такие отрасли науки, как социолингвистика, социология языка, языковая политика и языковое планирование закрепили за собой право формулировки и описания понятия языковых прав. Об их существовании и растущем к ним интересе свидетельствуют три различных, однако тесно связанных друг с другом научных направления. Первое – эколингвистика – современное научное направление, формирующее принципы и правила, общие как для экологии, так и для развития языка, а также изучающее стремительное исчезновение языков с точки зрения лингвоэкологии. Второе направление – языковые права человека – зачастую базируясь на принципах, выдвигаемых эколингвистами, выступает за усиление и укрепление миноритарных языков и языковых прав их носителей на государственном и наднациональном уровнях. Эти же принципы отражены и в третьем направлении, отвечающем за права языковых меньшинств и сфокусированном на разработке и закреплении особой языковой политики по отношению к языковым меньшинствам в государственном и международном праве.
С другой стороны, научная формулировка понятия языковых прав, со всеми вытекающими из этого социальными и политическими последствиями, постоянно критикуется с двух точек зрения: теоретической, затрагивающей рациональное обоснование направления, и практической, подразумевающей непосредственное применение (скорее даже границы применения) языковых прав.
Критика теоретической стороны вопроса касается трёх основных моментов:
историческая неизбежность (зачем препятствовать процессу языковых изменений?);
основополагающие понятия (почему необходимо проводить обязательную связь между языком и этнической принадлежностью?);
использование языка и социальная мобильность (зачем ограничивать социальную мобильность носителей миноритарных языков и языковых меньшинств, настаивая на том, чтобы они использовали язык с ограниченным использованием, а, значит, и малой ценностью?).
При этом критика практического применения языковых прав также затрагивает три основных вопроса:
понятие социальной и политической стабильности (установление языковых прав без особой надобности дестабилизирует социальную и политическую ситуацию);
несоответствие между юридически закреплёнными правами языковых меньшинств и реальной языковой политикой многих национальных государств (допустимы претензии по вопросам языковых прав в рамках, установленных международным правом, но не чрезмерное изменение уже существующей государственной языковой политики);
несоответствие претензий по языковым правам на макроуровне и реальной языковой практикой на микроуровне (макроуровень обычно требует кодификации и гомогенизации языковых групп и тесно связанных языков, игнорируя при этом зачастую более сложное и даже противоречивое использование языка отдельных представителей этих языковых групп).
Однако, несмотря на все критики и претензии к разработке языковых прав, сохранение языкового разнообразия без их установления невозможно. Современный мир, функционирующий в условиях глобализации, характеризуется очевидным доминированием английского языка, который используется в качестве lingua franca/lingua mundi или международного языка. При этом наблюдается угасание, а порой и исчезновение, большого количества языков меньшинств. Установление языковых прав – попытка остановить языковую гомогенизацию как следствие гегемонии английского языка.
И, как ни странно, именно глобализация может сыграть в этом большую роль путём побуждения и принуждения национальных государств к поддержанию языкового и культурного разнообразия. Однако в этом процессе существует три основных проблемы:
формирование идеи языковых прав, ориентированных на развитие;
пересмотр отношений между использованием и ценностью языка;
признание ценности двуязычия29.
Ставшее крайне важным и актуальным в наше время различие между языковыми правами, ориентированными на толерантность, и правами, ориентированными на развитие, сформулировал ещё в 1977 году американский лингвист Г. Клосс.
Согласно Г. Клоссу, языковые права, ориентированные на толерантность, обеспечивают право на сохранение языка в негосударственной/частной сфере жизни. Они подразумевают право человека использовать свой родной язык в семье и общественной жизни, обеспечивают право на свободу собраний и организаций, а также на основание частных культурных и социально-экономических организаций, в которых будет использоваться родной язык, включая право на преподавание родного языка в частных школах. Важным принципом здесь является невмешательство государства в возможности языковых меньшинств использовать свой родной язык в частной сфере30. Эти же права закреплены и узаконены в Хартии о региональных и миноритарных языках31. По сути, расширение языковых прав, ориентированных на толерантность, должно просто гарантировать всем языковым группам право использовать свой родной язык без цензуры и дискриминации.
Для национальных государств большее значение представляют, безусловно, языковые права, ориентированные на развитие. Эти права определяют границы, в которых языки меньшинств признаются государством в общественной и государственной сферах. Теоретически они должны побуждать государство поддерживать языки меньшинств, используя их в законодательных, административных и образовательных учреждениях, включая государственные школы32.
Права, ориентированные на развитие, могут быть применены к двум группам населения. В первую очередь, это национальные меньшинства, исторически привязанные к конкретной территории, но либо подвергавшиеся колонизации, либо включенные в конфедерации, и на сегодняшний момент обладающие лишь статусом меньшинств внутри национального государства. Это бретонцы во Франции, каталонцы и баски в Испании, квебекцы в Канаде и т. д. К ним же относятся автохтонные, или коренные, народы, которых международное и национальное право признают в качестве особых категорий народов.
Помимо этих народов, ориентированные на развитие права могут распространяться на беженцев и этнические меньшинства – группы, эмигрировавшие из своих стран в другие национальные государства. При этом они не могут предъявляться в качестве прав как таковых, однако предоставляются на основе принципа where numbers warrant, то есть в тех местах, где имеется достаточное число людей, желающих воспользоваться такой услугой, например, в школах, где имеется достаточное количество школьников, желающих обучаться на своём родном языке33. Такой подход, пожалуй, наиболее оптимален в условиях конкуренции глобализации и разнообразия, поскольку позволяет сохранять различные культурные и языковые идентичности и в частной, и в государственной сфере, не делая при этом вынужденного выбора между локальным и глобальным.
Использование и ценность языка
Понятия использования языка и ценности языка связаны с представлением, что некоторые языки используются больше, чем другие, и потому обладают большей ценностью. В результате люди перестают пользоваться менее ценными языками и начинают изучать языки более ценные, английский как lingua mundi в первую очередь34. Безусловно, желание сменить язык, отказаться от менее употребительного миноритарного языка и перейти на использование более ценного, мажоритарного, связано с расчетом получить социальные и экономические преимущества.
Причиной смены языков также становится надежда на то, что трудовая и социальная мобильность носителей миноритарных языков повысится. Подобный расчет базируется на следующих аргументах:
очевидная практическая ценность мажоритарных языков;
большая экономическая и социальная мобильность;
выбор между мажоритарным и миноритарным языком всегда носит взаимоисключающих характер.
Эти аргументы довольно убедительны, но в то же время спорны. Так, утверждение о том, что экономическая и социальная мобильность определяется мажоритарным языком, разделяет инструментальный и идентичностный аспекты языка. Такая точка зрения подразумевает, что миноритарные языки – «хранители идентичности», не имеющие инструментальной ценности, а языки мажоритарные – в противовес им – «двигатели прогресса». Однако, на самом деле, все языки совмещают в себе обе эти функции. Различие между миноритарными и мажоритарными языками заключается лишь в степени, в которой они выполняют каждую из функций, что, в свою очередь, зависит вовсе не от лингвистических факторов, а от социальных и политических условий их функционирования. Утилитарная ценность миноритарных языков часто ограничивается политическими и социальными процессами, поощряющими использование других языков в государственной сфере. В случае мажоритарных языков их идентичностная функция очевидна для их носителей, но не очевидна для других, поскольку заслоняется инструментальной функцией, которую они выполняют35.
|
