Начало ТИМа
Успех, вызывающий споры, и был нужен Мейерхольду. «Актеры и режиссер должны торжествовать тогда только, когда зрительный зал раскалывается», — говорил Мейерхольд на диспуте о «Великодушном рогоносце»3. Новый спектакль стал внушительным аргументом в борьбе за право на театр, на собственные пути работы. Теперь коллектив мейерхольдовцев мог самоопределиться. После «Смерти Тарелкина» он полностью завладел наконец помещением. Мастерская Вс. Мейерхольда превратилась в Театр Вс. Мейерхольда.
Тогда же мастер из-за размолвок и конфликтов покинул Гитис. С ним ушли студенты-режиссеры и часть студентов-актеров. Мастерская разрослась, она теперь работала при театре, а театр стал ее гласным органом. Ученики играли подчас ответственные роли в спектаклях.
В январе — феврале 1923 года Театр Вс. Мейерхольда давал вечера школьных работ мастерской. 22 января исполнялся отрывок из «Тиары века» — так назвал Аксенов свою композицию по пьесам Клоделя «Залог» и «Черствый хлеб»; ее поставил и оформил Федоров. Богданова и Орлов играли сцену из мейерхольдовской «Трагедии о Норе Гельмер» в конструктивном оформлении Кельберера. Алексеева-Месхиева, Бабанова, Жаров и Зайчиков показали эпизоды комедии С. П. Боброва «Протез мистера Троплонга» в постановке Люце. Студенты читали стихи Асеева, Маяковского, Третьякова, демонстрировали этюды биомеханики. 18 марта, утром и вечером, шла самодеятельная инсценировка к дате — «Парижская коммуна» в постановке студентов Гольцевой и Лойтера. Рецензируя ее, Февральский отметил Свердлина в роли Домбровского, Охлопкова — версальского офицера, Гарина, Кельберера, Темерина, {41} Экка1. Экк ставил переработанную им «Эпидемию» Октава Мирбо, и т. д.
Многие студенты играли на первой же премьере Театра Вс. Мейерхольда — «Земля дыбом», показанной 4 марта 1923 года.
А 2 апреля в Большом театре торжественно чествовали Мейерхольда в связи с 20 летием режиссерской и 25 летием артистической работы. «Исторический вечер. Левый фронт в стенах Большого театра», — говорилось в одном отчете2. Академические актеры бойкотировали юбилей. Художника-революционера приветствовали деятели левого фронта искусств, представители профсоюзов и комсомола, студенческая молодежь, сводная воинская рота. Мейерхольду было присвоено звание почетного красноармейца и вручено красное знамя. Назым Хикмет читал стихи, посвященные юбиляру; переводил Третьяков. Отвечая, Мейерхольд сказал: «Я горжусь своей принадлежностью к Российской коммунистической партии, и вся моя работа будет работой для пролетариата… Сегодня меня приветствовала молодежь самого молодого класса; в этих приветствиях я черпал силы для дальнейшей борьбы и работы. Да здравствует молодость!»3 Мастер любил молодежь. Десять лет спустя Юрий Олеша подтверждал: «Он на “ты” с молодыми»4.
За несколько дней до чествования Мейерхольд стал народным артистом республики. Тем самым официально была признана важность его дела — театра и мастерской, возникших, в сущности, самочинно. Но театр по-прежнему испытывал отчаянную нужду. Как вспоминает А. В. Февральский, «в тот день, когда Мейерхольду было присвоено звание народного артиста республики, в театре было выключено электричество, так как он не мог оплатить освещение»5.
К осени 1923 года мастерская Вс. Мейерхольда была преобразована в Гэктемас — Государственные экспериментальные театральные мастерские имени Вс. Мейерхольда с правами гостехникума.
Одновременно Театр Вс. Мейерхольда сделался Театром имени Вс. Мейерхольда (ТИМ). 6 декабря там в сотый раз сыграли «Великодушного рогоносца».
{42} Глава вторая
Мейерхольд в Театре Революции
На развалинах Теревсата
Полемический экспрессионизм
Два спектакля Бебутова
Два спектакля Мейерхольда
Постановки Мейерхольда начала 1920 х годов обозначили круг жанров и тем, характерных для театрального Лефа, очертили арену, на которой с новым пылом скрещивали люди театра тяжелые мечи полемики. При том наметилась постепенная самоотмена «режиссуры прожекторов», отход от нагой конструктивной схемы — вообще пересмотр ранних девизов «театрального Октября». Этого требовала жизнь, менявшаяся с приходом нэпа.
Вседневные процессы советского театра Мейерхольд видел в их «мизансценах», остро чувствовал динамические соотношения во времени и пространстве между разными творческими школами и даже внутри лагеря, им самим возглавленного. Это лишь подстрекало его интерес к новому, революционно содержательному театру, влекло к дальнейшим шагам на путях первооткрытий. И позволяло без оглядки расставаться с прежними спутниками, последователями, учениками, застрявшими на полдороге или пошедшими своим путем. Даже если среди спутников были такие близкие, как Бебутов, а среди учеников такие одаренные, как Эйзенштейн. Впрочем, прежде чем разойтись, Мейерхольд пригласил Бебутова на две постановки в Театр Революции, и Бебутов приглашение принял. Эйзенштейну — после его ухода из Первого рабочего театра Пролеткульта — Мейерхольд предложил «самостоятельно и бесконтрольно ставить одну из трех пьес на выбор: “Гамлета”, “Ревизора” или “Горе от ума”»1, — но тот уже весь принадлежал кинематографу.
{43} Охладели к Мейерхольду и сподвижники-критики.
Недавние трубадуры «театрального Октября» Бескин, Блюм, Загорский — «Бе-Блю-За», как их вместе взятых называл Мейерхольд, — насупились и нахохлились. Былые оруженосцы ворчали на человека, который не нуждался в подстрекательстве к бунту, за отказ от проверенной тактики и испытанного оружия. Лидер вчерашних битв виделся им отступником. А так как Мейерхольд и впрямь не стоял на месте, арена боев была вся в движении.
Это поясняли и взаимосвязи Мейерхольда с теми режиссерами, которые очутились с ним рядом теперь, в начале нэпа. У себя в ТИМе мастер ставил спектакли один (только в 1926 году был сыгран «Рычи, Китай!» в постановке «режиссера-лаборанта» В. Ф. Федорова). Поэтому речь должна идти прежде всего о Театре Революции, где сменилось несколько режиссеров — помощников и сподвижников Мейерхольда.
|
